Золотые Антилы - Тим Северин

По возвращении на берег неизбежно начались взаимные обвинения. Козлом отпущения за бесчестье, нанесенное англичанам, естественно, стал генерал-адъютант Джексон. Его со всей торжественностью предали военно-полевому суду, признали виновным и переломили шпагу у него над головой. Потом его отправили драить палубу на госпитальном корабле. Он мог считать себя счастливцем. Сержанта, который якобы дал сигнал к бегству авангарда криком: «Джентльмены, спасайтесь, мы пропали!», повесили, приколов к груди табличку с описанием его преступления. В сущности, оба они вели себя примерно так же, как большинство их товарищей, и Джексон был виноват не более многих других офицеров, которые, как указал Венейблс, явились «разграбить страну, где, как они думали, золота больше, чем камней». Главная ошибка Джексона, кажется, состояла в том, что в разгар сражения его застали вдали от схватки, причем какая-то из примазавшихся к войску личностей массировала ему спину. В довершение дела, ходили слухи, что он еще в Англии был повинен в двоеженстве.

Комиссары Пенн, Уинслоу и Батлер, остававшиеся на борту кораблей, разъярились, узнав об исходе штурма. В гневе они отправили письмо злосчастному губернатору Барбадоса, столь плохо обеспечившему экспедицию. «Ваши люди, — бушевали они, — и люди из Сан-Кристофора виновны в этой сумятице и поражении». Рекруты, набранные в колониях, были так плохи, что офицеры отказались вести их в новую атаку, и предложили вместо этого составить особый отряд из одних офицеров, чтобы предпринять новое нападение и попытаться исправить дело. Конечно, идея эта была слишком рискованной, чтобы принять ее к исполнению, и «с великой скорбью» комиссары объявили, что решили вообще вывести экспедиционные силы с Эспаньолы. Воспользовавшись полномочиями, врученными им Кромвелем, они решили переключиться на Ямайку, остров, который, как они надеялись, окажется менее «колючим», нежели Эспаньола, и по силам потрепанному воинству, которым они командовали. «Из этого, — заключили они, — можно видеть, сколь тягостно наше положение».

Армия действительно была в ужасном состоянии. После разгрома солдатам за каждым кустом и тенью мерещились притаившиеся испанцы. Каждую ночь на берегу поднималась ложная тревога: английские дозоры вслепую палили в темноту, приняв стук панцирей сухопутных крабов и неровный полет светлячков за звон испанского оружия и огоньки аркебузных фитилей. За двадцать бедственных дней на Эспаньоле умерли примерно тысяча англичан, более половины — от болезней. Две трети оставшихся были больны. Врагу досталось от двух до трех тысяч единиц оружия, а почти весь порох был истрачен. По-прежнему недоставало провизии и лекарств, и многих раненых, доставленных на корабли, оставляли по сорок восемь часов лежать на палубе, пока у них не начиналась гангрена. Хуже всего, что от боевого духа не осталось и следа. Разгром на Эспаньоле выявил худшие качества в офицерах и рядовых. Смелый замысел Кромвеля предстояло теперь исполнять армии, столь угнетенной, что они пристреливали лошадей, чтобы не возиться с их доставкой на корабли. Последним оскорблением многострадальным морякам стало требование пехоты, чтобы они грузились на суда в последнюю очередь. Иначе, заявили пехотинцы, нет гарантии, что флот не уйдет, оставив армию гнить на берегу. Наконец люди и вооружение были погружены; к 3 мая вся экспедиция была на борту. На следующее утро англичане уплыли от Эспаньолы.

За их спинами царило дикое ликование. Знатные жители Санто-Доминго слали в Испанию восторженные письма, в самом высоком духе описывая доблесть победителей и полное поражение «воинственных англичан», посмевших ступить на их берег. Спрятанную мортиру откопали и выставили на всеобщее обозрение; из захваченного английского оружия сложили праздничный костер; а день битвы, в которой, как говорили, погибло великое множество англичан, объявили ежегодным праздником. Чтобы у всех горожан были основания радоваться, бедным роздали довольно скромную сумму — пятьсот песо, а кавалеристам и быкобоям, принявшим на себя главный удар, вручили более существенные премии. Почтили и некоторых старших офицеров, а женам и детям погибших испанцев — таких было около сорока человек — назначили пенсии. Правда, не все эти награды были так щедры, как представлялось на первый взгляд: кое-кто из награжденных позже обнаружил, что их почтили даровыми землями в глуши Венесуэлы, населенной неукротимыми индейцами, а многие другие тщетно дожидались обещанной награды, застрявшей в колесах испанской бюрократии. Но все эти разочарования были в будущем, пока же граждане Санто-Доминго ликовали, танцуя вокруг костров, где горели «кочерыжки», и не скупились на взаимные поздравления. Между тем Пенальва и его советники узнали от пленных англичан, что флот направляется к Ямайке. Но в радостном возбуждении от счастливо отраженной угрозы они не видели причин предпринимать что-либо большее, нежели равнодушно предупредить своих соотечественников с Ямайки.

Глава 11. Захват Ямайки

Из всех островов Золотых Антил Ямайка, может быть, больше всего заслуживала сравнения с земным раем. Солдаты кромвелевского «Плана», проплывая вдоль ее южного побережья и склоняясь через борта транспортных судов, глядели в воду столь прозрачную, что ярких тропических рыб, проплывающих на глубине пяти морских саженей над кораллами и белым песком, казалось, можно коснуться рукой. Справа по борту высились величественные громады вершин Блу-Маунтинс: ряды серо-зеленых холмов, уходивших к центральному массиву, который ярко и четко вырисовывался на фоне тропического неба. Белые султаны кучевых облаков знаменами высились над высочайшими пиками, к которым их прижимали пассаты. В этих горах солдатам вскоре предстояло найти живописные расщелины, прорезанные реками; в стенах виднелись ископаемые раковины и кораллы, навеки впаянные в сушу. Малые ручейки бежали через миниатюрные долины, украшенные тонким узором папоротников или занавешенные плющом и лианами, что обвивали большие деревья с сочными, блестевшими на солнце листьями. «Этот остров, — писал англичанин, побывавший на нем во времена Рэли, — волшебный, плодородный остров, подобный для меня то ли саду, то ли сокровищнице. Здесь много лучших земель, каких мы не видели в прочей Индии; он изобилен скотом, кассавой и прочими приятными плодами разных видов. Мы не нашли в Индии более приятного и здорового места». Главной причиной столь необыкновенного плодородия был климат. Сезон вегетации длился здесь двенадцать месяцев в году, и местная растительность сбрасывала листву и одевалась вновь с небывалой щедростью. День за днем светило теплое яркое солнце, а отчетливые сухие сезоны во многих частях острова смягчали летние дожди, выпадавшие с почти колдовской точностью: по полчаса каждый полдень. Они прибивали пыль и охлаждали воздух, после чего прекращались, словно по волшебству, снова выглядывало солнце, чтобы осушить свежеумытые растения — и жизнь продолжалась с новой силой. Даже ураганы, бич Антил, казалось, уважали тишину Ямайки. Каждый год, пробушевав над другими островами, ураганы грозно двигались к Ямайке, но почти всегда в последний момент сворачивали в сторону, чтобы терзать другие, менее счастливые острова, оставляя Ямайку в невозмутимом спокойствии.