56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

– Или пусть маршальских б…дей на машинах возят, – племенным жеребцом ржет Леха.

Еще не ставший маршалом Петровский отошел еще дальше, чтобы и хохота нашего визгливого не слышать.

– А ты чего молчишь? – толкает меня Хохол.

– Во-первых, Сашке маршалом не быть, а во-вторых, я лучше дочку заделаю, – улыбаюсь я и заливисто с повизгиванием хохочу. Все, пошла туманить мозги наркота.

– Это почему нашему Саньку маршалом не быть? – обижается за ротного Владик. – Он че, по-твоему, хреновый командир?

– Чтобы маршалом стать, надо жопы выучиться лизать, а Петровский воевать умеет, а вот лизать нет. Он до генерала и то хрен дотянет, небось, полковником его на пенсию выпихнут.

– Да?! – вскакивает Хохол и бешено орет: – А вот х… тогда этой армии, а не наших детей!

– Тебя не спросят, заберут, и все, – вяло отмахивается Мишка. – Сядь лучше, а то шальной снайпер еще яйца тебе отстрелит.

Красная ракета, зеленая ракета, сигнал: «В зоне видимости противник не обнаружен, путь свободен».

Строится рота, и вперед, опять вперед, для нас последний раз вперед. Вперед по извилистой тропе, в колонну по одному. И держать, держать в полной готовности оружие. Хочешь жить? Не расслабляйся! Ударить по тебе могут всегда, и будь готов ответить. Проходим долину, все камни перевернуты и выщерблены крупными осколками, некоторые частично оплавлены, на тела убитых «духов» не смотрю, насмотрелся за полтора года, с меня хватит. Вверх поднимаемся. Я иду с отделением ПКМ.

На ремнях первые номера тащат пулеметы. Масса ПКМ со снаряженной на 200 патронов лентой – пятнадцать с половиной килограммов, длина – 1173 мм. Тяжелая штука, особенно когда в горах ее тащишь, зато эффективная. У ствола ПКМ четыре нареза. Начальная скорость пули – 825 м/с. Режим огня непрерывный. Темп стрельбы – 650 выстрелов в минуту. Прицельная дальность – 1500 м. Надежное оружие. Вторые номера пулеметных расчетов несут коробки с лентами и сменные стволы. Бодро ребята после отдыха идут, переговариваются. Я рядом с Лехой иду, он впереди, я сзади. Свою «бандуру» ПКМ Леха второму номеру отдал, сам АКСУ взял.

– Думал: все, убьют меня сегодня, – смущенно улыбаясь, тихо жалуюсь я Лехе. – Когда собирались, так мандраж и бил.

– Я тоже чуть не облевался, пока на вертолете летели, – с хохотом признается, оборачиваясь в мою сторону, Леха. Темные узкие глаза у него блестят, смуглое лицо лоснится от пота.

– Вроде обошлось…

– Ну, браток, не говори «гоп», – опять засмеялся Леха, намеренно утрируя украинский говор и узбекский акцент.

– Ты куда смотришь, б…дь! – отвернувшись, Леха так заорал, что я аж вздрогнул. – Ты, сука, стволом пулемета камни задеваешь. А ну подтяни ремень, ствол оружия всегда вверх должен смотреть. Урод!

Идущий впереди Лехи солдат, второй номер расчета, быстро поменял положение оружия.

– Да ладно тебе, Леха, – ничуть не убоявшись крика, рассмеялся он, – задумался я.

– Сынок, – с фальшивой лаской говорю я парню, – это нам задумываться уже позволительно, а ты об оружии думать должен.

Выходим на вершину, там, внизу, на дороге, разбитые машины, чадящие подбитые БМД. Уже не боясь, бегают между ними солдаты. С обеих сторон окружают, как сдавливают узкую дорогу горы. Вот только уже не слышно стрельбы: закончен бой. Теперь вниз, а там по машинам и домой.

– А у нас дома горы тише, красивее, спокойнее, – осматриваясь и легонько вздыхая, говорит Леха.

– А у меня дома вообще гор нет, – хохочу я, – век бы их, проклятущих, не видеть.

– Ничего ты не пони… – И, недоговорив, падает навзничь Леха, и я рядом падаю. Дальним эхом доносится хлопок выстрела.

Убил тебя, Леха, снайпер, пуля в левый глаз попала, а правый так открытым и остался, ты даже рот закрыть не успел.

– Леха! – рвется к нему второй номер.

– Лежать! – бешено ору я и прячусь от снайпера за Лешкино тело.

– Ловить его, суку, будем, – кричу я бойцу. – Ты из ПКМ бьешь. Очередь. Пауза. Очередь. И так, пока лента не кончится. Он тебя высматривать и выстреливать будет. Вот тут я его и поймаю. Понял?

Очередь! По противоположной горе бьет второй номер Лешкиного расчета, трясется его пулемет. Прочесывают пули все камушки, все подозрительные места, где мог засесть снайпер. Я, установив на сошках свой РПКС, не моргая, до рези в глазах смотрю на покрытую редким кустарникам гору. Дрянь дело. Расстояние по прямой около семисот-восьмисот метров. Много для прицельного выстрела из РПКС, достаточно для винтовки с хорошей оптикой. Очередь. Режут пули из ПКМ горный кустарник, крошат и раскидывают камни. Одна надежда, что не выдержит снайпер – или стрелять начнет, или со своей позиции попытается уйти. Еще очередь и еще… Уже из четырех пулеметов чешут гору ребята из Лешкиного отделения ПМК. Подползли пулеметчики и включились в охоту за снайпером. А на горе нет ничего, нет никакого движения. Затаился «дух». Не поймать его. Не хочет он в огневую дуэль сыграть. Не будет стрелять. От дороги вверх на горку цепью пошли солдаты. Немного, человек десять. Не наши, то есть не из нашей роты, видать, из четвертого батальона ребята. Ясно, будут местность осматривать. Искать снайпера. Тут уж ему никак не вывернуться. Начнет стрелять или передвигаться, обнаружит себя. Будет тишком отлеживаться, найдут его. Против десяти автоматических стволов ему с винтовкой не выстоять. Не выдержал «дух», решил рискнуть, хотел уйти, пусть хоть и под огнем, но уйти. Мелькнул, и за камень, опять мелькнул. Снова чуть показался и… задержав дыхание, плавно тяну я курок своего РПКС. Короткая, на три патрона, очередь. Есть! Попал! Дернулся он. Зацепил я его. Хочет он отползти, медленно двигается, очень медленно. Теперь при прицеливании уже не надо на упреждение брать. Огонь! Еще одна очередь. Огонь! Ну вот теперь он дернулся и затих. Как его тело в клочья пули из четырех пулеметов разорвали, уже не стал смотреть. Когда очередь из ПКМ в тело попадает, так она плоть на куски рвет.

Достаю бинт, смачиваю марлю водой из фляжки и вытираю удивленное Лешкино лицо. Немного крови из него вышло, пуля в мозг попала и навылет прошла. Закрываю правый глаз. Забинтовываю ему лицо, отвязываю от РД плащ-накидку и заворачиваю его. И… ничего не чувствую – ни сожаления, ни огорчения, ни слез у меня нет. Только пустота. А ведь мы вместе домой собирались…

Еще одну плащ-накидку подает второй номер Лешкиного расчета, хотя теперь уже первый, эту накидку как носилки используем. Взяли за края, ну, понесли.

А ты, Леха, и нетяжелый совсем, нетрудно тебя нести, неудобно только. Как же неудобно, ведь мы ж с тобой дружили. Другие ребята они так… сослуживцы, товарищи, приятели, а вот дружил я только с тобой.

– Убит? – спрашивает незнакомый высокий капитан, кивая на Леху, когда мы спустились вниз, к машинам четвертого батальона, и, не дожидаясь ответа, распоряжается: – Давай его к остальным, вот туда, – показывает рукой в сторону грузовой машины из подошедшей автороты.

Несем к машине и закидываем Леху в кузов. Там в ряд лежат закутанные в солдатские саваны тела убитых. Пахнет в кузове прокисшей и свежей кровью да мертвечиной. На солнце в жару трупы быстро разлагаются, бой уже двое суток идет, вот только закончился. Те, что уже пахнут, это первые, кого убили. С ними ты, Леха, на дембель поедешь, не со мной. Прощай, Алишер Очелдыев – Леха! Пока помнят тебя живые, и ты жив, а я тебя помню.

– Помоги, а? – просит, окликая меня, знакомый военврач.

Я его у машины встретил, когда к своей роте уже возвращался. Лешкин второй номер, мой спутник, к своим раньше убежал, а я бреду, еле переставляя ноги и загребая сапогами дорожную пыль. Наша рота с гор спустилась вниз. Только на господствующих вершинах выставлены дежурные посты, мало ли чего. Когда основная колонна уйдет, их снимут с позиции и посадят на БМД арьергарда.

– Чего надо? – без интереса спрашиваю врача.

Мне все так безразлично и противно, что только одно выражение осталось: «Мне все по хер». И к роте возвращаться неохота, ничего неохота, даже домой. Ушел бы куда подальше, лег на землю и смотрел бы в синее небо. Ну как же меня все зае…ло!

– Ребят из бээмдэшки вытащить надо, – просительно говорит военврач, дернулось нервным тиком его худое, красное, плохо выбритое лицо, и спиртным от него тянет.

Клюкнул уже.

– А я-то тут при чем? – равнодушно отказываюсь я. – Пусть твой фельдшер лезет или санинструктор роты.

– Не могут они, – удерживает меня за рукав выцветшего и рваного х/б военврач, – пробовали, облевались и вылезли. Сгорели ребята в БМД, – тихонько добавляет он и обещает: – Я тебе «медицинского коньяка» налью и потом полную фляжку дам, я еще…

– «Медицинский коньяк»? – вяло спрашиваю. – Это чего еще? Спирт, что ли?

– На, попробуй, – сует мне флягу врач.

Отвинчиваю колпачок фляжки, мелким глотком пробую жидкость. Отчетливый привкус настоянного на спирту лекарства. Вкус незнакомый, резкий, но не противный. Огнем жжет пищевод.