56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

«Еще один „герой“, под такую его», – равнодушно отметил я и отвернулся.

За соседний столик присели двое ментов, молодые замотанные ребята в несвежей форме. Хозяин закусочной, среднеазиатского типа смуглый лысоватый мужичок, быстро вышел к ним, неся на подносе стаканчики с кофе и пластиковые тарелки с едой. Невольно слышу:

– Ему тоже, – кивнув в сторону певца, приказал хозяину закусочной мент постарше, с мятыми погонами старшего лейтенанта.

– А платить? – неуверенно, с легким акцентом спросил хозяин, сноровисто расставляя на столике тарелки и стаканы.

– Я вот тебя, узбек, гастарбайтер ты херов, в отстойник засуну на три часа, – нехорошо ухмыльнулся мент, – там и расплатимся.

У немолодого мужика задергалось лицо, но он промолчал и торопливо вернулся в свой закуток. И у меня непроизвольно чуть дрогнули губы: мой погибший друг был узбеком, а если бы ему так сказали, что бы он сделал? А что бы я сделал? Хотя про себя-то я уже знаю – сижу, молчу и, продолжая прихлебывать теплый кофе, слушаю.

– Ты это чего? – удивленно спросил второй мент, помоложе, лейтенант. – На кой тебе этот бомжара нужен? Его гнать отсюда надо.

– Ты у нас в отделении первый день на смене, вот и запомни, – объяснял старлей, брезгливо ковыряя пластмассовой вилкой гарнир в тарелке. – Этот, – он чуть кивнул в сторону певца, – из настоящих. Когда он тут появился, то мы его в отделение отвели и все документы проверили. Льготное удостоверение есть, в военном билете отметка, что служил в Афгане, удостоверение к медали. На бутылку денег дали и отпустили. Пусть себе зарабатывает, как может. И подкормить его тоже не помешает.

– Понятно, – легонько вздохнул второй мент и тоскливо заметил собеседнику: – Еще неизвестно, как нам командировки в Чечню отрыгнутся, может, вот так же стоять будем.

– Вот и я об этом…

Хозяин, торопясь, принес еще один поднос с едой, суетливо все расставил и подбежал к певцу. Быстро кивая головой, заговорил, тот вопросительно глянул на ментов, старлей сделал приглашающий жест, певец медленно пошел к столикам.

– Не узнаешь? – глянув в мою сторону, хрипловато спросил подошедший к столику певец.

Смотрю на его помятое, небритое лицо, потухшие глаза, отечные мешки алкоголика под глазами, к его помятой камуфляжной куртке на засаленной ленточке приколота медаль «За отвагу».

– Я вас не знаю.

– А я вот тебя сразу узнал, – морщится певец и скалит в улыбке давно не чищенные зубы. – Не сильно ты изменился.

– Есть проблемы? – сразу насторожился старлей и мне властно: – Предъявите ваши документы!

– Я его знаю, – все еще улыбаясь, говорит певец, обращаясь к офицеру. – Пятьдесят шестая бригада, вторая рота, командир третьего взвода, – и уже мне: – Верно?

– Ты кто? – все еще не узнавая, спрашиваю я и еще раз оглядываю его. Нет, этого опустившегося человека, этого дурнопахнущего алкаша я не знаю. Разве что мельком где-то виделись…

– Олег Вострин, – представляется певец. – Ну теперь узнал?

Так что же с тобой случилось, Олег? Где же тебя убили? Ты же труп! Не может человек без души жить, а твоя душа умерла, я это по мертвым глазам вижу. Без души тело жить не может, только существовать. Пить, жрать, ходить, но не жить. Разве затем мы выжили на войне, чтобы дома умирать? Я же твои статьи в газетах читал, думал: «Вот молодец, парень, журналистом стал». Ждал, когда ты про нас напишешь, где же твой роман, под такую твою мать! Как иначе про нас узнают? Про настоящих, не терминаторов, не киборгов, не суперменов, про настоящих солдат, самых обычных ребят, брошенных в дерьмо ненужной нам войны.

– Газета, где работал, медным тазом накрылась. Другая работа – дрянь, толком нигде не платят. Жизнь паскудная, стресс водочкой снимал, тут выпил, там похмелился, вот понеслась жизня по кочкам, – закусив, рассказывает Олег.

Поев, менты уже ушли, час пик прошел, в этой жалкой забегаловке за столиком сидели только мы вдвоем. Уже выпили за встречу. Вспомнили живых и мертвых и еще раз выпили за помин души погибших ребят. А Олег, криво улыбаясь, все рассказывал:

– Жена ушла, родители умерли, денег нет, вот я тут и пристроился. А че?! – Он с пьяным вызовом посмотрел на меня. – Все нормально, на бутылку, на жратву всегда наберу, а чего еще надо?

Что надо? Не знаю. Каждый сам для себя решает, что ему надо. Жизнь паскудная, не платят, работа дерьмо, так у тебя одного, что ли, так? Всем досталось. Только мы продолжаем карабкаться по жизни, а ты сдался. Побираешься тут, по дешевке за бутылку торгуешь нашей памятью, за подачки поешь не тобой написанные песни.

– А как же твой роман про нас? Помнишь? Ты же обещал написать…

И не давая договорить, он меня прерывает:

– Да кому он, на хер, нужен?

Никому, ты прав. Такие, как мы, только на войне нужны. Как под жопой гореть начинает, вот только тогда нас зовут: «Товарищи солдаты! Мужики! Защитим родину-мать! Не выдавайте, родимые!» А в другое время лучше, проще не вспоминать, забыть про тех, кто откликнулся на этот призыв. А про войну приключенческие сказки рассказывать, чтобы с охотой шло воевать свежее пушечное мясо нового призыва. Всегда так было. Вот только это не повод, чтобы заживо умирать.

– Ну что, еще по одной? – предлагает бывший солдат, бывший журналист, бывший человек, умевший воевать, но так и не нашедший в себе силы жить.

– Может, ко мне поедешь? – неуверенно предлагаю я, пока замотанный хозяин несет очередную бутылку. – Работу тебе подберу, пока на стройке, а там посмотрим, квартиру найдем, если надо, подлечим, у меня полно знакомых врачей…

– Ага, и ты будешь, как встарь, мне мозги е…ать: это делай, это не делай, – со злобной иронией ухмыляется Олег, безразлично интересуется: – Ну и сколько у вас, в Мухосранске, рабочий получает?

Говорю сколько. Немного, да и задержки бывают. Но на жизнь хватит. И потом, все дальше только от тебя зависит. Булькающим смехом сквозь пьяную икоту заливается Олег:

– Да ты что совсем ох… ел? Я тут за день больше заработаю…

Он уже заметно опьянел, осоловел, руками хватает закуску, запихивает в рот, наливает дешевую водку, пьет. Смачно отрыгивает. Я прощаюсь и ухожу, скоро поезд, а меня ждут дома. И слышу, как в спину хрипло кричит мне Олег:

– Если тебе так приспичило, сам пиши. А мне уже все по х…й!

На его крик оборачиваются редкие прохожие, а я ухожу не оглядываясь.

Прощай, Олег Вострин! Не сомневайся, я напишу. Как смогу. Ведь кто-то же должен написать про нас, а я за чужими спинами никогда не прятался.

Выписка из боевого формуляра в/ч 44585

В декабре восемьдесят первого года четвертый десантно-штурмовой батальон из нашей бригады прогремел и «прославился» на весь мир. О нем в сводках новостей по забугорному телевидению и радио не раз сообщали в том плане – что вот, дескать, каковы они, эти «рашен коммандос». Ему же было посвящено одно из экстренных заседаний правительства Афганистана. Бесстрашно вызвал батальон на бой все кочевые пуштунские племена. Численный состав этих племен никто, даже они сами, не знает. Но уж никак не меньше ста тысяч хорошо вооруженных мужчин. Кочевые пуштуны в той войне нейтралитет держали. На любую власть они клали… У них своя власть, племенная, и своя земля, а где эта земля, по которой они кочуют, находится, в Афганистане или Пакистане, вождям начхать было. Пока их не трогали, они не воевали. Правительство в Кабуле это вполне устраивало, вождям делались подарки, рядовых членов племен поддерживали продовольствием, и все шло хорошо. Пока отважные десантники…

В декабре 1981 года был четвертый батальон на операции, пытался реализовать разведданные, полученные авиаразведкой. Но душманов не нашел. Такое часто бывало, в порядке вещей, так сказать. Возвращаются наши «несолоно хлебавшие» орлы домой, а тут вооруженные люди передовой роте давай угрожать, мешать проезжать, ружьями махать. И всячески свое недовольство демонстрируют. Командир десантно-штурмовой роты на всякий случай уточняет:

– Армия?

Нет, продолжают возмущаться вооруженные люди.

– Царандой?

Нет, уже на прицел наших бойцов берут.

– Местная самооборона? – Совсем уж для очистки совести спрашивает офицер.

Тоже нет. На прицел берут, древними ружьями грозят, но не стреляют.

По рации запрашивает ротный комбата:

– Что делать? Не армия, не царандой, не местные отряды, оружием грозят, но не стреляют.

– Тебя что, от командования ротой отстранить? – в свою очередь ласково интересуется комбат. – Если ты до сих пор не знаешь, что делать, когда тебе препятствуют всякие там…

– Не надо! – просит офицер и твердо заверяет: – Знаю я, что делать!

– Ну раз знаешь… – заканчивает диалог комбат. – Конец связи.

Отдает матерный и очень боевой приказ командир роты своим бойцам. И из спаренного с пушкой пулемета ПКТ[39] дает длинную очередь башенный стрелок[40] поверх голов неизвестных, но очень недовольных присутствием десантников на своей земле лиц. Те оторопели. А к ним, шустро попрыгав со своих машин, воины-штурмовики кинулись.