Холмы Рима - Андрей Стоев

он, что ни говори, мой брат во Христе.

— И каким же образом я перешёл дорогу ордену? — изумился я.

— Странный вопрос от человека, который ухитрился облегчить кассу ордена на пятьдесят миллионов пфеннигов, — удивился в ответ епископ. — Брата-казначея от ваших подвигов едва не хватил удар, знаете ли. Мало кто может таким похвастаться — у брата-казначея весьма крепкие нервы.

— Я совершенно потерялся, ваше преосвященство. Возможно, вы меня с кем-то спутали?

— Разве не вы ограбили Айдаса Буткуса на три миллиона русских гривен?

— Три миллиона?? Да ещё и «ограбил»? — я не выдержал, и нарушая все нормы этикета, захохотал.

Епископ нахмурился, а затем в его глазах блеснуло понимание:

— И сколько он заплатил вам на самом деле?

— Один миллион. И разумеется, я его не грабил. Он заплатил виру за то, что имел наглость устроить несколько диверсий на моём предприятии, и не только. Он хорошо у нас порезвился, и миллион за его художества выглядит вовсе не запредельной суммой.

Епископ закхекал, и я не сразу понял, что он так смеётся.

— Не могу дождаться момента, когда я расскажу это магистру. Хочу увидеть его лицо. А ведь я предупреждал и магистра, и брата-казначея, что Буткус ненадёжен. Но брат-казначей заверил, что может его контролировать.

— Позволю себе заметить, ваше преосвященство, что таких, как Буткус, контролировать невозможно. Они считают себя самыми умными, и поэтому всегда будут устраивать какие-то комбинации. Их можно только раз за разом ловить за руку. Буткуса бы и в этот раз не поймали, но кто же мог предвидеть, что папа неожиданно дарует мне баронство, и как раз в Ливонии?

— Согласен с вашей оценкой, барон, — кивнул епископ. — Именно поэтому я и отсоветовал архиепископу доверять Буткусу церковные деньги. Мы нашли более надёжный вариант. А вот брат-казначей убедил магистра, что его старый партнёр Буткус будет хорошим распорядителем орденских вложений.

— Прошу прощения, ваше преосвященство, но если это конфиденциальные сведения, то мне лучше об этом не знать. Хочу напомнить, что я лояльный подданный князя Яромира.

— Яромир, разумеется, знает, что Буткус управляет деньгами ордена, — епископ посмотрел на меня с недоумением. — Это нормальная практика взаимных инвестиций. Новгороду, к примеру, принадлежит одна пятая доля рижского порта. У нас много взаимных связей, и это никакой не секрет. А кстати… — Он встал из своего кресла и, взяв меня под руку, увлёк в дальний угол кабинета, где стоял удобный угловой диван. — Как вы относитесь к тому, чтобы обменяться инвестициями? Это послужило бы прекрасным символом нашей новой связи как вассала и сюзерена.

— К моему глубокому сожалению, ваше преосвященство, — развёл я руками. — Мои предприятия находятся в особом списке, иностранцам запрещено приобретать их акции. Сказать по правде, я не думаю, что князь позволил бы мне продать долю даже подданному. Княжество имеет право приоритетного выкупа, и оно, вне всякого сомнения, им воспользуется.

— Жаль, жаль, — пробормотал епископ. — Небольшая доля завода «Мегафон» замечательно укрепила бы нашу дружбу. Впрочем, мотивы Яромира мне понятны. Ну что же, барон, раз уж выяснилось, что у нас с вами нет повода для конфликта, и мы вполне можем дружить, то думаю, нам с вами стоит говорить откровенно.

— Могу это только приветствовать, ваше преосвященство, — осторожно согласился я.

— Видите ли, барон, награда, которую вам пожаловал его святейшество, она, как бы это сказать, — епископ сделал паузу, подбирая слово, — не совсем однозначна. Проще говоря, ваше баронство, оно с некоторым подвохом.

И с чего я вдруг решил, что у папы всё будет честно? Что-нибудь в таком роде непременно должно было обнаружиться. Удивляться тут совершенно нечему, особенно если вспомнить, что именно католическая церковь породила иезуитов. Вот такие они люди, иначе у них и не бывает.

— И велик ли подвох? — поинтересовался я.

— Немал, — усмехнулся епископ. — Дело в том, что баронство Раппин — выморочное. Последний барон умер бездетным лет десять назад, близких родственников у него не было, так что баронство отошло в ведение папской канцелярии. Его святейшество, однако, присылать нам нового барона не торопился.

— До меня уже несколько лет доходят слухи о предстоящих выборах императора, — заметил я.

— Вы правильно поняли, барон, — улыбнулся епископ. — Мы все уже давно в ожидании новых выборов, так что последние годы его святейшество очень неохотно выпускает из рук бенефиции. Но какой бы ни была причина, суть в том, что баронство уже десять лет без хозяина, да и последний владелец перед смертью делами баронства не занимался. Временный же управляющий в основном ограничивался делами замка и сбором баронского налога.

Я кивал и внимательно слушал, пытаясь при этом угадать, о чём хозяин недоговаривает.

— Вы же слышали про перерожденцев, которые живут в лесах? — продолжал фон Херварт.

— Я знаю, что они существуют, — ответил я, — но это практически всё, что я о них знаю.

— Вот одна такая группа то ли откололась от большого племени, то ли их изгнали, впрочем, это совершенно неважно. Эта группа осела в баронстве, и несколько лет их просто не замечали. Может быть, крестьяне доложили управляющему, а тот не пожелал в это дело влезать. А может, они просто не захотели ему докладывать — сейчас это уже не выяснить. Но за эти несколько лет они сумели оживить свой участок леса, и теперь совершенно непонятно, как их можно оттуда вытеснить.

— А их непременно нужно вытеснить?

— Хороший вопрос, — задумался епископ. — Пожалуй, и необязательно. Но в таком случае они должны принести присягу владетелю земли и согласиться платить налоги. А добиться этого, наверное, будет гораздо сложнее, чем просто выгнать их из леса. Перерожденцы называют себя вольным народом и ничьей власти над собой признавать не хотят.

— В этом и состоит подвох?

— Да, именно в этом, — кивнул фон Херварт. — Понимаете, в чём юридическая хитрость — если на вашей земле существует анклав, не подчиняющийся вашей власти, и вы не смогли подчинить его в течение трёх лет с момента гоминиума[55], то это означает, что вы не вступили в собственность. Закон называет такую ситуацию «незавершённой инвеститурой[56]». В этом случае папа может объявить гоминиум недействительным.

— А можете объявить и вы, как непосредственный сюзерен? — уточнил я.

— А могу и я, — улыбнулся епископ.

— И это будет, по сути, означать лишение меня баронства?

— По сути, так, — развёл руками фон Херварт. — Хотя в законе это называется «отвергнутым вассалитетом». То есть считается, что вы сами отвергли.

— Интересный закон, — заметил я кисло.

— Ну, для его принятия в своё время были веские основания. Но временами, как мы видим, его можно использовать несколько нестандартно. Полагаю, вы