Что скрывал покойник - Луиз Пенни

— Чем вы занимаетесь и как зарабатываете на жизнь?

— Я безработный. Я был астронавтом, но потом меня вышибли. — И Андрэ заржал, будучи в восторге от собственного остроумия. От этого мерзкого, гнилого смеха комната умерла окончательно. — Ага, они взяли однорукую черную лесбиянку вместо меня.

Бювуар ушел из этого дома, снедаемый желанием позвонить жене и сказать ей, как сильно он ее любит, а потом рассказать ей, во что он верит, рассказать о своих страхах, надеждах и разочарованиях. Поговорить с ней о чем-нибудь реальном и значимом. Он вынул из кармана сотовый телефон и набрал номер. Но нужные слова застряли где-то на полпути. И он принялся рассказывать ей о том, что погода прояснилась, а она, в свою очередь, поведала ему о фильме, который взяла напрокат. Потом они одновременно положили трубки. Возвращаясь на машине обратно в деревушку Три Сосны, Бювуар ощутил запах, которым пропиталась его одежда. Чистящее средство с ароматом лимона.

Он обнаружил своего шефа стоящим перед коттеджем мисс Нил. В руке тот сжимал ключ. Гамаш ждал его. Наконец, спустя ровно неделю после смерти Джейн Нил, двое мужчин вошли в ее дом.

Глава одиннадцатая

Да это целая молельня, черт меня побери! — прошептал Бювуар. Мужчины замерли на месте и, кажется, даже забыли, что нужно дышать. — Господи Иисусе!

Они стояли на пороге гостиной Джейн и не могли пошевелиться от изумления. То, что открылось глазам, приковало к себе все их внимание, как если бы они оказались на месте жуткой катастрофы. Но здесь перед ними были следы отнюдь не несчастного случая. Нет, здесь кто-то потрудился на славу, целеустремленно и со знанием дела.

— На месте Джейн Нил я тоже бы никого не пускал сюда, — произнес Бювуар, и голос его вновь обрел мирские интонации. Впрочем, ненадолго. — Sacre![54]

Комната Джейн Нил оскорбляла своим цветовым безумием. Со стен на них смотрели светящиеся цветы Тимоти Лири, психоделические трехмерные серебряные башни и грибы надвигались со всех сторон и вновь отступали, Веселые Лица[55] маршировали вокруг камина. Это было подлинное торжество дурного вкуса.

— Караул! — прошептал Бювуар.

В сгущающихся сумерках комната светилась собственным сиянием. Даже потолок между старыми деревянными балками был заклеен обоями. Это была уже не просто шутка, это была пародия. Любитель исторического и архитектурного наследия провинции Квебек почувствовал бы себя просто ужасно в этой комнате, и Гамаш, который относил себя к их числу, заподозрил, что еще немного, и он простится со своим обедом.

Такого он не ожидал. Столкнувшись с подобной какофонией цвета, он растерялся и даже не мог вспомнить, на что он, собственно, рассчитывал. Но уж никак не на это, во всяком случае. Он с трудом оторвал взгляд от маниакальных Веселых Лиц и заставил себя взглянуть на деревянные полы из широких досок, срубленных и обтесанных каким-нибудь лесорубом, спасавшимся от подступающей зимы пару сотен лет назад. Гамаш знал, что подобные полы даже в Квебеке считались настоящим произведением искусства. Джейн Нил посчастливилось жить в одном из небольших оригинальных домов, сложенных из булыжника, то есть из камней, которые в буквальном смысле вырывали из земли, расчищая участки для посевов. Владеть таким домом означало выступать в роли хранителя истории провинции Квебек.

Со страхом, ожидая худшего, Гамаш опустил взгляд со стен на пол.

Он был выкрашен в розовый цвет. Блестящий и омерзительный.

Он застонал. Стоя рядом с ним, Бювуар уже было протянул руку, чтобы поддержать старшего инспектора, но в последний момент отдернул ее. Он понимал, каким ударом такое зрелище должно было быть для подлинного знатока и любителя истории. В некотором смысле это можно было рассматривать как святотатство.

— Зачем? Для чего? — вырвалось у Гамаша, но Веселые Лица хранили молчание. Он не мог найти ответа, хотя, впрочем, подсознательно ожидал чего угодно от этих Les Anglais[56]. Эта комната могла служить еще одним примером их непостижимого поведения. Молчание затягивалось, и Бювуар почувствовал, что должен предложить шефу хотя бы намек на ответ.

— Может быть, она решила, что ей нужно сменить обстановку. Ведь, кажется, именно так большая часть нашего антиквариата попала в дома к другим людям? Наши прадедушки и прабабушки продавали его богатым англичанам. Избавлялись от столиков из сосны, гардеробов и кроватей с медными шарами в обмен на всякое барахло из каталога Итона.

— Вы правы, — согласился Гамаш. Именно так все происходило каких-нибудь шестьдесят или семьдесят лет тому назад. — Но вы только взгляните сюда! — Он указал в угол. Там возвышался роскошный стенной шкаф, сохранивший свой родной, первоначальный цвет топленого молока, полки которого прогибались под тяжестью антикварной художественной керамики. — Или сюда. — Гамаш кивнул на огромный дубовый валлийский буфет. — А вот это, — он подошел к приставному столику, — подделка под мебель в стиле Людовика Четырнадцатого, вручную сработанная столяром-краснодеревщиком, который наверняка жил во Франции, был хорошо знаком с этим стилем и попытался воспроизвести его. Такой столик практически не имеет цены. Нет, Жан Ги, Джейн Нил разбиралась в антиквариате и любила его. Не могу себе представить, почему она собирала эти вещички, а затем вдруг сделала поворот на сто восемьдесят градусов и раскрасила пол. Но я спрашивал вас не об этом. — Гамаш медленно повернулся на каблуках, оглядывая комнату. В голове, в районе правого виска, возникла пульсирующая боль. — Мне кажется странным, что мисс Нил не пускала сюда друзей.

— Разве это не очевидно? — спросил изумленный Бювуар.

— Вовсе нет. Если она сделала это, значит, ей нравился этот стиль. И уж, конечно, она не стала бы его стыдиться. Так почему бы не пригласить их сюда? Давайте даже предположим, что все это сотворил кто-то другой, ее родители, например, еще в те времена, когда такие штуки были в…

— Мне жутко неудобно перебивать вас, но, похоже, те времена вернулись. — Бювуар совсем недавно приобрел лавовую лампу, но решил, что не станет говорить шефу об этом. Гамаш поднял руки и устало потер лицо. Опустил их, но комната, разрисованная, такое впечатление, художником, находившимся под воздействием ЛСД, не исчезла. Действительно, караул!

— Ну хорошо, давайте предположим, что ее пожилые и, вероятно, страдающие старческим слабоумием родители сделали это, а она по каким-то причинам не стала ничего менять. Причин может быть много: нехватка средств, верность родителям или что-нибудь в этом роде. В общем-то, выглядит жутковато, хотя на самом деле все не так уж плохо. В худшем случае комната сбивает с толку и вселяет растерянность, но стыдиться тут нечего. Для того чтобы не пускать друзей в сердце своего дома на протяжении многих лет, одной растерянности маловато.

Мужчины в очередной раз огляделись по сторонам. Бювуар вынужден был признать, что комната выглядела очень пропорционально и соразмерно. Но это то же самое, как сказать, что во время свидания вслепую с незнакомкой, которая оказалась уродиной, вы обнаружили, что человек она, в принципе, неплохой. Тем не менее представлять ее своим друзьям вы не станете. Бювуар прекрасно понимал, что должна была чувствовать Джейн Нил. Может быть, ему стоит вернуть лавовую лампу в магазин?

Гамаш медленно прошелся по комнате. Не было ли здесь чего-то, чего он видеть не должен? Почему Джейн Нил, женщина, которая любила своих друзей и верила им, не пускала их в эту комнату? И почему она вдруг передумала, причем за два дня до смерти? Какую тайну скрывала эта комната?

— Поднимемся наверх? — предложил Бювуар.

— После вас.

Тяжелой поступью Гамаш подошел к лестнице в задней части комнаты, которая вела наверх, и принялся внимательно ее разглядывать. Она тоже была оклеена обоями, на этот раз темно-красного цвета, придающими некую бархатистость. Сказать, что она не гармонировала с остальным цветом, значило предположить существование подходящих для этой цели обоев, каковых в природе быть просто не могло. Тем не менее она отличалась, пожалуй, самым дурным вкусом и выбором цвета из всей эклектики, присутствующей в комнате. Она стремилась вверх, как острый фарингит в горле, на второй этаж. Ступени лестницы тоже были раскрашены. Гамаш почувствовал себя плохо, у него разрывалось сердце.

На втором этаже, достаточно скромном, имелись в наличии большая ванная и две приличного размера спальни. В той, которая походила на спальню хозяйки, стены были выкрашены в темно-красный цвет. Соседняя комната была выдержана в темно-синих тонах.

Но в этом доме чего-то все-таки не хватало.

Гамаш вновь спустился вниз, осмотрел гостиную, потом вышел в кухню и прихожую.

— Мольберта нет, и красок тоже нет. Нет даже студии. Где же она творила, в конце концов?