Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

образом, Омское правительство стало единым правительством России. Посему каждый вопрос нужно было решать не только с точки зрения интересов Сибири, но с точки зрения общегосударственных интересов.

Вопрос о деньгах обладал общегосударственным значением, и денежную реформу нужно было проводить в общем масштабе.

Нужно ли было торопиться или можно было оставить решение этого вопроса до прихода белых в Москву?

Теперь, когда Омское правительство прекратило свое существование, каждый скажет, что действия были преждевременны. Но в то время они проводились со значительным опозданием.

В чем заключались дефекты денежного обращения? Помимо очень скверных по исполнению сибирских денег, на территории Омского правительства продолжали обращаться как дензнаки царского образца, так и «зеленые» рубли и керенки. Печатный станок находился в руках наших врагов, и количество царских и «зеленых» множилось. Если бы коммунисты печатали свои особые деньги так же, как и Омское правительство, то вопрос можно было бы разрешить просто, улучшив качество сибирских рублей и согласившись на параллельное хождение всех дензнаков, за исключением советских.

Уже в то время в ходу насчитывалось около девяноста миллиардов советских рублей, из коих керенок было около семидесяти миллиардов. И это керенок зарегистрированных. Но керенки в упрощенном порядке печатались в большом объеме. Говорили, что существуют передвижные фабрики, печатающие керенки в вагонах поездов, входящих в состав красных войск. Их назначение снабжать армию и агитаторов, переходивших линию фронта, дабы вести пропаганду по всей Сибири.

Приходилось задумываться над следующим. Количество рублей на душу населения по ту сторону фронта к тому времени достигало приблизительно десяти тысяч, а по эту вряд ли превышало тысячу. Настанет конец войны, Москва будет взята, и в этот момент население Центральной России окажется во много раз богаче, чем жители окраин, прилагавшие усилия к сохранению ценности денег. А разница в ценности уже тогда была колоссальная. Особенно это сказалось при взятии Перми. Там стоимость пуда муки равнялась восьмидесяти рублям, тогда как у нас в Омске пуд муки отдавали за двадцать. Эта разница сейчас же сказалась на стоимости нашего рубля, упавшего почти вдвое, что было заметно по ценам продуктов и золота в слитках. Пуд муки поднялся в цене до тридцати пяти рублей, золотник – с тридцати двух до пятидесяти рублей. Становилось очевидным, что нужно либо насыщать денежный рынок нашими рублями в одинаковых размерах с советскими, либо совершенно оградить себя от поступления советских рублей и керенок. Однако объявить керенки ничтожными нельзя. Это вызвало бы недовольство населения, владеющего керенками, и следовало рекомендовать их обмен на сибирские дензнаки сперва рубль на рубль, а затем периодически понижать курсовую стоимость советских денег, продолжая обмен до полной аннуляции. Параллельно с этой реформой я предлагал ввести принудительный заем в половинном размере к вымененным деньгам, т. е. выдавать, скажем, против ста керенок пятьдесят рублей сибирскими и пятьдесят – займом. Заем представлял бы собой лист с двадцатью купонами, оплачиваемый каждый год по купону. Иначе говоря, это превращалось бы в рассрочку платежа на двадцать лет без уплаты процентов.

Мой проект с некоторым изменением его первой части поддержал министр финансов И.А. Михайлов. Михайлов остановился только на размене керенок и совершенно отверг идею принудительного займа – главным образом по технической невозможности быстро изготовить купонные листы.

Ревизия

Помимо этого большого дела, связанного с многократными публичными выступлениями, мне предстояла немалая работа по ревизии Омского отделения банка. Я получил письмо от Рожковского и Лемке с просьбой принять на себя этот труд. Оба намекали на то, что в Омском отделении не все благополучно. Я не мог отказаться от этой тяжелой обязанности, но, дав согласие, поставил условие одновременно провести ревизию Екатеринбургского отделения. Этот труд взял на себя вновь назначенный инспектор банка Полоскин.

Ветров совершенно не ожидал, что я буду его ревизовать, и настойчиво приглашал меня и Поклевского позавтракать. Поклевский согласился, пришлось пойти и мне.

Я торопился с завтраком, и Ветров спросил у меня, почему я так тороплюсь.

– Да потому, – ответил я, – что в два часа должен начать ревизию отделения.

– То есть как?

– Точно так, как ее производили инспектора.

– Почему же, скажите мне, начали с меня, а не с Екатеринбурга?

– А с этим вопросом обратитесь в дирекцию. Она поручила мне обревизовать ваше отделение, что я и сделаю.

– Я считаю это совершенно излишним.

– Это ваше дело. Одно лишь могу сказать: я чрезвычайно удивлен таким разговором и должен буду, если вы его не прекратите, зафиксировать ваш протест в протоколе.

– А, теперь я все понимаю. Значит, по просьбе Рожковского и Лемке вы желаете меня съесть.

– Вы, господин Ветров, вероятно, сами не понимаете, что говорите.

И я отправился в кассу, где занял место за столом кассира.

Скучная это вещь – заниматься ревизией банка…

Много раз за двадцать пять лет службы меня ревизовали инспектора, еще больше раз ревизовал я кассира отделения, но ревизовать чужое отделение мне приходилось в первый раз. Разница в положении заключалась в том, что при домашней ревизии знаешь дело и приходится только смотреть, целы ли ценности и документы. Тут же приходилось входить в рассмотрение каждой сделки по существу, особенно после странного поведения Ветрова и намеков Лемке и Рожковского.

Больше недели продолжалась ревизия, в результате которой выяснилось полное незнание Ветровым постановки товарной операции. А между тем, именно он считался у нас в правлении товарником. Не было ни одной сделки, которую кредитор не мог бы оспорить, но никаких хищений не обнаружено.

Ветров с каждым днем все больше смирялся с положением ревизуемого и, совсем переменив тон, просил указаний и советов, как исправить ту или иную допущенную ошибку. Очевидно, он не предполагал, что из полученного письма управляющего Иркутским отделением мне известна история получения им одного миллиона рублей. Он отлично понимал, что найти следы исчезновения этого миллиона из-за отсутствия счета я не мог.

Завершив ревизию кассы и составив протокол, я созвал дирекцию и, призвав Ветрова, заявил, что проверка закончена. Указания на допущенные ошибки я зафиксировал в протоколе. И тут же обратился к Ветрову с просьбой осветить во всех подробностях историю получения им из Иркутска одного миллиона рублей.

Ветров побледнел, как полотно, и очень взволнованно рассказал нам следующее. Он решил воспользоваться тем временем, когда собирался съезд управляющих банками в Самаре, и отправиться в Иркутск. Он не ожидал застать Ермакова, уехавшего на съезд. Состоя директором-распорядителем Омского торгового товарищества, Ветров обещал учесть ему в банке векселя на эту сумму, но таких денег в кассе Омского отделения не было. Перед тем как ехать, Ветров выдал