Тайна древнего замка - Эрик Вальц

Мне жаль их всех.

Мне жаль Эстульфа, который сделал то же, что и я, — стал отцом ребенка, которому суждено родиться в чужом браке.

Мне жаль Клэр, которая, как и Элисия, отвернулась от своего супруга и бросилась в объятия возлюбленного, а теперь вынуждена платить за это.

Мне жаль венгерскую девушку Кару, которая случайно попала в этот водоворот событий и теперь ее несет навстречу гибели.

Мне жаль себя. Ибо с сегодняшней ночи и я буду погребен под грузом вины.

Элисия

Бильгильдис, войдя в мою комнату, жестом указала мне, чтобы я подошла к окну.

Я и выглянула во двор… и увидела его. Сумерки скрывали его облик, но я узнала бы Мальвина при любом освещении. Четыре месяца. Мы не виделись четыре месяца. Бильгильдис вернулась, а теперь вот и самый для меня важный человек приехал в замок. Я обезумела от счастья. Я не могла больше ждать, мне нужно было обнять его, возлюбленного моего, отца моего ребенка. Но я так торопилась не только потому, что соскучилась по нему. Теперь, когда Мальвин приехал, ко мне вернулась моя былая уверенность. Мой любимый не допустит того, чтобы Эстульф причинил мне вред. И он придумает, что нам делать в связи с тем, что мои записи пропали. Тянулись часы, а замок все не засыпал. Ах, эта мука ожидания!

Но вот наступила глубокая ночь, и я, сжав лампаду в руке, вышла в коридор. Было холодно, сильно сквозило, ветер чуть не задул огонь лампады, и мне пришлось защищать его своим телом. Я медленно продвигалась вперед, хотя мне и хотелось добраться до своей цели как можно быстрее. На полпути я услышала какой-то странный звук, напоминавший хруст гравия под подошвами. В сущности, в этом не было ничего странного, ведь в замке жило много людей, но я беспокойно оглянулась. Лунный свет, падавший в бойницы, вычерчивал странные линии на полу. Все преобразилось вокруг, привычный мир, казалось, растворился. В каменной кладке зияли бездонные расщелины, ночная птица, пролетевшая мимо, обернулась зловещей тенью… Облако, на мгновение скрывшее лик луны, вновь изменило очертания теней — там, где было светло, воцарилась тьма, и напротив, луч лампады осветил темные углы.

Дойдя до пересечения четырех коридоров, я опять услышала этот странный звук, но, как я ни оглядывалась, я не видела ничего, кроме косых граней света и тьмы.

Может быть, все это спутало мои чувства? Мой страх, эхо, игра теней… Продолжив свой путь к Мальвину, я увидела в четырех-пяти шагах впереди темную нишу, а в ней — какую-то фигуру. Этот человек вжался в стену, он пытался спрятаться от меня. Но зачем? Я повторюсь, мне лишь показалось, что я кого-то увидела, — то была тень внутри тени, черные смутные очертания в кромешной тьме.

Я выронила лампаду и бросилась бежать. Все закоулки этого замка знакомы мне, но я заблудилась и уже не понимала, где нахожусь. Я услышала чьи-то шаги — возможно, то были отголоски моих собственных шагов, эхо, отразившееся от столетних стен. А может быть, и нет. Может быть, то были шаги убийцы! Страх овладел моей душой.

Удивительно, но я очутилась прямо перед комнатой Мальвина. Я вбежала в его покои, заперла за собой дверь и затаила дыхание, прислушиваясь к звукам в коридоре. Не знаю, сколько я простояла там, прижав ухо к двери. Успокоившись немного, я повернулась.

— Мальвин! — тихонько позвала я. — Мальвин, проснись.

И тут в слабом свете камина я увидела, что лежанка Мальвина пуста.

Я ошиблась комнатой? Вечером я словно невзначай узнала у слуг, где поселился викарий, и мне сказали об этих покоях.

Но уже через мгновение я увидела вещи Мальвина: перо и чистая бумага лежали на столе, рядом с ними — официальная жалоба на мою мать. Обвинение в клятвопреступничестве.

«Бальдур», — сразу подумала я. Вот, значит, какими средствами он хотел добиться графского титула. Вот почему он ничего мне не говорил. Бальдур собирается лишить мою мать титула, хочет, чтобы ей вырвали язык и отрезали пальцы. Добиться того, чтобы ее низложили, а вместе с ней и Эстульфа. Бальдур знал, что я ни за что не поддержала бы его в этом. Я никогда не зашла бы так далеко. Я хотела навредить Эстульфу, а не моей матери. Я не сотворила бы с ней такое. Обидеть ее — да, дочери постоянно обижают своих матерей, это их священное право. Но сколько бы мы ни ссорились — а за двадцать с лишним лет мы ссорились немало, — она все еще та самая женщина, которая родила меня, и где-то в глубине души она меня любит. И даже если бы я была целиком и полностью уверена в том, что это она убила папу, я возненавидела бы ее за это, возненавидела бы… но все равно бы простила.

Я посидела немного в комнате, дожидаясь Мальвина. Теперь, когда я знала, почему он приехал сюда, разговор с ним стал еще важнее для меня. Но я ждала напрасно.

В конце концов мне в голову пришла мысль о том, что Мальвин, возможно, сидит сейчас в моей комнате, дожидаясь меня.

И я отправилась обратно.

Но в моих покоях Мальвина не было, и ничто не свидетельствовало о том, что кто-то сюда заходил.

Где же ты, любимый? Сейчас, этой ночью, в этот нелегкий час, мне нужны твой совет и твоя поддержка.

Кара

Я проснулась от криков. В замке поднялась какая-то суета, кто-то закричал:

— Бальдур мертв! Бальдура убили! Бальдур, он мертв, он на сеновале, сообщите графу! Бальдур мертв, его зарезали!

И многоголосое эхо подхватило эти крики:

— Бальдур мертв, убили, на сеновале, зарезали!

Он умер так же, как и Агапет. Я вижу сено, на котором он спал, влажное алое сено, я вижу глаза Бальдура, вижу застывший в них ужас. В последние недели, к своему собственному стыду, я чувствовала, что меня влечет к этому мужчине. Я отдавалась ему по доброй воле, я приходила к нему, когда он меня не звал. Я часто лежала рядом с ним на этом сене, а теперь… теперь Бальдур мертв. А я свободна. Не буквально, конечно. Только что перед моей дверью поставили стражника, который должен позаботиться о том, чтобы я не покидала покои.

Но я свободна от нежности, которую я испытывала всякий раз перед тем, как возлечь с Бальдуром.

Я свободна от страсти, которую испытывала всякий раз, когда я ложилась с Бальдуром.

Я свободна от чувства вины, которую испытывала всякий раз после того, как ложилась с Бальдуром. Ложилась по собственной воле.

Я свободна от его любви ко мне. Любви, столь жестокой вначале, столь нежной и преданной в последнее время. Его искренней любви. Его недозволенной любви.

Я не буду тосковать по Бальдуру.

Осталось еще два пера. Если боги не обманули меня, должны умереть еще два человека.

Клэр

Недавно я думала, что скоро умру. Тогда я писала, словно прощаясь с миром. Теперь же слова, выведенные мной на бумаге, будто знаменуют собой начало нового времени, ибо с завтрашнего дня письмо будет для меня единственным способом связаться с миром. Ничто не спасло бы меня. Ни вечная ложь, но краткая вспышка счастья, ни добрые, ни злые мои дела не предотвратили бы того, что мне предстоит. Меня искалечат, а на теле моем выжгут клеймо. Мой сыночек никогда не услышит звука моего голоса, мало того, он сам проклянет меня, ибо с детства будет нести на своем челе отметину бастарда. Может быть, это справедливо. Может быть, сегодняшний день — это закономерное последствие той лжи, что родилась в прошлом году.

Сегодня утром, надев белые траурные наряды, мы вышли во двор попрощаться с Бальдуром. Мы видели его в последний раз, поверженного Голиафа, убитого в тот миг, когда он не ждал смерти. Он уклонился от стольких ударов мечей, столько стрел просвистело рядом с его головой! Но Бальдур погиб на сеновале. Ему перерезали горло. При жизни он не был героем, для этого Бальдур был слишком общительным, слишком простым парнем. Считается, что герой — существо одинокое и благородное, а наш Бальдур был грубоват. Его смерть была под стать его жизни — кровавая, но не вызывающая почтения, несчастливая, но не трагическая. Бальдур хотел уничтожить меня, а теперь он и сам мертв. В этом не было никакого пафоса, только обыденность.

После службы, когда мы вышли из часовни, викарий обратился к толпе:

— Бальдура, несомненно, убили точно так же, как и его зятя, графа Агапета. Я обещаю вам, что расследую это преступление и выясню, кто совершил его. Завтра в это же время я начну заседание суда. В проведении процесса мне будут помогать двое судебных заседателей. Что касается обвинения Бальдура… Как вам всем, вероятно, известно, сегодня в полдень должен был проходить суд, на котором Бальдур собирался предъявить обвинение графине. Но теперь, поскольку Бальдур мертв, он не может выдвинуть официальное обвинение, а без них я как представитель королевской и герцогской судебной власти не готов начинать расследование. Если кому-то из вас есть что сказать по этому вопросу, пусть он скажет это сейчас или молчит до конца своих дней.