Золотой песок для любимого - Вера Копейко

Но Шурочка была слишком самоуверенна, полагая, что тайну вообще возможно сохранить.

В том, что считаешь только своей тайной, все равно участвуют другие. А значит, в мире нет тайн, которые нельзя раскрыть. Просто одни открываются сразу, как женщины, готовые одарить своими милостями по первому зову, а есть те, которых надо завоевать…

Шурочка ехала верхом третий день подряд. Сказать, что она устала, – нет. Но нетерпение мучило. Как хотелось поскорее слезть с коня и броситься к Алеше. Прижаться к груди и заплакать. Она чувствовала, что должна заплакать. Она плакала редко, но если приходилось, то с удовольствием и от души.

Давно стемнело, а они еще не добрались до таежной избушки. Проводник был немолодой, приятный человек. Игнатов не отпустил бы ее бог знает с кем. Даже Варина мать сказала, что он таков, что мамкой и нянькой станет, если надо.

– Ой! – вздрогнула Шурочка. – Что это?

– Не бойся, дочка. Это маленькая совка. Она так кричит. Вылетела половить бабочек. Вот если неясыть голос подаст – оторопеешь. Как собака лает… – Проводник повел плечами.

Шурочка поежилась.

– Вот здесь наша речка отворачивает, – указывал он. – Дальше она течет мелкими ручейками, – говорил проводник, догадавшись, что в тишине и молчании Шурочку одолевают разные мысли. Не все приятные.

– Буу-уу. Бу-бу-бу… – прорезало тишину. Но Шурочка не спросила, кто это. Даже не вздрогнула. Человек быстро привыкает к неожиданностям.

– Это сова, – пояснил проводник. – Большая.

– Как вы думаете, почему птицы спят на ветке и не падают? – спросила Шурочка, представив себе птиц, которые сейчас в таежной чаще устраивались на ночлег.

– Они сжимают коготки вокруг ветки, как капканом. Нет никакой возможности упасть, – пояснил он.

– Надо же, все-то вы знаете. – Шурочка развеселилась. – А почему когда мы с вами ели хлеб, он был черствый, а печенье влажное? Ведь то и другое из муки? И мы везем то и другое вместе?

Проводник задумался, но ненадолго.

– Я бы рассудил так, Александра Петровна… Когда пекут печенье, то в него кладут сахар. А он, известное дело, от воды всегда размокает. Он ее в себя впитывает. В хлебе сахара нет, вот он и сохнет.

– Понятно, – сказала Шурочка. – Нам еще далеко?

– А вот этого я не могу вам сказать. – Он вздохнул. – Та дорога, по которой я думал поехать, сгорела.

– Как это – сгорела? – изумилась Шурочка.

– Да очень просто. Пожар случился, и все кругом сгорело. А сколько по этой тропе до распадка – не скажу. Но Бог ее видит и нам укажет… Мы едем по другой.

Шурочка ехала рядом с проводником, мысли в тишине приходили разные. Ну вот, думала она, не странно ли ведут себя люди? Они сами толком не знакомятся с собой и толкают других к тому же. Заставляют знакомиться с другими, более того – соединиться с ними. Разве не от этого случаются неприятности? Например, та же Кардакова толкает брата к ней.

Она поморщилась. Она не любила неприятности.

Как же она должна быть благодарна дяде, который позволил ей столько увидеть и столько испытать. Она увидела мир, не ограниченный имением, Москвой, соседями, сообществом. Мир разнообразный, и от этого узнавания нового рождались новые желания, возникали порывы. Старые знания и новые переплетались.

Надо же – когда она ездила в лондонской подземке, не думала о том, что она – в недрах земли. Таких же, где Алеша ищет золото. Сейчас она это отчетливо поняла. И сразу вспомнила о другом – она прочитала, что американские негры пятьдесят лет назад построили тайную железную дорогу под землей и по ней освободили шестьдесят тысяч рабов. Они бежали с Юга на Север. А позднее американцы, возможно, следуя их примеру, построили подземку в Нью-Йорке.

Может быть, и здесь можно построить что-то похожее, когда Алеша проникнет в самые недра алтайских гор, и тогда можно будет по подземной дороге… ездить куда? А хотя бы в Китай!

Она засмеялась, повернулась к проводнику, словно призывая его поддержать ее. Но увидела, что лицо провожатого мрачно. Она осеклась.

– Что-то не так? – тихо спросила она, тотчас забыв о своих философствованиях, как называла она свои беспредметные размышления.

– Сгорела дорога, – пробормотал он снова.

27

Сегодня Михаил Александрович гладко выбрит, на шее повязан тончайший фуляровый платок, а ботинки блестят так, что если бы солнце светило ярче, как вчера, то глаза бы не вынесли блеска.

Они сидели в кабинете Игнатова.

– Какая неожиданность, – повторил хозяин дома сегодня то, что сказал вчера.

– Надеюсь, я не помешал вашему празднику? – спросил Галактионов.

– Напротив, город только и говорит о том, как замечательно все подстроил городской голова. – Игнатов засмеялся. – Я столько раз об этом слышал, что готов сам поверить. Может, он тайно послал тебе особое приглашение? Сюрпризец этакий преподнести пожелал, а? Признайся. – Игнатов испытующе смотрел на друга.

Но Галактионов понимал: его призывают признаться кое в чем ином.

Он рассмеялся:

– Ничуть не бывало.

– Тогда какими судьбами? – спросил Игнатов. Лицо его слегка напряглось. Он хорошо помнил, как целовал друг его любимую дочь. Конечно, то была игра, но игра игрой, а все-таки…

Михаил Александрович вздохнул:

– Я приехал следом за племянницей.

– Но разве не ты ее отпустил с моей Варей? – Игнатов вскинул брови.

– Да, но что-то я не вижу ее здесь, – насмешливо сказал Михаил Александрович.

– Конечно, не видишь, – подтвердил Игнатов.

– Так где же она? Варя здесь, а ее нет?

– А ты как думаешь?

– От того, как я думаю, мне становится страшно, – признался Михаил Александрович.

– Да неужели? Дядюшка ты наш бесценный! Я дал ей проводника и отпустил с Богом.

– Но почему?

– Потому что иначе она уехала бы одна. – Игнатов усмехнулся. – Когда такая девушка, как твоя Шурочка, что-то решила, ее можно остановить одним способом – заковать в кандалы. Но, я думаю, она все равно или охрану подкупит, или кандалы вырвет да с ними убежит. – Михаил Александрович молчал. – А ты не знал? Надо же. – Игнатов покачал головой. – Если моя жена говорит, что я ребячлив для своих лет, то ты…

– Понимаю… – Галактионов вздохнул. – Это далеко?

– Нет, три дня езды. Человек с ней надежный. Отец родной так не позаботится, как он.

– А что она сказала? Зачем едет, она призналась?

– Отдать, говорит, кое-что надо, – сказал Игнатов.

– Отдать! – Михаил Александрович подскочил на стуле.

– Не тревожься, ты не о том подумал. Передать, будет точнее. Она ему везет что-то важное. По делу. Говорит, что ему это нужно к сроку.

Галактионов озадаченно смотрел на друга. Почему он ничего не знает? Но не признаваться же в том.