Своя радуга - Лев Соколов

– И что вышло?

– Истинно, Герб повредился рассудком. Он перерезал высокому господину горло. Он забыл, что высокого нельзя убить. – Забормотал староста глядя на Андрея как кролик на удава. – Потом Герб сбежал в леса. А высокий господин снова пришел, сжег свое мертвое тело, и отправился охотится за Гербом. Он привез его в деревню обратно, вот такого как сейчас. И сказал, что мы должны очень хорошо заботиться о Гербе. Для памяти, так он скзаал… И еще он сказал, чтоб никто не смел оказать Гербу смертельное милосердие. И еще сказал, что если Герб умрет, он сделает еще с десяток таких, из первых мужчин и женщин, что подвернуться ему под руку. Но… Мы очень хорошо заботимся о Гербе, господин. Очень хорошо. Вы видите, он сыт, ребер не видно, и даже волосы расчесаны. Вот – Старик показал на молодого парнишку стоящего рядом с калекой. – Это его младший брат. Он и заботится. А если надо мы все помогаем.

Андрей хмуро взглянул на парня. Тот стоял упорно глядя в землю.

– Убитый вернулся и сжег свой труп? – Повторил по-русски Стас. – Потом искалечил убийцу? Чертовщина какая-то…

Эй, Уприя. – Мрачно вмещался Петр. – Давно ли вами правят… Давно ли мы правим вами?

– Высокие господа всегда были, есть и будут, до конца света! – Тут же страстно оттарабанил Уприя.

Межислав сделал шаг к Петру и положил ему руку напредплечье.

– Там у воды. Старик сказал, что они ждали нас… –

Он особо выделил слово "нас". Это было единственное, что он сейчас мог позволить себе, говоря на общем знакомом-незнакомом языке, и Петр его понял, кивнул. И снова обратился к старосте.

– Уприя.

– Да высокий.

– Ты сказал что вы ждали нас. Как вы узнали о нашем приходе?

– Как узнаем обычно, высокий. Голос в кумирне поведал нам.

– Веди нас к нему. Туда где слышите голос.

– Сюда, – поклонился староста – сюда, высокий.

Старик засеменил к одному из домиков окружавших площадь.

– Идемте, – махнул рукой Петр, бросив взгляд на калеку, и они двинулись за стариком. Люди мимо которых они шли, стояли опустив головы. За все время на площади никто не кинул на них ни одного прямого взгляда. Если бы не посвист речного ветра и клекот птицы… Андрей поднял голову и увидел в небе большую птицу неторопливо парящую в высоте. Силуэт был виден четко – длинный, без малого журавлиный клюв, и двойной хвост навроде ласточки. Чужая птица… Но не это сейчас занимало Андрея.

– Все здесь запуганы до смерти. – Сказал он по-русски.

– Это еще слабо сказано, – кивнул Петр. – Они выполняют наши команды как автоматы. Этот старик… Он так сильно боится сделать что-то не так, что почти ополоумел. Иначе он бы уже давно сообразил, что мы не те за кого нас принимают.

– А если появятся те?

– То-то и оно. Взглянем на их кумирню. – Может быть это хоть что-то прояснит, – и убираемся к чертовой матери. Надо бы прихватить у них мешок с рыбой…

– Нет, нельзя! – Поднял голос Андрей. – Мы не мародеры.

– У нас уже желудки с голодухи скоро к хребтам прилипнут. А они эту рыбу все равно кому-то в дань отдают, ты же слышал,

– Тем более нельзя. – Решительно сказал Андрей. – Что если те, кому предназначена дань, её не дополучат? Что они сделают со здешними? Ты подумал? А догадаться нетрудно… Эксплуатация здесь творится. Угнетение трудового народа. И судя по тому как того безногого-безрукого бедолгау обкорнали, здесь нечисть не хуже фашистов на хребет людям влезла.

– Рыбу брать неразумно, – поддержал Стас. – Пока что мы у реки себя и сами кое-как прокормили. Если возьмем чужую дань, наступим кому-то на чужой интерес. А мы пока даже не знаем – кому. Сколько их. Чего хотят. Как вооружены. Нам это не надо. Можно взять у местных что-то полезное не из дани. Жратвы немного, и очень неплохо бы пару ножей. Без них в поле трудно…

– А потом? – Спросил Петр.

– А потом рвать в прилегающий к деревне лес. Сделать в нем петлю, и снова выйти к деревне, с другой стороны. Заляжем, и посмотрим на здешних хозяев, когда те заявятся. Старик сказал, что они прилетят… Местные им про нас все как пить-дать выложат. Вот и посмотрим на их реакцию. Может им до нас дела нет. Может, а может им сам факт что здесь кто-то чужой был поперек горла станет, и засуетятся. Увидим их вооружение и экипировку. И если решим, что игра стоит свеч… Старик сказал, что они прилетят… – Может мы их крылышками и затрофеемся.

– Вот это дело предлагаешь, – обрадовался Андрей. – Не знаю что здесь за хозяева обосновались, но уже видно, – угнетатели. После того как я увидел безукого-безногого…. И наш интернациональный и классовый долг помочь здешним людям…

Стас фыркнул как лошадь на водопое.

– Чего? – Прервался Андрей.

– Да, то! – Физиономия Стас стала кислой как после квашенной капусты. – Мы с тобой Андрюха, даром что вроде из одной страны, – а как из разных миров. Слушаю тебя, – извини конечно, – уши вянут. Ты уже и здешних записал, как я погляжу, в трудовых братьев, или как там по твоему "Капитал-Маркс-Энгельсу"?.. Еще нихрена в обстановке не разобрался. А уже готов бежать им помогать, защищать, осчастливливать. А ты их-то – местных – спросил? Нужна им твоя помощь? Не будет от неё только хуже? Ты уже смотрю местных в угнетенных братьев записал.

– А что, они по твоему не угнетенные?

– Угнетенные, – без вопросов. Но вот – братья ли? У меня отец еще при Союзе в Афганистане воевал, тоже для помощи, как его там… интернациональной, братскому народу. Так там местные бывали: днем – декхан, а в ночь – душман. Днем он тебе лыбится, а ночью берет автомат и идет наших стрелять. И ведь угнетенный по самое не могу, – но ему мулла – священник местный – сказал, что надо убивать русских-шурави, и он со всем старанием. Потому что мулла для него традиционно непререкаемый авторитет. А твоего Маркса-Энгельса, он и в глаза ни разу не видел. Для него это кто-то из ложных идолов шурави. Ибо нет Бога кроме Аллаха. И я потом таких, уже на нашем Кавказе повидал… Поэтому главное не то в каком человек классе, а какого ему дерьма в голову набили, понял?

– Так, да не так! – Мотнул головой Андрей. – Оболванить человека конечно можно. Набить в него предрассудков и пережитков. Но если ему все толком объяснить… Трудовой пролетариат – он везде пролетариат. А эксплуататоры – везде эксплуататоры.

– Ну да, ну да. Ты же в Великую Отечественную воевал против немцев. И чего, – против тебя одни графы и буржуа воевали? Нет, те же ремесленники и крестьяне в форме. И много ты им наобъяснял? – Ядовито поинтересовался Стас. – Сколько немцев прекратить против СССР воевать сагитировал?

– Это!.. – Андрей запнулся.

– Это просто герр Гитлер с ограбления Европы немцам столько ништяков отвалил, что их сытое брюхо, к твоей классовой пропаганде было глухо. Главное чтоб им с результата грабежа каждой следующей страны еще перепадало. Они бы и СССР до тла разорили, и народ наш сгонили в концлагерях, и плевали они на твою классовую солидарность, – если бы ты им все с помощью своего пулемета не объяснил.

– Я против нацистов воевал, не против немцев. – Буркнул Андрей. – У немцем между прочим еще и Тельман был.

– Кто такой?

– Эрнст Тельман, – глава немецкой компартии. И многие немцы, знаешь, за него на выборах голосовали.

– Ну и где он с товарищами был, пока Гитлер пер к нам воевать?

– Известно где. В тюрьме.

– Ну видишь. Немцы твоего Тельмана в тюрьму, а сами на фронт, Европу грабить. А ты тут про классовую солидарность. Нельзя Андрюха человека считать своим, только потому что он работяга, или бомж.

– Бомж?

– Люмен. Пролетарий. Да не важно… Свой человек – только когда думает как ты, жизненные ценности с тобой разделяет. А ты извини, со своим классовым панибратством… Это вроде как тебе баба даже не улыбнулась, а ты уже перед ней на сладкое ширинку отверз, и хобот свой наружу вывалил. А потом удивляешься – почему по яйцам ногой, и так несправедливо больно получилось…

– Искажаешь! Вовсе не от того!..

– Друзья мои, – резко вступил в разговор Петр. – Не знаю точно, кто и вас прав. Но позвольте уверить в одном. Если нас здесь убьют – то оттого, что мы просто не заметим врага, в то время как вы будете оживленно ударяется сердцем о политику. Не будет ли нескромным, попросить вас хоть на время прервать сей диспут, дорогие мои Демосфены? Берите пример с Межислава.

– Это он так на меня действует, – буркнул Андрей, посмотрев на Стаса. – Даже слова не могу нужного найти… Буржуй!.. НЭПмен…

– А на меня вся эта дикая история плохо действует. – Пожал плечами Стас. – Ты прав Петро. Не в своей я тарелке. Оттого и не закрыть фонтан…

Меж тем семенивший перед ними староста приблизился к домику на другом краю площади, повыше других, с острой крышей, и чуть более большими окнами, правда, как и у всех строений здесь, не остекленных, а затворенных изнутри дощатыми задвижками. Старичок засуетился у низкой двери, – она оказалась незаперта, и поднатужившись он отворил дверь в сторону.