Конвейер смерти - Николай Прокудин

Отчего у нас все так убого и неуютно? Ну что за страна! Даже на войну людей отправляют только после того, как они отстоят огромную очередь за талоном на вылет.

Передо мной до заветного окошка оставалось два человека, когда ворота миновала шумная ватага и вломилась в помещение. Ребята громко галдели, были навеселе и радовались жизни. Краем глаза я заметил в толпе Радионова и Баранова. За их спинами раздавался скрипучий голос Марабу.

– Хлопцы! Я вас заждался, очередь подходит! – крикнул я им и объяснил соседям, что занимал еще и на друзей. Ко мне кинулась вся группа с радостными воплями, протягивая пачку документов. Я рассортировал бумажки, и, когда уже было собрался подавать их кассирше, она неожиданно рявкнула:

– Обед! Открою через два часа! – И захлопнула створки окошка.

Черт! Черт! Черт! Ну невезуха! Проторчать четыре часа в духоте – и такая неудача.

Мандресов сказал стоящим позади меня молодым лейтенантам: «Чтоб никуда не уходили!» – и потянул меня за рукав.

– Никифор Никифорыч! Как я рад встрече! А мы со вчерашнего утра гуляем! Прохлаждаемся, сорим деньгами! – закричал, обнимаясь, Сашка.

– Вы каким образом повстречались? – удивился я.

– Гриша после ранения отдыхал. Я в Афган попал, не отгуляв отпуск за прошлый год, из дома возвращаюсь. Минометчики из командировки. В Ташкентском аэропорту случайно встретились.

Я раздал паспорта, удостоверения личности, отпускные билеты и талоны на самолет. Свои документы засунул на ходу в узкий карман куртки и спросил сослуживцев:

– Какие планы на эти два часа, куда вы меня собираетесь увлечь?

– В кабак! Рядом такой шикарный ресторан на открытом воздухе! Там распрекрасное пиво подают. Поехали! – воскликнул Марабу.

– А очередь?

– Да куда она денется? Летехи нас запомнили, а они никуда не отойдут, будут стоять до открытия. Успеем!

– Ну, если близко, тогда поехали. Уговорил.

За забором к компании присоединился стоявший у тополя и подпирающий его огромным телом Афоня. Александров икал, видимо, хватил лишнего. Он молча обнял меня, но сказать ничего не мог и только глупо и виновато улыбался. Мы подошли к остановке, сели в трамвай, и тут я почувствовал, что чего-то не хватает. Карман какой-то тонкий. Я проверил его содержимое и обнаружил отсутствие удостоверения личности офицера.

Черт! Я вскочил на ноги и принялся рыться в многочисленных карманах. Два наружных – пустые. Два внутренних, два боковых, два кармана штанов, два на ляжках и два на рукавах… Осмотрел для очистки совести все по новой. Но не настолько же я контужен, чтобы не помнить, куда и что положил. Конечно, бывают провалы в памяти, но в этот раз я отчетливо помнил, что документы засунул во внутренний карман. На всякий случай расстегнул ремень и заглянул в брюки. Ничего постороннего там не обнаружил. Только знакомые трусы. Попрыгал на месте, но ничего не упало. Встав на колени, заглянул под сиденье. Документов нет нигде!

– Никифор! Ты чего? – удивленно спросил Марабу. – Тошнит?

– В штаны зачем-то полез. Наверное, что-то потерял, – ухмыльнулся пьяный Афанасий. – Может, болт отвалился.

– Пошел к черту! Если бы! Военные перевозочные документы и удостоверение. Как теперь в полк попаду? – огрызнулся я.

– Ну и хрен с ним, с Кабулом! – изрек Мандресов. – Сиди на пересылке и жди своего Героя. Отсюда в Москву вызовут, ежели понадобишься. Действительно, чего туда-сюда кататься? Один такой, несмотря на ранение, возвратился, и где он теперь? Ни Вовки, ни его вставных зубов. А все могло быть иначе. Это тебе, наверное, знак свыше!

– Напишешь рапорт коменданту, и пусть ищут документы. А ты в Ташкенте холодное пивко попивай, – поддержал его Афоня.

– Нет-нет! Давайте вернемся. Может, найдем? – воскликнул я.

Выйдя на остановке, мы быстро вернулись обратно. От трамвайных путей до КПП осмотрели и обшарили кусты, траву, бордюры. Ничего! Дошли до заветного окошка – впустую. Дьявол! Как же так? Невезение!

Я случайно бросил взгляд на доску объявлений и прочел еще раз: «Стоимость билета до Кабула – 120 руб., до Кандагара и Шенданта – 150». Эта надпись мне сегодня днем, пока стоял в очереди, мозолила глаза. Вот и сбылось. А я еще про себя насмехался: зачем здесь такие расценки? Не везет так не везет! «В случае утраты талона на самолет перевозка осуществляется за счет пассажира». С ума сойти! Лететь на войну за свой счет! Я порылся в карманах – негусто. Включая заначку из пятидесяти рублей, набралось шестьдесят пять целковых. Эх-ма! Добровольная поездка на фронт откладывается.

– Что, пайсы не хватает? – спросил насмешливо Мандресов.

– Ерунда! Добавим! – весело пообещал Радионов. – Давай сейчас соберем, сколько нужно, и отложим. Иначе загуляем и пропьем, не успеем оглянуться.

Шестьдесят рублей – мелочь для пятерых. Деньги у ребят еще оставались.

– А на какие шиши будем пиво пить? – вопросительно посмотрел я на товарищей.

– Вот это мужской разговор! Давно бы так! Угощаем, – обнял меня за плечо Афоня и, повиснув на мне и Мандресове, повел нас к выходу. – А деньги не откладывай. Лучше пропьем! После кабака разберемся. Если не останется – значит, не судьба завтра вернуться в Кабул!

Огромные витражи ресторана отбрасывали во все стороны блики, похожие на солнечных зайчиков. Заведение оказалось довольно солидное, но и для таких, как мы, в полевой форме, нашлось местечко на террасе. Тенистые плакучие ивы и легкое дуновение воздуха создавали прекрасную успокаивающую обстановку. После третьей кружки я перестал нервничать и почти забыл о потере документов. Черт с ними, как-нибудь разберемся!

– Никифорыч! А как ты собираешься сесть в самолет? У тебя ведь и удостоверения офицера теперь нет! – спросил Мандресов.

– Сашка! Успокойся, таможня, пограничники и наземные службы проверяют только загранпаспорт.

– Паспорт, надеюсь, на месте? – встревожился многоопытный, не раз ездивший в командировки Александров.

– Паспорт? – Я на всякий случай еще раз ощупал карманы. – На месте. Вот он!

– Ну и лады! Дай мне его, я не посею! – протянул руку Афанасий.

– Александров! Да ты сам сто раз потеряешься. С девками зацепишься – и ищи тебя. Сидишь и глазами стреляешь, как из АГСа, по сторонам. Телки три уже рухнули замертво от твоих прямых попаданий, – ухмыльнулся я. – Отстань и пей пиво.

Внезапно чья-то тяжелая огромная лапа опустилась сзади на мое плечо и крепко придавила его. Я напрягся в ожидании драки, которые в Ташкенте часто случались между военными и местными жителями. Выдернув плечо из-под чьей-то руки, я резко оглянулся. Вместо ожидаемого скандала с каким-нибудь дебоширом – радостная встреча.

– Ара! Эдик! Арамян! – воскликнул я, вскочил и обнял за широкие плечи подошедшего.

Он до хруста сжал меня в дружеских объятиях. Бывший борец, Эдик чуть не сломал от избытка чувств мне ключицу. Это был приятель по довоенной службе в Туркмении. Он не изменился ничуть, такой же здоровый, плечистый, крепкий, как скала. Гроза всего слабого пола нашего гарнизона, покоритель женских сердец.

– Как ты тут оказался? Какими судьбами в Ташкенте? – накинулся я на него с расспросами. – Как жизнь? Что нового в учебном полку?

– В полку без особых перемен. Лейтенантов по-прежнему одного за другим сплавляют в Афган. Руководство полка – все те же лица. Комбат был крайне удивлен, прочитав о тебе вначале в журнале, а затем увидев фотографию в «Красной звезде». Растешь не по дням, а по часам. Ты еще не майор? Ха-ха-ха!

– Издеваешься? Полгода как старлея дали.

– Вадик Колчановский мне написал о твоих наградах и что ты почти уже Герой.

– Чепуха. Полгода наградные ходят по штабами без реализации. Второй раз послали документы. Но это ерунда. Главное, что я еще жив и радуюсь жизни.

– Вот это точно! – вздохнул Эдик. – Давай выпьем по пятьдесят грамм. Помянем Шурку Пелько!

– Как ты сказал? Помянем?

– Да, Никифор! Ты только уехал, а через неделю в полк пришло известие, что зампотех роты спецназа, лейтенант Пелько, погиб. Попал в засаду.

У Эдика в дипломате лежала бутылка коньяка, и мы, разлив его по пивным бокалам, выпили за Сашку. Эх! Бедный парень. Нашел чужую смерть. А может, наоборот – его судьба и была. По идее, Шурка не должен был оказаться в Афгане. В полк пришла разнарядка на заместителя командира роты по вооружению. Командир подумал и решил избавиться от пьяницы Гуляцкого. Он полностью соответствовал своей фамилии. Молодой лейтенант спивался на глазах и не мог остановиться. Уходил неделями в загулы и дебоширил с завидным постоянством – не реже раза в месяц. Когда жене Игоря Гуляцкого сообщили, что мужа отправляют в Афган, то она вначале впала в транс, а потом началась истерика. Она схватила четырехмесячную дочку, ворвалась вся в слезах в кабинет командира полка и принялась орать и рыдать:

– Он там погибнет! Погибнет! Его убьют! Вы моего ребенка делаете сиротой! Погибнет! Умоляю, Христом Богом прошу, не посылайте моего дурака в Афганистан! Обязательно убьют!