Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

class="p1">«Отбыть свой срок»… Не знаю другого выражения, которое было бы столь же приложимо к любому моменту жизни, включая самый первый.

* * *

Смерть – это добрый гений всех тех, кто наделен даром терпеть поражение и любовью к нему. Она – награда тому, кто ничего не добился в жизни, да и не стремился добиться чего бы то ни было. Она доказывает его правоту и воплощает его триумф. И наоборот, каким разоблачением, какой пощечиной является смерть тому, кто не жалел себя для достижения успеха и достиг-таки его!

* * *

Один египетский монах, проведший пятнадцать лет в полном одиночестве, получил от родных и друзей пачку писем. Он не стал их вскрывать, а сразу бросил в огонь, не желая поддаваться натиску воспоминаний. Невозможно оставаться в согласии с собой и своими мыслями, если позволишь призракам прошлого явиться и завладеть тобой. Слово пустынь означает не столько новую жизнь, сколько кончину старой и убежище против собственной истории. Письма, которые мы пишем и получаем, неважно, живем ли мы в миру или в скиту отшельника, выступают свидетелями того, что мы так и не сбросили с себя опутывающие нас цепи, что мы по-прежнему остаемся рабами и не заслуживаем лучшей участи.

* * *

Немного терпения, и настанет миг, когда исчезнет последняя возможность и человечество, само себя загнавшее в тупик, не сможет больше сделать ни шагу ни в одном направлении.

В целом эту невиданную картину представить себе достаточно легко, но все же хочется деталей… И каждый из нас вопреки всему боится, что упустит зрелище этого последнего праздника, ибо недостаточно молод, чтобы до него дожить.

* * *

Слово «быть», такое богатое, такое соблазнительное и такое на первый взгляд исполненное смысла, на самом деле ничего не значит, независимо от того, кто его произносит – бакалейщик или философ. Не могу поверить, чтобы здравомыслящий человек мог даже случайно его употребить.

* * *

Поднявшись среди ночи, я принялся кружить по комнате преисполненный сознания, что я – избранник и негодяй. Это двойное преимущество, естественное для того, кто проводит ночи без сна, представляется возмутительным и непонятным жертвам дневной логики.

* * *

Не каждому дано иметь несчастливое детство. Мое было более чем счастливым. Оно было венцом счастья. Не знаю, как иначе назвать то торжество, какого оно было исполнено, все целиком, включая огорчения. Такое не может оставаться безнаказанным, и мне пришлось дорого за это заплатить.

* * *

Я люблю читать переписку Достоевского, потому что в его письмах говорится только о болезнях и деньгах – единственных действительно «жгучих» предметах. Все прочее – дребедень и чепуха.

* * *

Говорят, через пятьсот тысяч лет Англия целиком погрузится под воду. Если бы я был англичанином, я немедленно сложил бы оружие и отказался от дальнейшей борьбы. У каждого из нас своя единица измерения времени. У кого день, у кого неделя, месяц или год, у некоторых – десятилетие или даже век. Но все эти единицы принадлежат человеческим масштабам, ибо соизмеримы с нашими планами и трудами.

Но есть люди, принимающие за единицу измерения само время. Порой они умеют вознестись над всеми остальными. Какой проект, какая работа заслужат в их глазах серьезного отношения? Тот, кто заглядывает слишком далеко, кто ощущает себя современником всего будущего, не способен не только трудиться, но даже и просто шевельнуться…

* * *

Идея шаткости всего сущего преследует меня, настигая в самых обыденных обстоятельствах. Сегодня утром, опуская на почте письмо, я подумал о том, что оно адресовано смертному.

* * *

Один-единственный опыт приобщения к абсолюту – любому абсолюту, и ты сам себе покажешься пережившим крушение.

* * *

Я всегда жил с сознанием того, что жизнь невозможна. Выносить существование мне помогло только любопытство, с каким я наблюдал, как происходит переход от минуты к минуте, ото дня ко дню, от года к году…

* * *

Первое условие святости – возлюбить зануд и терпеливо сносить гостей.

* * *

Будоражить людей, не давать им спать – и при этом знать, что совершаешь преступление, ибо для них было бы в тысячу раз лучше никогда не просыпаться, ведь тебе нечего дать пробужденным…

* * *

Бедолаге, чувствующему время, сознающему себя жертвой времени, смертельно мучимому временем, не умеющему испытывать ничего, кроме времени, и в каждый миг своего существования олицетворяющему само время, ведомо то, о чем метафизики и поэты могут только догадываться, пережив полный крах или столкнувшись с чудом.

* * *

Внутреннее бурление, которое ни к чему не приводит и низводит тебя до состояния карикатуры на вулкан.

* * *

Каждый раз, когда мне случается испытать приступ ярости, я страшно огорчаюсь и ругаю себя, но очень скоро спохватываюсь и начинаю думать про себя: какое счастье! какая удача! Значит, я еще жив, значит, я все еще принадлежу к числу призраков из плоти и крови…

* * *

Я читал и читал только что полученную телеграмму и все никак не мог дочитать до конца. В ней перечислялись все мои недостатки, все мои необоснованные притязания. Самая малая оплошность, о которой я сам и думать забыл, находила здесь свое строго обозначенное место. Какая проницательность, какое знание деталей! И – ни малейшего намека на возможного автора этого

бесконечного обвинительного акта. Кто бы это мог быть? И почему телеграмма – что за спешка, что за срочность? Неужели он боялся, что припадок злобы минует и он не успеет высказать мне все, что хотел? Откуда вообще он взялся, этот всезнайка, этот поборник справедливости, не посмевший назвать свое имя, этот трус, осведомленный обо всех моих секретах, этот инквизитор, не желающий принимать во внимание смягчающие обстоятельства, хотя это обязан делать самый суровый судья? Разве я не мог ошибаться, разве я не имею права на снисходительность? Обескураженный, я вглядывался в длинный перечень своих грехов и чувствовал, что начинаю задыхаться, что больше не в силах выносить этот натиск жестокой правды о себе… Проклятая телеграмма! Я начал рвать ее на мелкие клочки и в эту минуту проснулся.

* * *

Иметь собственное мнение по тому или иному вопросу – это неизбежно и нормально; иметь собственные убеждения – совсем другое дело. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с человеком, имеющим собственные убеждения, я пытаюсь понять, что за душевный порок, что за надлом подтолкнул его к этому. Вполне законный вопрос, но он стал для меня настолько