Застенчивость в квадрате - Сара Хогл

в нашу сторону.

– Ничего хорошего это не предвещает, – бормочу я.

Уэсли забирает у меня рюкзак, бросив лопату.

– Надо поторопиться.

– Я физически не могу идти быстрее. Спина все еще злится, что ночью ей не дали матрас.

– Я-то уже привык к спальному мешку, – отвечает он, и в памяти тут же всплывает картинка его спальни на чердаке и лежащей у подушки нарисованной Мэйбелл. – Тебя понести?

Он что, серьезно?

Ну конечно. Конечно, серьезно.

Уэсли предлагает мне воплощение моей нелепой фантазии и даже не знает об этом. Если я скажу да, заставив бедного парня вдобавок ко всему прочему нести еще и взрослого человека, точно попаду в ад.

И все же я задумываюсь на несколько секунд.

– Ты сильный, – вздыхаю я, с сожалением отказываясь от этой мысли. – Но все же уязвимый. Этого ты не выдержишь.

– Я вовсе не сильный, – скромно возражает он, опустив голову. – Но ради тебя могу быть.

Он ускоряет шаг, сильно обгоняя меня, чтобы я не увидела его лица. Я рада, что и моего он тоже не видит. Сейчас важнее всего как можно скорее добраться до дома, чтобы уже можно было разойтись по разным этажам. Если я проведу в обществе Уэсли еще час, точно успею непоправимо опозориться.

Так и представляю, как, захлебываясь от избытка чувств, вываливаю на него все и сразу. «Прости, я не хотела, это так неожиданно возникло», – лепечет гипотетическая Мэйбелл. И выражение Уэсли – сначала пораженное, затем уязвленное. Этой картинки достаточно, и я немедленно ускоряю шаг. Такие мелочи, как превратившиеся в расплавленные маршмеллоу мышцы, несущественны – иногда инстинкт самосохранения требует жертв. Становится все очевиднее, что вернуть разум мне может только неделя полного одиночества. Доверять самой себе уже нельзя.

Уэсли предупреждению не внимает. Все его действия чудовищно разрушительны: он передает мне свою фляжку, чтобы последний глоток достался мне, показывает похожих на животных облака. Обхватывает мое запястье двумя пальцами. Я тут же замираю на месте, и душа чуть не вырывается из тела, когда он опускается на колени и завязывает мне шнурок.

Не могу на это смотреть. Стискиваю зубы, решительно глядя на приближающиеся дождевые тучи, но он и их испортил. Никогда больше не смогу спокойно смотреть на облака – только вспоминая его «Вон там, это же кролик с мягкими ушками», сказанное глубоким приятным голосом.

Даже не задумавшись, не вздрогнув, он просто опустился в грязь и теперь почти касается головой моей талии, а его длинные, огрубелые пальцы, которые могут и рисовать морских чудовищ на стене в бальной зале, и выращивать сады, бережно возятся с моими запачканными ботинками.

– Пролетая под мостом, сквозь колечко и прямо… – бормочет Уэсли себе под нос. Простая считалка для завязывания шнурков не может оказаться последней каплей. Я запрещаю.

– Мы уже близко, да? – даже не пытаясь скрыть отчаяние, спрашиваю я, когда мы вновь пускаемся в путь.

– Я тебе надоел? – покосившись на меня, вроде бы шутливо спрашивает он, но я замечаю в голосе опаску и обеспокоенность.

– Просто пытаюсь защитить тебя от дождя. – Ответная улыбка выходит какой-то дрожащей. – Может, ты забыл, но на тебе белая футболка.

– И что? – с коротким смешком удивляется он.

– И то, что люди в мокрых белых футболках выглядят очень… отвлекающе. – Не смотри на меня так, это факт. Все знают.

В глазах у него мерцают искорки, он скользит взглядом по моему топику и джинсам.

– Твоя футболка тоже белая.

Мне приходится проверить. И правда.

Когда мы вновь сталкиваемся взглядами, зрачки у него расширились так, что радужки почти не видно. Я падаю с утеса, цепляясь всего одним пальцем. Холодная капля ударяется о плечо, затем о другое, стоит мне поднять голову. Уэсли щурится, подняв голову к небу.

– Началось.

Мы взбираемся на холм, пикап Уэсли материализуется на поле всего метрах в ста от нас, точно мираж.

Мерное постукивание капель превращается в ливень, волосы пристают к лицу и шее, одежда намертво прилипает к телу. Потемнев от влаги, кудри Уэсли спадают на щеки, лезут в глаза.

– Холодно-холодно-холодно! – пищу я, припустив вперед изо всех сил. Уэсли бежит рядом, но, даже несмотря на то что весь груз несет он, мне кажется, он сдерживает себя. Если бы он не подстраивался под мою скорость, уже давно был бы у пикапа.

Уверенная ладонь мягко подталкивает меня в спину. Сорок метров.

– Надо было в палатке оставаться, – запыхавшись, кричу я. – Еще на ночь. Не промокли бы! Не так хотя бы.

– Не знал, что такой вариант был, – отвечает он, крепче обхватывая меня за талию – кажется, бессознательно.

– Наверное… – Дыхания не хватает, слова выталкиваются с трудом. – Все же не могли. Еды мало.

– Я бы нашел ягоды.

– На ягодах не продержишься. Я видела, сколько ты ешь, тебе нужно было б собрать килограммов десять.

– Мне ничего не нужно.

Странная фраза. Поворачиваюсь к нему, но мы наконец добегаем до пикапа, и он рывком открывает мне пассажирскую дверь. Вокруг всех четырех колес собираются лужи, я уже примериваюсь перепрыгнуть и залезть, как Уэсли ловко подхватывает меня за талию и сажает внутрь. Затем забрасывает наши рюкзаки в багажник и за одну секунду оказывается с другой стороны. Когда он наконец захлопывает за собой дверь, вымокший до нитки, мы просто сползаем по сиденьям, приходя в себя, тяжело дыша. Дождевые капли колотят по металлу, окнам, – и слышится гораздо громче, чем снаружи.

Когда я снова открываю глаза, он смотрит на меня. Конечно же, его футболка мокрая настолько, что почти прозрачная, и облепляет каждый мускул. Взгляд против воли опускается на его грудь, глубоко вздымающуюся, и я пытаюсь это движение скрыть, но уже поздно. Мои мысли понятны без слов. Глаза Уэсли вспыхивают, точно ударившая следом молния. Я теряюсь в глубине бушующих в них чувств, и по всему телу прокатывается нервный жар. Если бы кто-то смотрел на нас сверху, думаю, заметил бы, как у окон машины начинает клубиться дымка, точно в хрустальном шаре с двумя людьми, чья судьба решена окончательно и бесповоротно.