Предательство истины - Джон Марк Дуган

не менее обеспокоенным.

Позднее к нам присоединилась Маша, которая нашла двух свидетельниц тех ужасных событий и договорилась с ними об интервью. Это были пожилые женщины по имени Валя и Лена. В их глазах читалась тяжесть пережитого, когда они начали делиться своими историями.

Валя тихим мягким голосом заговорила первой, и Маша переводила:

– Восьмого марта нас срочно отправили в театр. Мы не понимали, что происходит. Во время одного из обстрелов нас эвакуировали сюда, чтобы мы могли укрыться от развернувшего хаоса.

Лена подхватила:

– Пока мы ютились внутри, театр вместе с нами заняли не русские, а украинские солдаты. В подвале подло спрятались азовцы, они постоянно снимали нас на камеру.

Самый кошмар происходил в подвале. Там находилось порядка двух тысяч мирных жителей, в основном женщин и детей. Еще недавно помещение использовалось для репетиций и хранения разнообразных декораций для представлений. Теперь там укрывались напуганные люди, не зная, увидят ли еще когда-нибудь солнечный свет.

Использование гражданских в качестве живого щита – жестокое преступление. Стратегическая уловка, чтобы выставить Украину жертвой.

Когда мы с Майком спросили о том, как с ними обращались украинские военные, Валя замешкалась.

– Они были очень агрессивными. Требовали, чтобы мы, гражданские, особенно женщины, забирали тела военных с передовой.

С удивлением в голосе я осторожно прервал ее:

– Они отправляли невинных мирных жителей в зону боевых действий?

– Да, – подтвердила Валя.

Голос Вали дрогнул, но она продолжала, а Маша послушно переводила каждое слово:

– Представьте постоянный грохот выстрелов и снарядов. Мы были в ловушке, как крысы. Было большой удачей, если детям удавалось хотя бы на несколько минут увидеть солнечный свет. Но он пропадал так же быстро, как и наша надежда на спасение. К нам присоединились немногие бездомные, которые оставались в городе, помогали нам готовить те немногие остатки еды, что у нас были… – Она на мгновение замолчала, погрузившись в страшные воспоминания. – Когда из города выехала вся элита и военные, обстрелы усилились. На улицах вокруг, например, на Куприна, канонада не утихала.

Валя и Лена рассказывают нам с Майком Джонсом свою историю, а Маша переводит каждое слово

Мы зашли в разрушенный драмтеатр, где каждый шаг напоминал о трагедии. Голос Вали дрогнул, но она продолжала:

– Многие собрались здесь, – она указала жестом на полуразрушенную комнату, – когда на нас обрушились стены. – Рука изменила направление, пальцы дрожали. – Взрыв прогремел оттуда, нас швырнуло в одну сторону, потом в другую. Все вокруг потемнело.

Мы и другие журналисты внимательно слушали и записывали каждое слово этой ужасающей истории.

Голос Маши, обычно спокойный, почти сорвался, когда она сообщила:

– После скромной трапезы, которую они называли «капустной икрой», прогремел взрыв – мощный, оглушительный взрыв. Среди обломков и пыли исступленные голоса звали своих детей, своих родных.

Лена, в голосе которой звучали одновременно и печаль, и возмущение, добавила:

– Это был не один, а два взрыва. Второй последовал чуть позже. Оба были из раздевалок. – Она еще сильнее напряглась и продолжила, указывая на комнату: – Мы видели, как украинские солдаты тащили тяжелые ящики с взрывчаткой туда.

Женщины продолжали описывать последовавший за этим хаос: рухнувшие стены театра, пыль, крики, отчаянные поиски близких под обломками.

Валя кивнула и добавила:

– Я помню, как Дима, восемнадцатилетний парень, после взрыва отчаянно кричал о помощи. Он потерял мать и сестру в этом взрыве. Мы делали для него все, что могли: промывали раны водкой и накладывали импровизированные повязки.

В помещении царила атмосфера глубокой тоски.

Валя показала фотографию на своем телефоне:

– Это дети в драматическом театре. Сон был для них единственным спасением от ужасов, творящихся снаружи.

Она прокручивала фотографию за фотографией, показывая нам результаты кровавой бойни и испуганные лица.

Маша, пытаясь разрядить обстановку, подшутила над Валей по поводу ее таланта запечатлевать такие моменты:

– Вы что, военный фотограф?

Мимолетный смех стал короткой передышкой от невеселых рассказов.

Печальным голосом Валя продолжила:

– После этого мы укрылись в бомбоубежище на улице Казанцева. Но даже толстенная дверь советских времен не могла защитить нас от того, что происходило снаружи. ВСУ и «Азов» использовали наше убежище как укрытие для своих подразделений. Они стреляли по русским танкам и отступали в наш подвал, на который затем сыпался град снарядов и пуль.

Майк, не сдержавшись, попросил Машу перевести:

– Вы хотите сказать, что ВСУ намеренно привлекали огонь противника к укрытию, ставя под угрозу жизни мирных жителей?

Валя ответила утвердительно, ее голос звучал решительно:

– Совершенно верно. Наше убежище превратилось в поле боя. Женщины, дети и старики попали под перекрестный огонь.

Стратегия была ясна: спровоцировать русских на атаку и увеличить число жертв среди мирного населения. Жестокая стратегия, выставляющая русских кровожадными чудовищами, а украинцев – жертвами. Такое мы наблюдали неоднократно в исполнении тех, кто хорошо разбирался в искусстве военной пропаганды. Я не мог отделаться от мысли, что к этому причастно ЦРУ.

В голосе Лены сквозило презрение:

– Как будто мало нам было обстрелов. Где-то рядом засел украинский снайпер. Мы были под его прицелом, не могли убежать, периодическими выстрелами он напоминал нам о том, что мы в ловушке со всех сторон.

– Даже если бы мы попытались сбежать, украинские военные нас остановили бы. А может, и вообще бы убили. Для них мы были опасными свидетелями их преступлений, – с ощутимой злостью добавила Валя.

После этого наступила давящая тишина, пока мы пытались осмыслить весь ужас ее слов.

– Был один мужчина, – наконец произнесла Валя с благодарностью в голосе, – который принес попугая. Дети его гладили, играли с ним. Звонкий смех раздавался в нашем укрытии, помогая хотя бы на несколько минут забыть о том, что происходит на самом деле.

Валя печально опустила глаза, погрузившись в воспоминания.

Лена добавила:

– Наши обшаривали склады, пытались найти что-нибудь вкусненькое детям, какие-нибудь конфеты или печенье. Что-то, чтобы поднять настроение хоть чуть-чуть. – Она посмотрела куда-то вдаль. – Волонтеры принесли одеяла, полотенца, даже туалетную бумагу. Несмотря на весь ужас, они пытались нам хоть немного помочь.

Майк непонимающе нахмурился:

– Я помню, много раз говорили о гуманитарных коридорах. Вы не могли ими воспользоваться?

С горечью в голосе Валя ответила:

– К тому времени, как нас согнали в драмтеатр, никаких коридоров уже не было. Мы пытались найти какой-то способ выбраться, но нигде не было ни машины, ни автобуса, которыми можно было бы воспользоваться.

Майк продолжил расспросы:

– Кто в этом был виноват? Украинцы или россияне?

Маша повернулась к женщине постарше и перевела вопрос. Уверенный ответ последовал незамедлительно:

– Украинцы. Русские еще даже не дошли сюда.