Золотой песок для любимого - Вера Копейко

Шурочка, снова услышав это причитание, почувствовала, что тревога впилась в ее сжавшееся сердце.

Ураган? А что значит он в горах Алтая?

– Но… не землетрясение? – спросила она, искоса взглянув на проводника.

– Нет, но мало хорошего. Камни полетят не хуже чем при тряске земли. Деревья вылетают с корнем, будто срубленные топором ветки.

Мужчина снова взглянул на небо, а Шурочка поежилась. Теперь, кажется, всей кожей она чувствовала приближение чего-то особенного. Она закинула голову и испугалась. Могучее темное облако оторвало край заката и понесло его на восток. К рассвету. Сейчас сойдутся закат и рассвет? Но такого не бывает.

Бывает, бывает… Это уже ревел ветер, бросая ей в уши неразборчивые слова, а она не могла отвести глаз от летящего облака с клоком красного заката. Та его часть, которая осталась на западе, будто взорвалась, как огромное яйцо, из нее выползли два дракона. Они обняли пространство с двух сторон, как занавеси оперной сцены.

– О-о-о! – услышала она протяжный мощный баритон, как будто начинавший вести свою партию.

Она повернулась на голос и обомлела.

– О-о-х! – повторился крик, но уже снизу.

Шурочка стояла на узкой перемычке под скалой, а ниже, в зев расщелины, летел проводник. Он не выпускал поводья, и лошадь, растопырив четыре ноги, похожая на деревянную лошадку, летела рядом. Их догоняла вековая сосна, вырванная с корнем, чтобы укрыть навсегда своими ветками.

Шурочка инстинктивно вцепилась в выступ скалы так крепко, как птица, о которой проводник сказал, что она обхватывает ветку коготками, как капканом. Никакая сила, кроме землетрясения, не смогла бы оторвать ее от скалы. И то вместе с куском камня.

Ее конь уже перешел через опасный уступ, и Шурочке нужно было только одно – сделать, как он. Она уговаривала себя, что сделает это, ведь конь больше… он смог. Наконец усилием воли она перенесла свое тело вперед, твердя себе как заклинание:

– Не смотри, не смотри вниз.

Теперь Шурочка шла и шла следом за лошадью, не зная куда, но не могла остановиться. Она не думала о том, что больше нет рядом проводника. Она не плакала, так устроена: слезы – после.

Это «после» пришло. В тихой долине, куда она спустилась по тропе. Лошадь встала, а Шурочка опустилась на землю. Ей казалось, теперь уже навсегда.

Такой тишины и такой отстраненности от мира она не испытывала ни разу после того, как побывала на молитвенном собрании квакеров в Лондоне. Слезы катились, она их не останавливала. Но когда они закончились, сквозь туман увидела очертания строений.

Она вытерла лицо ладонью и всмотрелась. Это жилье, явно брошенное. Наверняка это брошенный поселок старателей. Он в хорошем месте – у подножия горного кряжа, который спускается в долину. Теперь дома стояли без крыш, но тропинка все еще различалась. Ветер сделал свое дело – набросал семян, прихваченных где-то в пути, и внутри брошенных строений, а не только вокруг зеленели молодые тополя. Но, заметила Шурочка, они еще не проросли сквозь дыры в крышах. Значит, здесь были люди несколько лет назад.

Она встала и пошла к дому – всегда возникает волнение при виде брошенного человеческого жилья. Старинные развалины, которые она наблюдала во время путешествий, – это другое. Это история, которой следует восхищаться, которая учит – вот как было, которая подтверждает то, что написано в книгах. Но здесь жили люди, может быть, не старше ее или даже моложе. Где они сейчас? Почему ушли? Она снова присмотрелась к деревьям. Они выросли такими за четыре года, не больше.

Шурочка резко обернулась – откуда-то потянуло дымом? Или это запах прежней жизни – здесь радовались, огорчались, любили друг друга, на что-то надеялись. Мужчины ходили на охоту, потом сидели за столом, говорили, ели. Дети играли, а матери зазывали их домой.

Но почему они покинули это место? Может быть, тоже искали золото, не нашли его и отправились на поиски других мест? Туда, где их Эльдорадо?

Шурочка втянула воздух, но теперь в нем не заметила запаха дыма. Только ветра, в котором аромат сосны.

Закатное солнце подало сигнал комарам и мошкам. Они с яростью налетели на Шурочку, в ушах стоял звон, она опустила накомарник. Готовясь к путешествию, она продумала все до мелочей. Даже это. Проводник похвалил ее…

Проводник! О Господи! Его вопль беспомощного, погибающего человека. Она вскинула руки и прижала их к ушам. Слезы прорвали плотину ошеломленного бесчувствия, они полились уже не из глаз, из души. Шурочка рыдала. Как же это? Почему? Что будет теперь с его семьей? А она есть у него? Шурочка пыталась вспомнить. Нет, кажется, нет. Варин отец говорил об одиноком человеке…

Наконец она втянула носом воздух. В вечерних сумерках он был влажный, пропитанный ароматом смородины. Она огляделась. Ну конечно, вот куст прямо перед ней. И ягоды – черные, словно глаза… ночи, которая вот-вот накроет все окрест и ее тоже. Сколько еще ночей ей предстоит провести в полном одиночестве?

Боялась ли она ночи в тайге? Ее звуков, хруста и шорохов? Теперь уже нет, даже уханье совы не страшило.

Внезапно Шурочка почувствовала новый запах. Неужели розы? Откуда они здесь? Разве что смородиновый куст, готовясь к ночи, надушился? Она усмехнулась, но тревога охватывала все сильнее.

Она быстро подошла к лошади – а к кому еще, если она, эта сильная алтайка, единственное живое существо рядом с ней?

– Миленькая… – пробормотала она.

Внезапно все вокруг потемнело. Запах розы заполнил ноздри, она открыла рот, чтобы глотнуть прежнего воздуха, но легкие словно залиты до краев этим ароматом. Она закашлялась. Шурочка не выносила запах розы.

Сердце замерло, казалось, она вся онемела – разум отключился, отравленный… Чьи-то руки схватили за плечи, потом голову сдавило и…

– Вяжи сзади, да крепче, – услышала она хриплый мужской голос.

Дрожа всем телом, Шурочка пыталась понять, что происходит. Ясно что. На нее напали. Глаза завязали чем-то.

И все это пропитано розовым запахом. Как будто на нее вылили флакон духов.

Они не хотят, чтобы я видела их… Шурочка не дышала, не сопротивлялась, она словно окаменела. Как каменные бабы, которых показал ей проводник на склоне близ лесного озера. Как жаль его. Может быть, ему повезло, обрыв высок и крут, он наверняка умер без мучений. И его лошадь тоже. Дай-то Бог!

Она не сопротивлялась, когда ее усадили на лошадь, она чувствовала под собой привычное седло. Алтайка шла размеренным шагом, не спотыкалась, стало быть, ступала по проторенной дороге.

Но куда ведет она? – заныло сердце. То, что она проторена не в царские покои, как говорил дядя о похожих дорогах, рассказывая о былых путешествиях, это ясно. А куда – лучше не думать. Испугаться всегда успеет. А вот не испугаться… Это надо сделать сейчас. А она испугалась? Шурочка мысленно прошлась по своему телу, пытаясь понять, как оно отозвалось на произошедшее.