Часы любви - Меган Маккинни

– Вот бинты, – сказала она непринужденно. Подойдя к Тревельяну, Равенна положила рулоны прокипяченного полотна на тяжелое бархатное покрывало. Ниалл уже снял испачканную кровью рубашку и ждал, когда она приступит к делу.

Увидев его полуобнаженным, Равенна затрепетала. Грудь графа была покрыта светлыми волосами, кожа оставалась молодой и гладкой. Ей захотелось провести по ней пальцами, как делала она в предыдущую проклятую ночь. Она попыталась мысленно отстраниться от тела Тревельяна, самым хладнокровным образом приписав его молодое сложение многолетним занятиям верховой ездой и охотой. И все же, как ни пыталась она быть разумной и не сдаваться этому притяжению, чувства вновь и вновь подводили Равенну. Она придвинулась к Тревельяну, и трясущиеся ее руки выплеснули воду из тазика, который она держала. Ниалл поднялся, чтобы забрать у нее тазик, и вода еще раз брызнула на шерстяной ковер. Равенна бросила под ноги полотенце и постаралась сосредоточиться на кровавых пятнах на руке графа.

Но – как она и опасалась – эта телесная близость действовала на нее. Она никак не могла перестать изучать Тревельяна. Его светлые, даже серебристые волосы были гладко зачесаны назад, к затылку, что весьма шло Ниаллу. Строгость прически лишь подчеркивала классический профиль и холодную красоту глаз. В молодости его, наверное, считали красавцем, но теперь, в зрелые годы, мальчишеская миловидность огрубела и вызрела; и откровенно говоря, таким он больше нравился ей. Он выглядел истинным мужем. Равенна робко вдохнула и выдохнула темный и чувственный запах его тела. От Ниалла пахло мужчиной.

Граф дернулся, и на щеке его вспух желвак. Поглядев вниз, Равенна поняла меру своей небрежности. Засохшие бинты прилипли к коже, а она попыталась отковырнуть их как картофельную кожуру.

Пробормотав извинения, она погрузила полотенце в воду, чтобы намочить прилипшие повязки. Ниалл молча покорялся ее заботе и расслабился только тогда, когда она обмотала его руку свежим полотном и завязала узел.

– Так будет лучше, – негромко шепнула она, подняв глаза к его лицу.

Взгляд Тревельяна обратился к ее локону; блестящая, воронова крыла прядь спускалась на грудь Равенны. После купанья она не стала закалывать волосы, и теперь они рассыпались по плечам. Директриса Веймут-хэмпстедской школы ненавидела их и то и дело твердила, что непокорная грива только служит лишним свидетельством ее греховного ирландского происхождения. И когда волосы оказывались не в должном виде расчесанными и заколотыми, Равенна получала столько затрещин, что теперь даже сама не верила их числу.

Но Тревельян – нетрудно понять – был в восхищении. Он прикоснулся к пряди едва ли не с преклонением. Не смея даже вздохнуть, она замерла, покоряясь прикосновению; пальцы его скользили по локону, гладили ее грудь, вызывая в ней чувственный трепет.

И тут он привлек ее к себе.

– Не надо, – жалобно пробормотала она, едва не прикасаясь к его губам своими.

Тревельян явно не намеревался обращать внимания не ее протест. Рука его на затылке Равенны напряглась, другая рука обхватила ее талию, привлекая к себе меж раздвинутых колен.

– Не надо… умоляю вас… – Она расплакалась, ненавидя себя за то, что тает перед ним, и презирая за хлынувший поток слез.

Неловким движением, словно все члены его одеревенели, Тревельян неторопливо и неохотно выпустил Равенну. Но глаза его ни на йоту не отклонились от ее глаз. Между ними шло не требовавшее слов общение. Страстное желание, одолевавшее графа, было очевидно Равенне. Английский джентльмен, он заставил себя остановиться по ее просьбе, но как кельт, воин, чьи предки считали Ирландию своей и плясали перед языческими божками, он был взбешен отказом. Женский инстинкт немедленно подсказал ей, что все последствия грядущего гнева падут на ее голову.

Ниалл встал, и она высвободилась из его объятий, вытирая слезы со щек, заставляя себя забыть о трусости.

– Тогда ступай спать. Завтра нас ждет еще один долгий день. – Тревельян скрипнул зубами, по щекам его ходили желваки, являя впечатляющую картину оскорбленного мужского самолюбия.

– Отлично, – сказала она ровным голосом.

– Я буду внизу, если понадоблюсь тебе.

Слава Богу, хотела сказать Равенна, однако вовремя остановила себя. Это было бы излишней жестокостью. Даже при всей своей наивности она заметила, как тяжело он воспринял ее отказ.

– Спокойной ночи, – сказал он напряженным голосом.

– Спокойной ночи, – прошептала Равенна. И осталась в одиночестве.

* * *

Ночью Равенна очнулась в просторной постели от беспокойного сна, где радость и ужас сменяли друг друга. Внизу бармен громко отдавал распоряжения слугам. Она решила, что уже очень поздно, потому что ни веселья клиентов, ни их пьяных песен уже не было слышно.

И тут, словно преступник, вдруг представший перед ликом своего проклятья, она осознала, что на бедре ее лежит рука. Мужская рука. Тяжелая, теплая и спокойно хозяйская.

Пока она спала, Тревельян вернулся в комнату и улегся рядом с нею в постель.

Медленно, чтобы не разбудить его, Равенна протянула руку под одеялом. Ладонь ее прикоснулась к его теплому телу. Мускулистый торс. Полоска волос спускалась вниз, к месту, до которого она не посмела дотронуться. Равенна отдернула руку, тем не менее не удивленная тем, что Ниалл спит нагим. Во время последнего обеда в замке он говорил ей, что предпочитает звуки стихов деловитому городскому шуму, живые деревья самым искусно разрисованным стенам, а вкус вина милее его языку, чем праздная болтовня. Еще он говорил, что кельтская кровь заставляет его думать скорее о чувствах, чем о приличиях. Теперь, оказавшись наедине с ним в этой крохотной гостинице, Равенна получила возможность убедиться в этом.

– Давай-ка спать, – буркнул Ниалл.

Она отодвинулась на самый краешек, но избавиться от его руки на бедре можно было только выбравшись из постели.

– Вы не должны так поступать, – выдохнула она, не видя Тревельяна в темноте.

– Если бы я женился на тебе, дал тебе свое имя, то мог бы находиться в твоей постели каждую ночь.

Равенна насторожилась. Женский инстинкт говорил ей, что ничего другого она просто не может хотеть. Заставить жениться на себе богатого и титулованного мужчину – да это же вершина дамского счастья. Так почему же такая возможность кажется ей такой пустой? Такой ненужной?

Если бы она любила его, то разве не бросилась бы сейчас в объятия? Ну, а если бы Ниалл любил ее, разве стал бы он держать ее в заточении, манипулировать ее жизнью, словно куклой, давая понять, что она недостойна уважения, пока имена их не соединятся навечно.

Равенна не сомневалась: брак с Тревельяном у нее не получится. Четыре женщины уже пришли к этому выводу, и три из них избавились от возможных последствий. Вне сомнения, он будет тираном. Она не сможет писать, он будет издеваться над ее мечтами о публикации книги. Высокомерный лорд Тревельян не позволит, чтобы она обладала какими-нибудь правами, ибо разделявшую их пропасть в общественном положении преодолеть нельзя. Он будет глядеть на нее сверху вниз, унижать, лишать всякой воли к сопротивлению. Лишь свадьба заставит Ниалла выказывать ей какое-то уважение. А он не пойдет на брак, пока у нее не будет достаточно своих сил.

– Я не хочу замуж. Я хочу писать книги.

Ответ этот заставил его притихнуть. Рука графа отяжелела на ее едва прикрытом тканью бедре.

– Я сделаю так, чтобы ты захотела. Клянусь тебе в этом всей кровью, всей своей ирландской душой, я добьюсь тебя.

Гнев, слышавшийся в его голосе, едва не заставил ее зарыдать.

– Я дам тебе все, что ты захочешь, Равенна. Все, что угодно.

– Все, чего я хочу, – это увидеть дом моего отца, – прошептала она. – И чтобы меня оставили в покое.

Как и рассчитывала Равенна, новых обетов не последовало.

Глава 21

На следующий день они въехали в Антримские горы, двигаясь на восток, чтобы избежать грязных и оживленных дорог города Белфаста. Рельеф становился неровным, и Тревельян сделался молчаливее, рыцарственнее и отдаленнее.

Но Равенна волновалась все больше – она словно предчувствовала встречу с судьбой. Некогда на эти же самые зеленые холмы глядел ее отец, мечтая о чем-то… быть может, о том же, что и она.

– Сегодня ты румяна как никогда, – произнес Ниалл, окинув ее прохладным и далеким взглядом.

Она отвернулась от открытого окна.

– А когда мы доберемся туда?

– После ночлега. Замок Кинейт далеко, и добраться туда сложно. Боюсь, что сегодня мы не сумеем отыскать себе даже гостиницу.

Упоминание о гостинице заставило ее зардеться. Вся ночь прошла совершенно непристойным образом. Не имея сил для борьбы, она не стала прогонять его и осталась в постели, лежа на своей стороне и не сомневаясь в том, что остаток ночи не сомкнет глаз.

Но победила все-таки не благопристойность, а сон, и утром, проснувшись, она с тревогой обнаружила, что во сне их тела переплелись. На ней была ночная рубашка – из тех, что нашлись в чемоданах, – но тонкий, розовый как морская раковина шелк служил слабой защитой. Лежа возле него, она ощущала буквально все: тепло его кожи, тугие мышцы, прикосновение к груди жестких волос предплечья. Равенна попыталась подняться, но Тревельян придавил ее прядь волос.