Навеки твоя - Мария Устинова

жадность, страсть, с которой ты занимался со мной любовью без защиты, говорят за себя сами. Я поняла эту черную ревность, нежелание делиться, опустошающее чувство собственника, которые он испытал, когда узнал, что я спала с Андреем. Потому что я для него — он так считал и хотел доказать всем. И даже семя, которое он в меня впрыснул, тоже должно было это доказать.

Я наклонилась, целуя мужа в губы. Мой рот был полон страсти, слез и сладости, а его — стал моим источником. Эйфорию я ощущала языком. Волосы упали сверху каскадом, смешиваясь с его, светлыми, на подушке. Он обхватил мою голову ладонями, и я вспомнила, как глупой девчонкой самозабвенно целовала его — моего первого любимого мужчину и наивно думала, что пройду ради него все испытания.

В отношениях мы всегда ходили с козырей. А когда выкинули и побили друг другу все карты, остались ни с чем. Ощути мою боль тоже, Эмиль. Пойми, как из меня вытекала по капле душа, пока ты смотрел на других и ночами грел им постели. Я не знаю, как, невозможно остаться в аду прежним, но мы сохранили и себя, и нашу любовь друг в друге… Прости меня, Эмиль! И я тебя прощаю.

Я соскользнула с него, легла под бок, свернувшись в комочек, и пристроила на плече голову. Тело налилось свинцом и усталостью. Голые мы лежали поверх покрывала и проваливались в сон. Я ощущала, как Эмиль гладит спутанные волосы, целует темя.

Мы намеренно ничего не сказали друг другу. Чтобы не ждать зря и ни во что не верить.

Глава 42

Я открыла глаза, заморгала, рассматривая стену, залитую горячим полуденным солнцем. Я лежала спиной к Эмилю, а он крепко обнимал меня. Не спал, и стоило открыть глаза, как он понял это: по изменившемуся ритму дыхания или каким-то своим чутьем.

— Будильник только что сработал, — прошептал, убрав с уха вспотевшие волосы, — решил дать тебе минутку доспать.

Я заворочалась и повернулась к нему. Вообще, я собиралась встать, но на секунду позволила себе задержаться в его объятиях. Мне приснился кошмар: я брожу по заброшенному городу на болоте, и никого не могу найти. Солнце в зените, а вокруг темно. Кричу, а голоса нет. И пальцы содраны до ногтей — я видела те руки, которыми в декабре разрывала могилу мужа. Первый год мне часто снилось, как Эмиля убивают. После похорон стало сниться, что я потерялась в темноте и не могу никого дозваться… На глаза навернулись слезы.

— Дина… — пробормотал Эмиль, целуя лицо, но я отодвинулась, прижавшись мокрой щекой к плечу. Сердце разрывалось от щемящей тоски по сыну.

— Прости, — прошептала я, прежде чем выскользнуть из горячих рук. — Пора одеваться.

Я вскочила и через голову натянула блузку. Чувствуя неловкость, надела белье и брюки. Эмиль смотрел на меня, забросив за голову руки. Это подчеркнуло бицепсы, мышцы груди, живот напрягся. Сильное тело матерого мужчины. Моего мужа. Он был таким красивым, что хотелось его сфотографировать, запомнить таким навсегда…

— Откройте, срочно! — в дверь требовательно постучали.

Слава богу, одета. Узнала взволнованный голос Олега, поскорее крикнула:

— Войдите! — и пошла навстречу, а Эмиль сел, прикрыв простыней пах.

В комнату вошел Питерцов. С мешками под глазами после бессонной ночи, он был одет во вчерашний спортивный костюм.

— Их обнаружили на левом берегу!.. — Питерцов был угрюмым, с тяжелым от усталости лицом, и я испугалась до дрожи. Речь шла о моей семье. Сердце забилось горячо и очень больно. — Слежка дала результаты. Утром доверенный телохранитель Бессонова направился в район дач и пробыл там полчаса. Там мы обнаружили вашу мать, Дина, — он перевел взгляд с Эмиля на меня. — Она жива.

— Что с ребенком? — выдавила я.

В ушах оглушительно бился пульс. В этот момент я почти не думала о маме. Только отметила — она жива — и сразу забыла, душа наполнилась одним стремлением — где мой сын?!

— Где ребенок? — как встревоженный зверь, Эмиль встал, придерживая простынь.

— К сожалению, их разделили. В доме мы обнаружили вашу маму, Дина, и двух убитых охранников, ребенка там не было. Ваша мать сообщила, что его забрал мужчина. Мы думаем, заложников разделили, а свидетелей убрали. Возможно, за вашей мамой планировали вернуться.

— Разделили для чего? — Эмиль безуспешно пытался скрыть страх и надежду. — Они готовятся к выкупу? Я еду на набережную!

Он отшвырнул простынь и прямо при следователе начал одеваться.

— Не торопитесь, — Питерцов остановил его, выставив ладони вперед. — Вам принесут одежду и вещи. Дина, вы хотите увидеться с матерью?

Я была оглушена и не сразу услышала вопрос. Отстраненно кивнула, обхватив плечи и уставилась на Эмиля. Он избегал моего взгляда, лицо стало мрачным. Я знала, что вот-вот мы разойдемся — я останусь в гостинице, а он поедет на встречу с похитителями, но это сообщение выбило из колеи. Отчаянно хотелось оттянуть минуту, когда Эмиль уйдет. Это значило оттянуть столкновение с неизвестностью, с самым страшным… Время неумолимо несло нас вперед.

— Принесите вещи! — крикнул Олег в коридор.

Вскоре принесли одежду и сумку с деньгами. Ту самую, которую мы набивали долларами на одной из квартир. И одежда оттуда: серый костюм, свежая сорочка. Нас оставили наедине. Эмиль одевался в тишине, сосредоточенно и быстро. Я не могла стоять на месте и сама не заметила, что начала кусать кулак.

Он застегнул манжеты, набросил пиджак и по привычке провел под полами, словно прятал кобуру. Сегодня ее на Эмиле не было. Словно не зная, куда себя деть, он остановился у окна, плотно сжав челюсти.

— Ствол забрали, — зло сказал он, — иду один, как голый. Голубь мира, твою мать.

Внешне он был сдержан, но внутри бесился. Что его прогнули, отобрали пушку и ему придется довериться тем, с кем раньше конфликтовал. На сделку он пошел под давлением и, хотя, криминал никогда не был его родным делом, законопослушным Эмиля тоже не назовешь. Он вне этих рамок: только за себя и за собственное эго.

— Это ради Эмиля, — напомнила я дрожащим голосом, мне казалось, он меня обвиняет. Моя идея пойти на сделку. Но они ведь нашли маму… вдруг и сына найдут или похитители возьмут выкуп? Ведь мама осталась жива!

Муж долго молчал, а затем обернулся.

— Все к лучшему, Дина, — неожиданно отрезал он. Солнце отразилось в светлых глазах, подчеркивая их глубину и отсутствие жизни. — Не жалей. Ты все правильно сделала.

У него были напряженные скулы, жесткая морщина между бровей и горько сжатый