Тайна древнего замка - Эрик Вальц

Я знал. Герцог имел в виду свои письма Агапету, в которых он просил поддержки графа на случай войны с королем.

Я медлил лишь мгновение. Но не слишком ли долго? Не знаю… Герцог внимательно смотрел на меня.

— Нет, ваша светлость. Письма? От кого и кому?

Бурхард неопределенно повел рукой.

— Это неважно. Возможно, Эстульф сумеет серьезно навредить мне, если я лишу его власти, вот и все. Но если он состоял в любовных отношениях с чужой женой, которая к тому же нарушила священную клятву, то… Как бы то ни было, если я хочу сделать Бальдура графом Брейзаха, то я должен быть уверен в том, что не пожалею об этом решении. По этой причине вам придется возобновить расследование убийства Агапета, а также провести судебный процесс в связи с возможным прелюбодеянием и клятвопреступничеством графини.

Герцогу было совершенно все равно, кто убил Агапета. Главное, чтобы это сделал не Бальдур. Я должен был принести ему голову убийцы. Голову или головы…

Чтобы воодушевить меня, Бурхард сказал:

— Я собрал совет, которому предстоит заняться составлением свода законов для нашего королевства. И я думал о том, чтобы сделать вас, Мальвин из Бирнау, главой этого совета. Первое заседание по поводу свода законов состоится через месяц — оно будет закрытым, конечно же. Если вы к тому времени справитесь с поставленной перед вами задачей, я буду вам очень благодарен, вы понимаете… Моя власть крепнет, а значит, мне нужно все больше советников. Но если вы не найдете убийцу как можно скорее… что ж, это было бы весьма прискорбно.

Несколько месяцев назад я писал свои рассуждения о том, что истина, а значит, и мораль, могут быть связаны с религией или судебной системой, но не имеют никакого отношения к любви. Теперь же я понял, что никакого отношения они не имеют и к политике. Впрочем, в определенном смысле любовь и политика, любовь и власть чем-то схожи. Ни в одном, ни в другом не нужно ни истины, ни морали. И любовь, и власть самодостаточны, и тот, кто стремится к ним, меняется, утрачивает часть себя. Те ограничения, которые ты раньше накладывал на себя, вдруг оказываются совершенно неважными, как и ограничения, которые накладываются на тебя извне — в том числе и обществом, и Богом. Тот, кем завладела любовь, настолько опьянен ею, что он утрачивает контроль над своими мыслями. С тем же, кем движет воля к власти, может случиться то же самое. В этом смысле мы с герцогом единомышленники.

Его приказ вернуться в замок Агапидов стал для меня тем самым знамением, которого я ждал и боялся. И знамение это означало, что я увижу Элисию и больше не оставлю ее, чего бы мне это ни стоило.

Я привык судить людей, но в последнее время все чаще мне приходится думать о собственной вине. День за днем я оцениваю действия подозреваемых, проливаю свет на тайные поступки и проступки людей, я вижу их прошлое и возрождаю мысли о нем в настоящем, чтобы в сознании своем, точно в зеркале, узреть деяния виновных в преступлениях. И я уже сейчас чувствую на себе груз вины оттого, что я готов наплевать на истину и мораль ради любви, как плюют на них ради власти герцог и ему подобные. Я проиграл эту битву, которую уже много месяцев вел сам с собой, и я даже не жалею о том, что проиграл. Да, я испытываю жалость, но истинна ли она? Или это всего лишь попытка успокоить мою совесть? Я принял решение, которое повлияет на жизнь целой семьи, и когда я говорю о жизни, то использую это словно буквально.

Я веду эти записи, чтобы выдвинуть себе обвинение. Я веду эти записи, чтобы оправдать себя. И только приговор себе я вынести не могу. Лишь время способно оправдать меня или осудить. Время и ты, мой читатель из далекого будущего.

Записано двадцать шестого апреля года Божьего девятьсот тринадцатого

Я, Мальвин из Бирнау, викарий Констанца, властью, коей наделил меня герцог Швабии, открываю судебное заседание для рассмотрения обвинений в клятвопреступничестве, прелюбодеянии и убийстве, выдвинутых против Клэр из Лангра, графини Брейзахской.

Сегодня вечером я вернулся в замок, который местные жители называют проклятым. Этот замок, кажется, так далек от всего мира… Тут царит тишина и покой, лишь весенний ветерок насвистывает свою тихую песню, и ее мелодия переплетается с пением трех печальных девушек, Фриды, Франки и Фернгильды. Я слышу их тихие, нежные голоса, и их песня повествует мне о трагедии, начавшейся со смерти Агапета, а теперь близящейся к своему концу:

Взор, что прошедшее зреет,

черные видит невзгоды:

призрачный сон смертоносен.

Взор, что грядущее зреет,

черные видит невзгоды:

гасит позор пламя страсти.

Хотя мне и тяжело было сдержаться, я не пошел к Элисии сразу после прибытия в замок, ведь иначе мне пришлось бы рассказать ей, что я собираюсь сделать, а она не должна чувствовать себя виноватой. Пусть ее совесть останется чиста.

По приезде я отправился к Эстульфу — именно так я и должен был поступить по этикету.

Увидев официальное письмо, в котором его супругу обвиняли в убийстве, граф побледнел.

— Это неслыханно, викарий! Четыре месяца назад вы покинули замок, сообщив, что невозможно установить личность убийцы.

— С тех пор кое-что изменилось. Если будет установлено, что графиня Клэр при жизни графа Агапета изменяла ему с вами, взяв на свою душу грех прелюбодеяния, и плодом сего греха оказался ребенок, то у нее были причины для того, чтобы убить своего первого мужа.

— Как вы смеете! Моя супруга едва оправилась от тяжкой болезни, всего два дня назад она сумела впервые встать на ноги, а вы являетесь сюда и обвиняете ее в столь ужасных злодеяниях. Вы представляете себе, каким это станет для нее ударом? Она добрейшая женщина и просто неспособна на убийство!

Я верил в то, что сам Эстульф нисколько не сомневается в правдивости своих слов, и я не знал, завидовать мне ему или же жалеть его. Для Эстульфа любовь оставалась чем-то чистым и возвышенным. Ах, дорогой мой Эстульф, твоей чистой любви не существует, она бывает лишь на бумаге. В истинной любви воплощается все самое лучшее и самое отвратительное, что только есть в нашей жизни. Любовь оправдывает все, что помогает ей выстоять. Любовь смертоносна, разрушительна. Впуская любовь в сердце, не знаешь, ангел ли поселился в твоей душе или демон. Или же и тот, и другой. Такова любовь. Нет в ней благородства, зато есть отвага и свобода, есть красота и преданность, есть подлость и низость.

Конечно же, Клэр способна на убийство. Она способна на убийство, ибо она любит. Способен на это и я, защитник справедливости.

Почему я решил, будто Эстульф настолько наивен, чтобы верить в невиновность своей супруги и чистоту любви? Да потому, что он стал пленником своих мыслей об изменении мира. Он верил в то, что мир можно изменить. В то, что можно осушить болота, отказаться от войн, победить бедность. Да, это были благородные цели, но тот самый мир, который Эстульф мечтает изменить, воспротивится ему, и рано или поздно Эстульф будет сломлен. Так или иначе. У него был выбор — либо его устранят, либо он станет таким же, как и все.

— Бальдур выдвинул против вашей жены официальные обвинения в нарушении священной клятвы, — пояснил я. — Он намерен предоставить суду доказательства.

— Это невозможно!

— Увидим. Завтра мы соберемся в полдень и начнем судебный процесс. Мне понадобится зал и…

— Вы собираетесь приговорить меня, а я должен принимать вас как гостя?!

— Вы ведь сами сказали, что графиня еще слаба, и потому я посчитал, что лучше всего будет проводить заседания в замке. Кроме того, вам почему-то кажется, что решение о приговоре уже принято. Это не так. Если Бальдур не сможет доказать факт измены, вашей супруге нечего бояться и по всем остальным обвинениям.

— А как же обвинение в убийстве?

— Все по порядку, граф. Вначале мы проведем процесс по обвинению в клятвопреступничестве и прелюбодеянии, а потом посмотрим.

До этого момента я действовал совершенно правильно. Если подана официальная жалоба, то необходимо провести допрос свидетелей. Это моя работа. Кроме того, ребенок графини, якобы родившийся десятимесячным, действительно вызывает подозрения (неспроста Эстульф был так возмущен обвинениями в убийстве и ни слова не сказал о прелюбодеянии).

Мне жаль их всех.

Мне жаль Эстульфа, который сделал то же, что и я, — стал отцом ребенка, которому суждено родиться в чужом браке.

Мне жаль Клэр, которая, как и Элисия, отвернулась от своего супруга и бросилась в объятия возлюбленного, а теперь вынуждена платить за это.

Мне жаль венгерскую девушку Кару, которая случайно попала в этот водоворот событий и теперь ее несет навстречу гибели.

Мне жаль себя. Ибо с сегодняшней ночи и я буду погребен под грузом вины.

Элисия