Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

А ведь требовалась от историков самая малость: сличить подлинники с копией и увидеть излишнюю откровенность третьего письма, которую лучше не доверять бумаге; отличие стиля третьего послания от стиля двух подлинников; обращение в копии к Екатерине на «Ты», а в подлинниках на «Вы» (как всегда делал Орлов); непозволительное именование в третьем письме отрекшегося 29 июня императора «государем» без прилагательного «бывший»; противоречия в тексте («хотели разнять» и «не помним, что делали»), чтобы удостовериться в правильности вынесенного О. А. Ивановым приговора: третьего письма в июле 1762 года не существовало, а переписка А. Г. Орлова с Екатериной прервалась на первых двух. Помимо основного исследователь сделал еще два смелых вывода: Петр Федорович погиб ранее 6 июля, скорее всего, 3-го числа, а виновна в том группа вельмож{145}.

Так О. А. Иванов первым из отечественных историков встал под знамена Шумахера, пообещав в дальнейшем привести ряд веских доводов в пользу того, что гибель Петра III – дело рук не императрицы, а Никиты Ивановича Панина, Кириллы Григорьевича Разумовского и Екатерины Романовны Дашковой. Ну что ж, как говорится, Бог ему в помощь! Но, на мой взгляд, прежде чем выяснять мотивы и обстоятельства панинского заговора, нужно поставить точку в принципиальном споре Рульера – Шумахера. Потому что разоблачение фальшивки (так называемого третьего письма А. Г. Орлова) не снимает с Екатерины вину за смерть мужа. Напротив, устранение «алиби» императрицы льет воду на мельницу ее обличителей. К тому же не следует впадать в новую крайность, как это делают О. А. Иванов и другие авторы – В. А. Плугин (Алехан или Человек со шрамом. М., 1996) и А. Б. Каменский (Жизнь и судьба императрицы Екатерины Алексеевны. М., 1997). Меняя местами концепции Рульера и Шумахера, то есть беря информацию Шумахера за основу, подстраивая под нее письма Орлова, Екатерины, ее супруга, а часть сведений Рульера и Гельбига используя в качестве занимательных дополнений, истинную картину ропшинской трагедии вряд ли удастся восстановить. Все будет сведено к очередной подгонке фактов под кажущуюся правильной версию. В результате каждый станет интерпретировать имеющиеся материалы по-своему. Число возможных интерпретаций неминуемо достигнет десятка, а то и более. И запутавшийся в дебрях различных мнений и предположений читатель неизбежно разочаруется в способности историков раскрыть одну из величественных загадок русской истории.

Нужен ли нам такой итог дискуссии? Думается, нет. А как быть? Повторимся еще раз. Помимо памфлетно-исторической литературы существует множество различных свидетельств, не связанных между собой, но касающихся трагедии в Ропше в июле 1762 года. А из исторической нетрудно выделить два взаимоисключающих друг друга сценария, наиболее внятно и последовательно описанных в сочинениях Рульера и Шумахера. Они, по-видимому, были единственными, кто по горячим следам попробовали собрать всю информацию и, связав ее воедино, составить цельную панораму происшедшего{146}. Ничего иного, более определенного, у нас нет. Впрочем, и того, что есть, в принципе достаточно, чтобы ответить на два главных вопроса – когда убили императора? И кто отдавал приказ?

Конечно, можно до бесконечности держать оба вопроса открытыми, ожидая, пока кому-нибудь выпадет счастливый билет найти собственноручно написанное или подписанное предписание Екатерины или Панина извести со света ненавистного внука Петра Великого и внучатого племянника Карла XII. Или чье-либо рукописное свидетельство о том, что он собственными глазами видел, как господин N сделал это по приказу Екатерины, Панина и т. д. На худой конец сойдет и косвенное свидетельство. Мол, знайте, уважаемые потомки, разговаривал я как-то с таким-то или таким-то, и поведал мне сей очевидец, как тот-то или тот-то 3 или 6 июля 1762 года по наущению Екатерины, Панина и т. д. взял на себя грех и лишил жизни несчастного императора…

Читатель улыбнулся? Правильно. Потому что прекрасно понимает, что если Екатерина или Панин отдавали жестокий приказ, то, безусловно, выбрали для распоряжения устную форму. Что вряд ли нашелся среди участников ропшинской драмы тот правдолюбец, который бы раскрыл в своих воспоминаниях подробности того рокового для Петра III дня. А вот поделиться с глазу на глаз с хорошо знакомым, не раз проверенным человеком о том, что тебе известно относительно данного события, это весьма реально. И в поисках подобного рода признаний глубоко копать архивы не надо. Весь комплекс имевшейся устной информации по секрету собрали, сопоставили и объединили в одно повествование три известных дипломата – Рульер, Гельбиг и Шумахер.

Нам осталось лишь сравнить их сведения между собой; отобрать совпадающие, а не совпадающие проверить другими данными. Так как Рульер и Гельбиг по двум главным пунктам высказывают одинаковое мнение – Алексей Орлов с офицерами задушили Петра Федоровича 6 июля в угоду Екатерине, то объединим оба мемуара и из двух для сравнения выберем тот, который отличается большей конкретикой, содержит меньше красочных, но маловероятных и не поддающихся проверке деталей, а также принадлежит лицу, жившему летом 1762 года в Петербурге, – сочинение Рульера.

Из вынесенных на суд публики двух версий – Рульера и Шумахера – одна соответствует действительности, ибо дипломаты точно знают суть случившегося – Петра III задушили после того, как план Г. Н. Теплова по отравлению императора дал осечку. На этом настаивают и француз, и датчанин. Различия касаются остальных подробностей: кто отдал приказ, кто его исполнил, когда и как. Ясно, что, прежде чем Рульер и Шумахер объявили об итогах предпринятых ими расследований, каждый секретарь посольства проделал определенную поисковую работу и в своих выводах опирался на соответствующую информацию, точнее – информатора. Если информатор конкретного дипломата передавал тому объективные сведения, события, случившиеся в присутствии не только данного информатора, в том или ином виде были известны еще ряду лиц и так или иначе должны найти отражение в каком-либо источнике. Если же дипломат выслушивал информатора-фантазера, поставлявшего сплетни и слухи, а не замеченные им факты, то ввиду отсутствия очевидцев такой информации она никогда не совпадет с соответствующим свидетельством того или иного источника.

Значит, нам нужно выяснить, кто из двух секретарей посольств (почти полная тождественность главных показаний Рульера и Гельбига указывает на то, что добытая ими информация корнями уходит к какому-то одному рассказчику, а скорее всего, кругу рассказчиков) сумел найти людей, действительно знавших о перипетиях ропшинской драмы, а кто удовлетворился сообщением мнимых свидетелей, по слухам имевших представление о том, что произошло, но не осведомленных о важнейших подробностях трагедии. В первом случае информация секретаря найдет совпадение с данными независимых источников, во втором останется голословной.

Итак, начнем с Рульера: «…Уже прошло 6 дней после революции: и сие великое происшествие казалось конченным так, что никакое насилие не оставило неприятных впечатлений. Петр содержался в прекрасном доме, называемом Ропша, в 6 милях от Петербурга. В дороге он спросил карты и состроил из них род крепости, говоря: „Я в жизнь свою более их не увижу“. Приехав в сию деревню, он спросил свою скрипку, собаку и негра.

Но солдаты удивлялись своему поступку и не понимали, какое очарование руководило их к тому, что они лишили престола внука Петра Великого и возложили его корону на немку… одним словом, пока жизнь императора подавала повод к мятежам, то думали, что нельзя ожидать спокойствия.

Один из графов Орловых (ибо с первого дня им дано было сие достоинство), тот самый солдат, известный по находящемуся на лице знаку, который утаил билет княгини Дашковой, и некто по имени Теплов, достигший из нижних чинов по особенному дару губить своих соперников, пришли вместе к несчастному государю и объявили при входе, что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому, перед обедом подали рюмки с водкою, и представленная императору была с ядом. Потому ли, что они спешили доставить свою новость, или ужас злодеяния понуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространялось по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение – он отказался от другой; они употребили насилие, а он против них оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю; но как он защищался всеми силами, какие придает последнее отчаяние, а они избегали всячески, чтобы не нанести ему раны, опасаясь за сие наказания, то и призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было его караулить и которые в сие время стояли у дверей вне тюрьмы. Это был младший князь Барятинский и некто Потемкин, 17-ти лет от роду. Они показали такое рвение в заговоре, что, несмотря на их первую молодость, им вверили сию стражу. Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и стянувши салфеткою шею сего несчастного императора (между тем, как Орлов обеими коленями давил ему на грудь и запер дыхание), таким образом его задушили, и он испустил дух в руках их.