Изумительное буйство цвета - Клэр Морралл

Отец написал мне письмо. Я вспоминаю все письма на чердаке от Дженет, Луизы, Филиппы и других. Он никогда не отвечал на них. Но мне он написал.

Мне как-то в это не верится. Что же он захотел мне сказать? Рассказать о Дине, моей матери? Но мне бы хотелось, чтобы у него было время все продумать. Отделить реальные воспоминания от надуманных. Не знаю, сможет ли он это сделать, но думаю, что должен попробовать.

«Дорогая Китти,

Не рви и не выбрасывай это письмо, не прочитав. (Хорошо, когда такое пишет человек, который более тридцати лет только тем и занимался, что рвал письма матери к детям.) Я хочу все объяснить, и мне кажется, что проще сделать это в письме. (Он даже в школу не написал ни одной записки, когда я болела. Полу приходилось подделывать его подпись.) Мне нечего сказать о Маргарет, и я все-таки думаю, что поступил правильно. Она может появляться и исчезать, когда ей заблагорассудится.

Мне думается, ты хотела бы узнать о Дине. Не очень-то много я могу тебе рассказать, потому что у нас с ней было мало общего, но одно я помню точно: она была очень трудным ребенком. Она плакала, когда была маленькой, требовательно визжала, как только научилась ходить, а едва выучившись говорить, сразу стала настаивать на своем. Период ее взросления сопровождался бесконечными скандалами, особенно с Маргарет, которая отказывалась идти ей навстречу в чем бы то ни было, совершая, на мой взгляд, большую ошибку. В конце концов Дина перестала разговаривать с нами со всеми.

В один из дней, ей было тогда пятнадцать, она ушла и больше не вернулась. Мы думали, что она все-таки вернется, когда проголодается, но этого не произошло. Мы пытались ее найти. Обращались в полицию, обошли дома ее друзей, но никто из них не имел ни малейшего представления, где она. В нашем районе какое-то время бродила группа хиппи, они исчезли примерно в тот же период, поэтому мы решили, что она ушла вместе с ними.

Вот так это произошло. Мы не нашли ее и в конце концов прекратили поиски.

Маргарет, вне сомнения, заявит, что у нее была депрессия из-за ухода Дины, поэтому она якобы и бросила нас».

И что мой отец знает о депрессии? В любом случае я не желаю ничего знать о Маргарет, меня интересует Дина. Меган зашевелилась у меня на коленях, и я слегка меняю положение, пытаясь протянуть ноги, не разбудив ее. Она бормочет неразборчивые слова, затем снова затихает и дышит теперь глубже. Вдох — выдох. Вдох — выдох.

«Три года спустя на пороге нашего дома появился мужчина. Ты была с ним. Он сказал, что Дина умерла. Упала со скалы в Австрии. Со свойственной ей беспечностью прыгала где-то неосторожно и, поскользнувшись, упала с высоты 800 футов. Поняв, что она мертва, они оставили ее лежать там, где ее мог бы кто-нибудь найти. Казалось, ни у кого даже не возникло мысли об ответственности за нее. Думаю, они перешли через границу и отправились в другую страну. (Итак, моя мать умерла на чужой земле, похоронена в безымянной могиле. Таков конец ее прошлого, таков конец ее будущего.)

Вот все, что он сказал. Он не дал мне возможности расспросить о тебе. По-видимому, он был твоим отцом, но я не узнал бы его при встрече; у него была длинная борода и длинные волосы. Взгляд отсутствующий — возможно, от наркотиков, — но он поцеловал тебя и отдал мне сумку «Теско» со всеми твоими пожитками. Их было не так уж много: грязное одеяло и облезлая розовая игрушечная утка.

Должно быть, Дина была беременна, когда ушла. Пятнадцать лет. Так испортить жизнь и себе, и ребенку. Но когда тебя отмыли, оказалось, что с тобой все в порядке. Мальчикам ты понравилась. Они обрадовались, что у них есть маленькая сестренка.

Знаю, в твоем свидетельстве о рождении говорится, что твои родители мы с Маргарет. Я солгал. Заплатил кучу денег, чтобы все это уладить, возился с этим целый месяц после твоего возвращения, но тебе не захочется вникать в подробности. Боюсь, что дата твоего рождения неточна. Предположение очень приблизительное.

Такова реальность. Знаю, это не так уж много. Должно быть, та сумка «Теско» с ее грязным содержимым где-то сохранилась, и, если ты захочешь, я поищу.

Прости. Папа».

Я плачу, слезы катятся по щекам и падают на письмо. Представляю Дину, летящую в ущелье; ее длинная юбка, какие носят хиппи, надувается вокруг, как бесполезный парашют. Интересно, подумала ли она вначале, что летит, освободившись от естественных земных законов? Были ли эти последние несколько секунд ее жизни отчаянно счастливыми, свободными, никому не подвластными? Была ли я в ее мыслях в те последние мгновения перед приземлением? Не верю, что она плохая, просто другая. Я помню тепло, удобные колени, пение, милое платье с кисточками.

А может, мои воспоминания совсем не о Дине. Возможно, меня передавали из рук в руки, хотя должна же была Дина чувствовать за меня какую-то ответственность. В противном случае они не привезли бы меня обратно после ее смерти. Мне хочется, чтобы в моем сознании она осталась мне матерью.

Смотрю сверху на Меган, спящую у меня на коленях, и слегка поглаживаю ее руку. Мамы не могут отвергать своих детей, как бы они ни старались. Думаю о том бородатом мужчине, что поцеловал меня на прощание. Был ли он моим отцом? Как бы то ни было, я благодарна ему за этот поцелуй.

Мне хочется быть с Джеймсом. И как же сильно мне этого хочется. Мне нужно рассказать ему обо всем, объяснить ему, что Дина совсем не была плохой.

Но я сижу в темноте, в поезде, идущем в противоположном направлении; удаляясь от Джеймса, еду к морю с ребенком, поведение которого непредсказуемо, а возраст меняется прямо у меня на глазах.

Мы приезжаем в Эксетер после одиннадцати — слишком поздно, чтобы отправляться в Эксмут. Выходим на вокзале с помутневшими глазами и не знаем, что делать. Меган стоит рядом с несчастным видом, посасывая собственный палец. Она выглядит бледнее, чем раньше, и кажется несчастной.

— Пойдем, — говорю я. — Нам нужно поискать жилье.

Поднимаемся в горку, не разговаривая. Судя по дорожным знакам, мы около университета, значит, где-нибудь поблизости можно будет найти приют. Когда-то здесь была Маргарет, говорю я сама себе. Моя бабушка. Между нами есть связь. Мы проходим ряд домов, после чего я со вздохом облегчения различаю несколько надписей, предлагающих ночлег и завтрак. Продолжаю идти, пока не встречается дом, где свет на первом этаже еще не погашен.

Я дважды звоню в дверь, только после этого внутри возникает движение. Пожилая дама с взлохмаченными седыми волосами выглядывает из-за двери.

— Здравствуйте, — говорю я. — Извините, что мы так поздно. Нельзя ли снять у вас комнату для меня и моей дочери?

Дверь открывается немного шире, и нас изучающе осматривают. На ней розовый нейлоновый халат поверх цветастого оранжевого платья и огромные колючие шлепанцы; в руке она держит чайник.

— Немного поздновато, — говорит она.

— Да, — говорю я, с готовностью кивая. Судорожно пытаюсь найти объяснение, так как молчание несколько затягивается. — Мы собирались приехать раньше, но сломалась машина, и нам пришлось добираться на поезде.

Она кажется слегка озадаченной.

— Вы меня предупреждали о приезде?

— Нет-нет. Мы едем дальше, в Эксмут.

Ее взгляд задерживается на Меган, и ее морщинистое, грубоватое лицо разглаживается.

— Ну что ж, — говорит она, — сможете завтра уехать утренним поездом. До вокзала всего пять минут пешком.

— Да, я знаю. Нам было бы очень удобно у вас остановиться.

— Вам самим придется стелить постели.

Она открывает дверь шире, и мы проходим.

Я просыпаюсь от внезапного резкого звука. Сразу же открываю глаза, и мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, что за незнакомая темнота меня окружает. Тогда я все вспоминаю. Мы в Эксетере, снимаем комнату. Я на скрипящей двуспальной кровати, изголовье которой отделано тигровым, в черно-желтую полоску, искусственным мехом. Меган — на раскладушке у моих ног. Как только глаза начинают привыкать к темноте, я различаю целый лес искусственных растений в одном углу комнаты и кучу мягких игрушек — в другом. Оранжево-голубой плюшевый мишка, что был на моей кровати, перешел прямо в угол в общую компанию, а вот оранжевую пушистую кошечку Меган оставила себе и легла спать, не выпуская ее из рук.

Тот же самый резкий звук, что разбудил меня, слышится снова. Вспыхнувший свет на краткий миг озаряет комнату, появляется сильный запах спичек. Я сажусь.

— Меган? — шепчу я. — Что ты делаешь?

Абсолютная тишина.

Я начинаю думать, не снится ли мне все это, но в том, что я узнала запах, я уверена. Наклоняюсь и шарю в поисках выключателя лампы у кровати. Он щелкает, и я трачу еще несколько минут, чтобы привыкнуть к освещению, стараясь сфокусировать взгляд на лампе, которую, ложась спать, едва заметила. Она сделана из меди, в форме лебедя, чья длинная шея склоняется полукругом к изголовью.