История Франции - Марк Ферро

Подобные движения почти в одно и то же время появились в разных европейских странах: во Франции началась борьба с Ришельё и Мазарини, в Испании — с графом Оливаресом, в Англии — с герцогом Бэкингемом. Ведь в представлении людей королевская власть не является продолжением какой-либо другой, будь то власть, заключенная в государстве, нации и тем более — в народном большинстве. Именно поэтому, несколькими десятилетиями ранее, городские власти Камбре, заботясь о благе своих граждан, передали управление городом, временно находившимся под властью епископа, испанскому королю Филиппу II, немало удивленному этим событием и все же принявшему город.

В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЛСЯ СМЫСЛ ФРОНДЫ (1648–1652)?

Трудно найти другое событие, которое бы вызвало столько разноречивых оценок, сколько Фронда. Что это было? Восстание против гнета королевских налогов, за которым в более широком контексте скрывалось недовольство государственной властью? Парламентская борьба, подхваченная принцами, которые искали случая дискредитировать деятельность покойного Ришельё, желавшего «сбить спесь с аристократии»? Ведь король был всего лишь ребенком, его министр — чужестранцем, а обстоятельства благоприятствовали проявлению недовольства. Было ли это переплетением Фронды принцев с общим народным недовольством Мазарини — непопулярным преемником Ришельё? Как точно определить суть этого кризиса, когда малолетний король был вынужден бежать из восставшего Парижа и укрыться в предместье Сен-Жермен? Одни называли происходящее «детской болезнью абсолютизма»; Вольтер же полагал, что эта гражданская война началась в Париже, так же как и в Лондоне в 1642 г., «из-за денег»; третьи определяли Фронду как восстание, предвосхитившее Французскую революцию; четвертые — как политический конфликт, на который наложился социальный вопрос. Но в провинциях, где не было ни парламента, ни губернатора, Фронда так и не появилась, потому что там не было почвы для возникновения политической оппозиции — именно политической в первую очередь.

Для некоторых Фронда стала бунтом, лишенным конкретной цели, для других — просто игрой, как подсказывало само ее название (фр. «праща», «рогатка»), для кого-то — настоящей войной и т. д.

Уже из этого краткого перечня видна первая особенность Фронды: религия не играла никакой роли в этих событиях. В то время как Английская революция, которая завершилась казнью короля Карла I и приходом к власти Кромвеля, проходила под знаком конфессиональной борьбы, Французское королевство уже миновало период войн под знаменем религиозного фанатизма, а в скором времени, при Людовике XIV, выступления янсенистов и отмена Нантского эдикта станут напоминанием о Реформации и Контрреформации. Выходит ли так, что корни Фронды тоже следует искать в этих религиозных конфликтах? Вряд ли, ведь обращение фрондеров к религиозным аргументам — как минимум, в «мазаринадах» — памфлетах, издававшихся против Мазарини, — представляет собой не более чем прием, и религия вовсе не является целью для авторов «мазаринад».

Другой анализ сущности Фронды принадлежит Эрнсту Коссману, который рассматривал это событие под несколько иным углом. «Фронда представляет собой любопытное зрелище — вивисекцию. Перед нашими глазами одна за другой возникают отдельные части единого целого — монархии, мнящей себя абсолютной. Мы наблюдаем переплетение злобы и желаний простолюдинов, буржуа, членов парламента, жителей провинций. Разумеется, все их устремления не могли осуществиться, но мы можем получить представление о том, какие противоречия и потенциальные конфликты таились в них».

Находит ли это мнение подтверждение в событиях того времени?

Как объяснить то, что называется Фрондой, т. е. «дело туазе»? Чтобы понять это, нам достаточно представить, что произошло бы в наши дни, если бы сегодня в Париже французское правительство решило принять один из законов Третьей республики (не применявшийся в то время, но обязательный к исполнению сейчас), согласно которому все возводимые за внешними бульварами (Батиньоль, Рошешуар и т. д.) и вплоть до окружных бульваров Парижа здания должны облагаться налогом. А вот как начинался подобный указ, появившийся еще 1548 г., но официально утвержденный только в 1644 г. сюринтендантом финансов Мишелем Партичелли д’Эмери: «Под страхом конфискации имущества, сноса домов и наказания в виде штрафов…» Этот указ вызвал мятеж в предместьях Сент-Антуан и Сен-Жермен, бывших границами Парижа во времена Генриха II. Речь шла о введении штрафа (туазе), к которому добавлялся еще и эдикт о мерах наказания. И как сообщал кардинал де Рец, «то, о чем в парламенте только шептались, уже взбудоражило весь народ». Генеральный адвокат Омер Талон произнес тогда пылкую речь о злоупотреблениях королевской власти, которые продолжались вот уже более четверти века, и о нищете народа. Тринадцатого мая 1648 г. парламент, приостановив работу, созвал членов Счетной палаты, Высшего податного суда и Большого совета, чтобы провести заседание в палате Св. Людовика и обсудить вопросы проведения «государственной реформы». Результатом их работы стало требование об отзыве всех интендантов и о восстановлении всех прежних должностных лиц, особенно казначеев, с целью помешать расходовать налоги исключительно на военные нужды. Кроме того, было предложено сократить размер этих налогов на четверть и принять закон, запрещающий задерживать арестованного подданного короля более чем на 24 часа без проведения судьей допроса. Другими словами, был разработан проект документа, подобного английскому Habeas corpus act (т. е. право арестованного на проверку законности задержания) и т. д.

В определенном смысле это расшатывало основы государства, созданного Ришельё.

«Двору был нанесен чувствительный удар», — писал кардинал де Рец. Анне Австрийской и Мазарини пришлось сделать вид, что они готовы отправить в отставку д’Эмери. Но победы принца Конде над испанцами при Лансе и Тюренна над имперскими войсками при Цусмарсхаузене дали им возможность превратить военные успехи в политический потенциал. Двадцать шестого августа во время благодарственного молебна по случаю этих побед Высший совет принимает решение арестовать лидеров парламентской оппозиции. Среди них был и костлявый, с коротко стриженными усами и бородой советник Пьер Бруссель, «белый от пыли, лежавшей на папках с делами в Большой палате»: он снискал популярность своей неподкупностью и скромным образом жизни. Все эти фрондирующие парламентарии играли в войну, воображая себя героями романа Оноре д’Юрфе «Астрея».

Это был мятеж: за несколько часов в Париже были построены баррикады. Мазарини пришлось пойти на уступки и освободить Брусселя. По его распоряжению к Парижу были стянуты войска под командованием принца Конде, и в ночь с 5 на 6 января Мазарини и вся королевская семья, включая королеву и маленького дофина, бежали из столицы в город