Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл

— Бедняжка. Неудивительно, что она выглядит такой худенькой и бледной.

Она права, думаю я, остолбенев от внезапной мысли. Может, у Меган действительно лейкемия.

Миссис Бенедикт вынимает деньги и отдает их обратно.

— Мне не нужно. Потратьте их на что-нибудь приятное для девочки. Дайте ей все, что захочет, пока есть такая возможность.

Я смущена. Пытаюсь отдать деньги ей обратно, но она настаивает, и понятно, что она испытывает определенного рода удовольствие от подобной жертвы. Не знаю, как отказать ей, и беру деньги, решив оставить их на столе, когда мы уйдем. Возвращаюсь к Меган разгоряченной и чувствую себя неловко.

Меган не ест. Она бродит по кухне и останавливается, разглядывая плиту. Я опять думаю о ночных спичках, и у меня возникает леденящее ощущение, что какая-то важная деталь от меня ускользает. К завтраку она не притронулась.

— Иди поешь хоть что-нибудь, — говорю я.

Она поднимает на меня глаза, и я вижу, что они гораздо темнее и даже больше, чем казались раньше.

— Я не голодная, — говорит она.

— Тебе необходимо что-то поесть, если мы собираемся на пляж.

— Я не обязана есть, если не хочу.

Решаю не давить на нее. Если я сама сяду и поем, возможно, и она присоединится ко мне. Но все уже остыло. Похоже на застывший завтрак в доме бабушки с дедушкой, и мне приходится заставить себя отрезать кусочек сосиски и положить в рот. Чувствую, что меня тошнит, и хочется все выплюнуть, но я продолжаю жевать, чтобы подать пример Меган.

— Гадость, — говорит Меган, наблюдая за мной. — Почему здесь нет шоколадных хлопьев?

— Может, и есть.

— Нет, здесь нет. Я посмотрела.

Я с трудом проглатываю сосиску.

— Сколько тебе лет, Меган?

Она стоит спокойно, но отворачивается в сторону.

— Отгадай, — говорит она.

— Я не знаю. — Если скажу, что ей меньше, чем на самом деле, ее это обидит, если сделаю ее слишком взрослой, у нее появится соблазн преувеличить.

— Одиннадцать, — говорю я наконец, надеясь, что это ей польстит.

— Не будь дурой.

— Что ж, значит, я не могу отгадать. Скажи сама.

— Тринадцать, — говорит она после паузы.

Решаю ничего не отвечать. А сама в это время раздумываю, может ли это быть правдой, и чем больше размышляю, тем менее уверенной становлюсь. Она может быть какого угодно возраста. Пытаюсь съесть кусочек бекона. По телевизору мужчина в продуваемом всеми ветрами Вашингтоне анализирует последствия закона об ограничении прав на ношение оружия.

В другом конце комнаты стоит старомодный сервант. В нем огромное, с позолотой, зеркало с резными херувимами по бокам. Никак не могу решить: отвратительно оно или великолепно. Меган начинает открывать ящики и проверять их содержимое.

— Меган, — говорю я, с ужасом глядя на нее. — Это нельзя делать. Это же не твое.

Она не обращает на меня никакого внимания и продолжает заглядывать в каждый ящик, но не находит там ничего интересного.

— Пойду наверх, — говорит она, и я киваю с облегчением.

Оставляю завтрак и принимаюсь за кофе, который кажется теплым и успокаивающим, смотрю, что показывают по телевизору. Встреча глав двух государств в Европе, скандал в правительстве и пропавший ребенок. Выключаю телевизор. Слишком удручающая картина.

Вижу на столе две наши тарелки. Если честно, то мы почти ничего не съели. Не могу я все это так оставить. Миссис Бенедикт будет очень обидно. Оглядываю комнату, замечаю кучу пустых пакетов, засунутых между сервантом и стеной. Хватаю один из них и высыпаю в него содержимое обеих тарелок. Потом складываю тарелки и несу их в кухню.

— Пока! — кричит из холла миссис Бенедикт, и я, подпрыгнув от неожиданности, едва не выпускаю из рук тарелки.

— Пока! — кричу я как можно непринужденнее и остаюсь неподвижной, пока не хлопает входная дверь.

Потом ставлю тарелки и поднимаюсь наверх, прихватив с собой пакет с едой.

Меган занимается с мягкими игрушками, выстраивает их в ряды, разговаривает с ними, передвигая их с места на место, дает им имена. Я вздыхаю с облегчением. По крайней мере, она делает что-то естественное для девочки в возрасте между десятью и тринадцатью. Скорее всего, ей не тринадцать. Если бы ей было столько лет, она не играла бы, как сейчас, хотя я не уверена, что точно знаю, что делают тринадцатилетние девочки. Я знаю только Рози и Эмили, а они играют с мягкими игрушками точно так же, как сейчас это делает Меган. Больна ли она? Пытаюсь посмотреть на нее объективно. Худеньких и бледных детей довольно много. Я встречаю их на каждом шагу, детей, о которых забыли их мамы, хотя и считается, что им уделяется внимание.

Внезапный гудок на улице заставляет меня подойти к окну и выглянуть наружу. Блестящая старенькая машина стоит на подъездной дорожке. Она серебристо-кремовая, с отполированными хромированными краями и длинными подножками по обеим сторонам, как машина из старого фильма. Она наводит меня на мысли о Кэри Гранте, Джеймсе Стюарте, Аль Капоне. Я совсем не разбираюсь в машинах, но мне сразу понятно, что в этой есть что-то особенное, она окружена заботой и любовью.

Мужчина, по всей видимости сын миссис Бенедикт, сидит за рулем; защитные очки сдвинуты на лоб. Миссис Бенедикт залезает внутрь через верх, не открывая дверцу. Хорошо, что она в брюках.

— Посмотри, Меган, — говорю я, но она не изъявляет желания подойти к окну. Миссис Бенедикт повязывает яркий красно-желтый платок и надевает защитные очки. Она поднимает глаза, видит меня в окне и энергично мне машет. Потом они с ревом выезжают на дорогу и исчезают.

Возвращаюсь в комнату и обнаруживаю, что пакет с нашим завтраком протек. Маленькое влажное пятно жира разрастается на ковре.

* * *

Поезд до Эксмута похож на игрушечный. Состоит из двух вагончиков, движется медленно и с пыхтением, скрипит при торможении, скрежещет при отправлении, — одним словом, не желает признать, что сможет довезти нас туда, куда мы хотим. Мы с Меган сидим на тесном двухместном сиденье и смотрим в окно. Небо сапфирно-голубое, но дует свирепый ветер, и горы тяжелых туч выстраиваются на горизонте. Защищенная теплом поезда, я стараюсь убедить себя, что денек для пляжа выдался вполне подходящий. Но вот я замечаю, что верхушки деревьев неистово раскачиваются. Горстка людей, выходящих на остановке, сразу попадает в вихревые потоки ветра. Все с трудом удерживаются на ногах. Маленький черный пудель сбит внезапным порывом ветра, но мужчина в полосатом костюме вовремя подхватывает его на руки. На пуделе отороченная белым мехом курточка из шотландки, и он кажется таким крошечным, что трудно поверить в его реальность. Женщина средних лет старается удержать свою юбку жестом Мэрилин Монро, но при этом ни капли на Мэрилин Монро не походит: у нее седеющие волосы, а под юбкой — черные, доходящие до колен гольфы.

Все, что видно в окно, привлекает внимание Меган. Из-за медленного движения поезда окружающий мир становится нам ближе, чем вчера, как будто мы непосредственно вовлечены в происходящие перед нашими глазами драматические события жизни. Появилась какая-то деталь, мелочь, которая дает ощущение особой близости. Это все равно что смотреть телевизор, наблюдать за жизнью людей и не производить при этом на них никакого впечатления.

— Правда, в этом поезде лучше? — говорит она.

Я улыбаюсь, меня радует ее естественность.

— Это потому, что мы едем днем и можем все как следует разглядеть.

— Сама знаю.

В середине нашего путешествия, сразу после Топшема, железная дорога идет вдоль дельты Экса. Начинается прилив, и коричневого цвета вода со злостью движется к полоске каменистого пляжа, идущего параллельно с железнодорожной насыпью. Вода поглощает грязные участки суши и оживляет маленькие лодчонки, что стоят у берега на якоре. В небе полно морских чаек, и их вид поднимает мне настроение.

— Это морское побережье? — спрашивает Меган.

— В общем-то, нет. Там, куда мы едем, песок.

— А это хорошо?

— Подожди — сама увидишь.

Мне всегда хотелось отвезти детей к морю. Это почти то же самое, что ждать их около школы. Я ощущаю закипающее во мне скрытое волнение. Кровь течет быстрее обычного, растекается по всему телу, проносится по артериям, мчится к клеткам мозга.

Едва вступив на платформу в Эксмуте, я сразу же вдыхаю соленый морской воздух.

— Купим что-нибудь поесть? — спрашиваю я, обеспокоенная явно недостаточным завтраком.

Яйца, бекон и жареный хлеб нашли себе приют в мусорной корзине в Эксетере, ожидая возможности составить счастье какого-то бродяги. Интересно, есть ли в Эксетере бездомные.

Меган не отвечает.

— Что?

— Хочу узнать, что мы будем есть.

Она кивает.

— Чего бы тебе хотелось?

— Шоколаду.

— Только шоколад? А рыбу, или чипсы, или бутерброды из «Макдоналдса», или…?