Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

существовало ничего, помимо этого образа. Давать волю своему воображению означает ставить себе жесткие рамки, действовать методом исключения. Если бы не безграничная способность отрекаться от многого, ни один проект никогда не был бы осуществлен и ни одно произведение не написано.

* * *

Все, что хоть в какой-то мере напоминает победу, представляется мне настолько позорным, что в любую борьбу я вступаю с твердой решимостью проиграть. Я уже миновал ту стадию, когда придаешь какое-то значение сущностям, и не вижу причин продолжать борьбу в знакомых мирах.

* * *

Преподавать философию можно только на площади, подобной греческой агоре, в саду или дома. Кафедра – это могила для философа, она убивает всякую живую мысль. Кафедра – место скорби по духу.

* * *

Тот факт, что я все еще способен желать, доказывает, что я пока лишен четкого ощущения реальности, что я занимаюсь пустым словоблудием и нахожусь в тысячах лье от Правды. «Человек, – сказано в «Дхаммападе», – становится добычей желания только потому, что не видит вещей такими, какие они на самом деле».

* * *

Меня трясло от гнева: затронута оказалась моя честь. Шли часы, уже близилась заря. Неужели из-за такой ерунды я должен провести ночь без сна? Напрасно я убеждал себя, что ничего страшного не произошло, – ни один из доводов, которые я изобретал для самоуспокоения, на меня не действовал. Они посмели сотворить со мной подобное! Я уже готов был вскочить, распахнуть пошире окно и заорать на весь мир, как буйнопомешанный, когда перед моим внутренним взором предстал вдруг образ нашей планеты, вращающейся, словно заведенный волчок. И вся моя ярость исчезла без следа.

* * *

Смерть не вовсе бесполезна. Ведь не исключено, что именно благодаря ей мы, возможно, вновь обретем пространство, в котором обитали до рождения, – то пространство, которое только и может быть нашим…

* * *

Насколько же правы были жившие в старину люди, которые каждое утро начинали с молитвы, то есть с призыва о помощи. Сегодня, когда мы не знаем, к кому за этой помощью обращаться, недалек день, когда мы будем готовы пасть ниц перед первым подвернувшимся под руку свихнувшимся божеством.

* * *

Острое осознание своего тела – это и есть отсутствие здоровья.

.. Из чего следует, что лично я никогда не был совершенно здоров.

* * *

Все кругом – обман, и я знал это всегда. Впрочем, это знание не принесло мне успокоения, разве что в те редкие минуты, когда оно грубо врывалось в мое сознание.

* * *

Ощущение шаткости, возведенное в ранг видения, в ранг мистического опыта.

* * *

Единственный способ переносить неудачу за неудачей заключается в неприятии самой идеи неудачи. Тот, кому это удается, навсегда избавлен от сюрпризов. Он становится выше всего происходящего и превращается в непобедимую жертву.

* * *

Сильные болевые ощущения гораздо больше, чем слабые, располагают к самонаблюдению. Мы как бы раздваиваемся и, продолжая жаловаться или завывать от боли, словно бы смотрим на себя со стороны. Тесное соприкосновение с физической мукой в каждом из нас пробуждает психолога и своего рода любопытного экспериментатора: нам страшно интересно узнать, до каких пределов терпение способно выдержать нестерпимое.

* * *

Что такое несправедливость по сравнению с болезнью? Конечно, сам факт заболевания тоже можно причислить к несправедливостям, что, впрочем, и доказывает реакция каждого заболевшего, не важно, прав он или ошибается.

Болезнь просто есть, и нет на свете ничего реальнее болезни. И если уж жаловаться на ее несправедливость, то следует набраться смелости и назвать несправедливым самое бытие, то есть рассуждать о несправедливости существования.

* * *

Творение как таковое стоило немного; что уж говорить о том, во что оно превратилось после попыток кое-как его подлатать? И почему было не оставить его в подлинном виде первозданного ничтожества?

Отсюда понятно, почему настоящий Мессия не торопится заявлять о себе. Задача, которую ему предстоит решать, не из легких: избавить человечество от маниакального стремления к лучшему.

* * *

Когда, разъярившись от ставшего слишком привычным восприятия самого себя, мы пытаемся себя возненавидеть, то очень скоро замечаем, что стало еще хуже. Ненависть только усиливает связь с самим собой.

* * *

Я слушал его не прерывая, внимал оценкам, которые он раздавал другим, и все ждал, когда же он обрушится и на меня… Его непонимание сущности людей представлялось мне совершенно поразительным. Проницательный и простодушный в одно и то же время, он судил о них так, словно каждый из них являл собой некую целостность или категорию. Неподвластный времени, он никак не мог понять, что я пребываю вне всего, чем он дорожит, и ничто из того, что он превозносит, меня не касается.

Диалог с человеком, выбившимся из потока времени, становится беспредметным. Умоляю всех, кого люблю, пощадить меня и состариться.

* * *

Страх перед чем угодно, перед полнотой и пустотой. Первородный страх…

* * *

Бог есть, даже если его нет.

* * *

Любопытство, с каким мы измеряем собственное продвижение к краху, – вот единственная причина, ради которой стоит стареть. Нам казалось, что мы достигли крайней точки, что горизонт исчез навсегда, мы жаловались и отдавались на волю отчаянию. А потом обнаруживали, что, оказывается, можно пасть еще ниже, что есть еще что-то новенькое, что не вся надежда потеряна, что до дна еще далеко, а значит, опасность застыть на месте и окостенеть снова отодвигается…

* * *

«Жизнь может казаться благом только безумцу», – любил повторять двадцать три века тому назад философ Гегесий, живший в Киренаике. От него и осталось-то практически только это высказывание. Если б существовало сочинение, которое стоило бы написать заново, так это именно его.

* * *

Ни один человек не может претендовать на звание мудреца, если ему не повезет быть забытым при жизни.

* * *

Мыслить – значит вредить, в первую очередь вредить себе. Действовать не так опасно, потому что действие заполняет промежуток между нами и вещами, тогда как размышление расширяет его до рискованных пределов.

…Пока я предаюсь физической активности или занимаюсь физическим трудом, я счастлив и полностью удовлетворен, но стоит мне остановиться, как накатывает дурнота и хочется одного – исчезнуть навсегда.

* * *

В самой низкой точке своего «я», когда касаешься дна и уже чуешь под собой пропасть, тебя вдруг что-то как будто подбрасывает – то ли защитная реакция, то ли гордыня – и начинаешь ощущать