Невская битва - Александр СЕГЕНЬ

Биргер Фольконунг. Я пришлю человека с ответом.

—    Нильс! — позвал Биргер коротышку Мюрландика, когда Пропорциус с важным видом удалился.

—    Что угодно моему господину? — спросил тот.

—    Надеюсь, ты еще хранишь мне верность? Наде­юсь, ты не забыл все благодеяния, которыми Фольконунги всегда осыпали Мюрландиков? — хитроумно начал Биргер.

—    Видит Бог! — прижав руку к сердцу, ответил верный Нильс.

—    В таком случае, я хочу поручить тебе важное де­ло. Ты должен отправиться к Мьельнирну и передать ему слово в слово следующее: «Биргер Фольконунг приказывает тебе и всему норвежскому воинству от­ныне беспрекословно подчиняться любым решениям, принимаемым братьями Торкелем и Биргером Фольконунгами и, в первую очередь, явиться и просить

прощения за все грубые слова, произнесенные Мьельнирном по отношению к шведскому доблестному ры­царству и самой короне Швеции». Запомнил?

—    Запомнил, — побледнев, ответил рыцарь Нильс.

—    Тогда ступай к Мьельнирну, — отправил его Биргер.

—    Так вот ты что задумал… — пробормотал Торкель, когда Мюрландик удалился. — Что ж, возможно, это самое мудрое решение… Но и самое чудовищное.

Стали с нетерпением ожидать возвращения Нильса. Торкель занялся построением войск. Тем временем от врачей поступило сообщение, что епископ Томас пришел в сознание и явно чувствует себя лучше. Очень хорошо — пусть будет свидетелем восстания норвежцев и датчан!

Полдень заканчивался, солнце медленно трону­лось к закату. Наконец бледный и горестный явился оруженосец Нильса с ужасным известием о том, что норвежский военачальник Мьельнирн, придя в бе­шенство, собственноручно лишил жизни рыцаря Мюрландика.

Глава двадцатая

ОКОНЧАНИЕ БИТВЫ

Солнце было красным. Будто кровь, обильно осво­бождаемая сегодня из человеческих и конских тел, до­текла до неба, окрасив собою вечное светило. На восто­ке появились тучи, постепенно приближаясь и покры­вая небосклон серовато-белым льняным саваном. И этот погребальный покров тоже был в крови, испач­канный алыми лучами заката.

Битва еще продолжалась, но это были последние бои на прибрежных окраинах ижорского села, где послед­ние свейские храбрецы прикрывали погрузку своих то­варищей на шнеки. Чуть поодаль на середине реки сто­яло на якоре около сорока шнек, груженных воинами. Свей готовились к подведению итогов и к принятию ре­шений, что делать ночью и завтра утром.

Александр, сидя на своем, слава Богу, нераненом Аере, находился на краю берега и следил за действия­ми уходящих с земли на реку врагов. Солнце пока еще слепило в глаза своим кровавым светом, и ему прихо­дилось держать над лицом ладонь козырьком. Сильно болела переносица, ушибленная во время сражения. Ни меч, ни топор, ни стрела, ни копье не нанесли кня­зю за весь сегодняшний день ни царапины, а вот какой-то свей, с которого сбили все оружие, сорвал с головы шлем, швырнул его, попав главному сегодняшнему по­бедителю прямо в переносицу этой стальной шапкой. Крови вытекло мало, а как больно и досадно…

Страшная усталость владела всем его существом — телом, мыслями, чувствами. Не исключено, что завт­ра предстояло вновь биться с незваными гостями. Вот если б можно было отпроситься у Бога на одну ночку, слетать в Новгород, побыть немного с Саночкой и Ва-сюней, поцеловать их ручки и ножки, тогда и завт­рашний бой нисколько не в тягость…

К нему подъехал боярин Ратибор. Лицо его было скорбно.

—    Кто еще? — спросил Александр с тревогой.

—    Юрята.

Александр перекрестился. Молча. Не было ника­ких сил просить Господа об упокоении раба Божия Ге­оргия Пинещенича, милого Юряты, такого же незаме­нимого, как все, кто погиб сегодня в битве с прокляты­ми папежниками.

Ох, Юрята, Юрята… Сразу двух великолепных пев­цов унесла война! Первым еще в середине дня пал от множества ран Ратмир. Кто теперь так споет, как он! На­веки умолк его голос. Пусть не полностью, но хоть как-то мог заменить его в пении Пинещенич, но, видать, не хотел Господь одного без другого видеть в своих слад­чайших райских кущах. Сегодня же предстанут оба пев­ца перед Предвечным Престолом и станут на два голоса услаждать слух Всевышнего.

Вот Ему радость-то! А нам?..

Слезы навернулись на глаза князя. Впервые за весь день он вдруг почувствовал, что может себе их позво­лить.

—    Славич!.. — испуганно молвил стоящий рядом Савва.

—    Савка… — выдавил из себя Александр и уже неудержимо заплакал, как ребенок. — Нет сладкопев­цев наших!..

—    Нету их, Славич… — поникнул головой Савка и тоже заплакал навзрыд. — А я ж, бывало, ругался… дрался с ними!..

—    Вот и плачь теперь, подлец! — сердито припом­нил князь бесчинства своего слуги и оруженосца.

Сам же он, сердясь и на свою слабость тоже, реши­тельно мотнул головой — не время еще рыдать!

—    Что там свей? Упорствуют? — спросил он боя­рина Ратибора.

—    Совсем мало их на берегу осталось. Почти все уже на шнеках. Полагаю, уйдут. Уж очень крепко мы их потрепали с Божьей помощью, — ответил Ратибор.

—    Скорее всего, что уйдут, но нам все равно надо готовиться к возможному еще и завтрашнему продол­жению.

Он медленно поехал вдоль берега, разглядывая мертвые тела, примерно подсчитывая, сколько на­ших, сколько свейских. Наших попадалось совсем ма­ло, Александр с удивлением обнаруживал, что в ос­новном все сплошь лежали трупы пришельцев. К тому же наших уже оттаскивали подальше от поля брани.

Он остановился над одним из мертвых свеев. Чуд­ной свей. Уже в конце сражения он вдруг прорвался сквозь наши ряды, подскочил к Александру с мечом и громко воскликнул по-русски:

— Я вырву из тебя сердце!

Но в следующий миг сокрушительный топор Сав­вы, поваливший ставку Биргера, почти пополам раз­рубил наглеца.

— Сердце ему!

Чудно, ей-богу! Мелковатый такой свей, а туда же! Даже жаль его как-то стало. Смелый, собака. Лежи вот теперь…

Александр невольно прижал ладонь к сердцу. Там оно гулко стукает в груди, солнце телесное, пора и ему к закату, на покой и сон. Немало было тут сегодня же­лающих вырвать его из Александровой груди, да не за­ладилась у них охота.

Всех погибших русских воинов решено было снес­ти на самую большую из захваченных свейских шнек. Александр отправился туда, стоял у мостков и печаль­но взирал на каждого, кого вносили и укладывали на дно корабля смерти.

Одним из первых внесли Ратмира. Белого, без кро­винки. Много руды из многих ран его вытекло. Как глянули, сколько раз он пронзен был, сильно порази­лись — неведомой силой он так долго в бою еще оста­вался, и дух его, как видно, отлетел с последней исто­чившейся каплей крови.

Другая страшная потеря — Костя Луготинец. Он еще утром пал, разделив надвое войско свеев и добле­стно сдерживая натиск со стороны села. Много врагов от его руки ушло в Валгаллу, но и сам он не уберегся от вражеского оружия. Сильный, крепкий был полков­ник, краса и доблесть Новгорода. Необычайной красо­ты конь его одиноко ходил среди битвы и странным со-изволеньем судьбы оказался под отроком Саввою, ко­торый потерял в бою своего Вторника.

На его месте потом весь день еще бился на краю ижорского села Юрята Пинещенич. Познал радость победы, веселился от осознания того, что одолели мы наглых гостей, но совсем немного не дожил до заката победного дня, пал смертью храбрых, с честью выпол­нив свой ратный долг.

Несли своих павших и пешцы — Дручилу, Намес-та, Димитрия Еньдропа, Ратислава Пузача. Послед­ним на шнеку погрузили тело Всеволожа Вороны.

— А ведь и немного пало наших-то, — вдруг при­ободрился Домаш Твердиславич, распоряжавшийся укладкой павших на шнеке. — Княже! Не печалься! Малою кровью одолели мы проклятых. Два десятка витязей да около пятидесяти простых воинов. И это все. Подумай-ка! Не иначе и впрямь оберегал нас Вла­димир Красно Солнышко и сыновья его Борис да Глеб. Александр, пытаясь тоже приободриться, оглядел­ся вокруг себя. Вот Савва рядом с ним, живой, подлец, слава Тебе Господи! Вон непревзойденный свистун Яков, вон Миша Дюжий, сокольники Варлап да Нефеша, бояре Ратибор Клуксович и Роман Болдыжевич, Ласка, Шестько, Ратисвет… И Елисей Ветер жив, и Димаша Шептун, и Ваня Тур, и Сбыслав Якунович, и Гаврила Олексич, и ладожский посадник Ладомир Свяка, и многие, многие другие!

— Слава Тебе Господи! — широко перекрестился князь. — Владимиру Святославичу, предку моему, спасибо за помощь! Не гоже нам, братья мои, печа­литься. Наши павшие сегодня же в раю светлом за од­ним столом с Владимиром Красным Солнышком пиро­вать станут. И хоть тягостно нам расставаться с ними, а им, однако, отныне во сто крат лучшая жизнь, неже­

ли нам тут, уготована. Отправляйте сию погребальную шнеку в Новгород.

И долго стояли, провожая взглядом уплывающий корабль мертвых, кроваво озаренный последними лу­чами заката.