Мемуары генерала барона де Марбо - де Марбо Марселен

Наконец, после того как мне были даны депеши и инструкции императора, который рекомендовал мне обратить особое внимание на прусские войска, на их выправку, их форму, их оружие, их лошадей и т. д., я отправился в путь. Г-н Талейран передал мне пакет для г-на Ла-форета, французского посла в Берлине, у кого я должен был остановиться. Прибыв в Майнц, который в то время был частью французской территории, я узнал, что маршал Ожеро был в это время в Висбадене. Я отправился туда и застал его дома и сказал ему, что я еду в Берлин по приказу императора. Он поздравил меня и приказал мне продолжать мое путешествие.

Я ехал ночь и день, погода стояла великолепная. Был июль, и я прибыл в Берлин несколько усталый, но довольный. В это время дороги в Пруссии еще не были мощеными, и мы ехали по сыпучему песку, в котором постоянно увязали колеса экипажа, поднимались тучи пыли. Все в целом это было невыносимо.

Г-н Лафорет меня принял прекрасно. Я поселился в посольстве и был представлен королю и королеве, а также всем принцам и принцессам. Получив письмо от императора, король Пруссии показался несколько взволнованным. Это был высокий красивый человек, лицо которого дышало добротой. Но в нем не было некоторого оживления, которое обычно говорит о твердом характере. Королева была действительно прекрасна. Единственное, что ее портило, — это был тяжелый галстук, который она носила. Говорили, он скрывал зоб довольно больших размеров. После того как врачи постарались его вылечить, он открылся и распространял неприятную гнойную жидкость, что особенно усиливалось, когда королева танцевала, а танцы были ее любимым занятием. В остальном она была полна изящества, лицо выражало ум, а особая величественность говорила о твердой воле. Я был принят очень мило. С ответом, который я должен был увезти императору, дело несколько затягивалось, более чем на месяц. Настолько, казалось, было сложно его составить. Королева желала приглашать меня на все празднества и балы, которые она давала в течение всего моего пребывания в Берлине.

Среди всех членов королевской семьи с особой добротой относился ко мне, во всяком случае внешне, принц Людвиг, племянник короля. Меня предупредили, однако, что он ненавидел французов, и особенно их императора. Но поскольку он страстно любил военное дело, он меня постоянно расспрашивал об осаде Генуи, о битвах при Маренго, при Аустерлице, а также об организации нашей армии. Прусский принц был действительно великолепен и с точки зрения ума, и чертами своего характера. Из всех членов королевской семьи он один был более всего похож на Фридриха Великого.

Я познакомился при дворе со многими и более всего с офицерами, которых я видел всех в дни парадов и маневров. Я проводил свое время очень приятно. Наш посол окружал меня заботой. Но вскоре я заметил, что они хотели заставить меня сыграть определенную роль в довольно деликатном деле, которое мне совершенно не подходило, и я стал очень сдержан.

Однако рассмотрим положение Пруссии. Депеши, которые я привез, имели к этому отношение, как я об этом узнал позже. Приняв от Наполеона в дар Ганновер, родовое владение правящей английской династии, берлинский кабинет сделался союзником не только антифранцуз-ской части своего общества, но почти всей прусской нации. Самолюбие немцев было уязвлено успехами французов над австрийцами, и Пруссия боялась, чтобы ее хорошее положение не разрушилось из-за войны, которую лондонский кабинет уже ей объявил. Королева и принц Людвиг стремились воспользоваться восторженным возбуждением умов, чтобы склонить короля к необходимости объявить войну Франции, примкнув к России, которая надеялась взять реванш за свой позор при Аустерлице. Император .Александр вел в то время переговоры о своих проектах против Франции через одного поляка — своего любимого адъютанта князя Чарторыжского. Однако антифранцузская часть общества, которая с каждым днем все увеличивалась, еще не была готова убедить короля Пруссии порвать с Наполеоном. Но чувствовалось, что ее поддерживает Россия. Эта партия удвоила свои усилия и очень ловко воспользовалась ошибками, совершенными Наполеоном, когда он посадил своего брата Луи на голландский трон и сделал самого себя протектором Рейнской конфедерации, акт, который был представлен королю Пруссии как движение в сторону восстановления империи Карла Великого. Но говорили, что Наполеон хочет в конце концов низвести всех оставшихся германских суверенов до уровня своих вассалов... Подобные высказывания, к тому же сильно преувеличенные, произвели тем не менее большое изменение в позиции короля, поведение которого с Францией стало с тех пор очень двусмысленным, что заставило Наполеона написать ему лично, не обращаясь к обычным дипломатическим процедурам, чтобы спросить: «Вы за или против меня?» Таково было содержание письма, которое я передал королю.

Королевский совет, желая выиграть время, чтобы пополнить свои вооружения, задерживал ответ, что явилось причиной моего столь долгого пребывания в Берлине. Наконец, в августе произошел общий взрыв настроений против Франции, и королева, принц Людвиг и вся знать, армия и все население потребовали громогласно объявления войны. Король позволил склонить себя на их сторону, но, хотя и решившись на разрыв мира, он сохранял еще слабую надежду избежать открытых военных действий. Как будто бы даже в его ответе императору он обещал разоружиться, если тот отзовет во Францию все свои войска, которые находились в Германии. Этого Наполеон делать не хотел, пока Пруссия не будет полностью разоружена. Таким образом, образовывался порочный круг, из которого единственным выходом была война.

Перед моим отъездом из Берлина я был свидетелем разбушевавшегося гнева против Наполеона всей прусской нации, обычно очень спокойной. Офицеры, с которыми я был хорошо знаком, не осмеливались больше со мной ни разговаривать, ни приветствовать меня. Многих французов население просто оскорбляло на улице. Наконец, гвардейские жандармы дошли до того, что они пришли точить лезвия своих сабель о каменные ступени особняка французского посольства.

Я поспешил как можно скорее отправиться в Париж, увозя с собой многочисленные свидетельства о том, что происходит в Пруссии. Проезжая через Франкфурт, я встретился с маршалом Ожеро, находящимся в очень печальном состоянии духа: он только что узнал о смерти своей жены, прекрасной и доброй женщины, о которой он горько сожалел и потеря которой чувствовалась во всем его штабе, так как она со всеми была добра и приветлива.

Прибыв в Париж, я вручил императору ответ, подписанный королем Пруссии. Прочтя его, он расспросил меня о том, что я видел в Берлине. Когда я рассказал ему, как гвардейские жандармы точили сабли на лестнице нашего посольства, он невольно сжал рукоятку своей шпаги и возмущенно воскликнул: «Наглые фанфароны! Они скоро узнают, что наше оружие в прекрасном состоянии». Моя миссия была окончена, и я вернулся к маршалу Ожеро и провел весь сентябрь во Франкфурте, где мы готовились к войне, продолжая веселиться, насколько было возможно, поскольку думали, что не существует ничего менее прочного, чем жизнь военных, и потому нужно было торопиться ею воспользоваться.

Г лава XXIX

Состояние прусской армии. — Поход на Вюрцбург. — Сражение при Заалъфелъде и смерть прусского принца Людвига. — Ожеро и его старый соратник. — Возвращение в Вену. — Эпизод

Тем временем различные корпуса Великой армии приближались к берегам Майна. Император только что прибыл в Вюрцбург, и его гвардия перешла Рейн. Пруссаки, со своей стороны, также начинали передвижение и вступили в Саксонию, вынудив курфюрста присоединить его войска к их собственным. Этот несколько насильственный союз, следовательно, не слишком прочный, был единственным, которым располагал прусский король в Германии. Правда, он ожидал прибытия русских, но их армия была еще в Польше, за Неманом, на расстоянии больше чем 150 лье от земель, где должны были решаться судьбы Пруссии. С трудом можно было поверить в то, что только некомпетентность в течение семи лет определяла решение европейских кабинетов, враждебных Франции. Мы видели в 1805 году австрийцев, атаковавших нас на Дунае и позволивших разбить себя поодиночке при Ульме, вместо того чтобы дождаться русских, которые должны были к ним присоединиться. И Пруссия тогда могла бы сменить свою политику относительно Наполеона. И вот теперь, в 1806 году, эти же самые пруссаки, которые за год до этого могли бы помешать разгрому австро-русской армии, присоединившись к ним, не только сами объявили войну, в то время как мы находились в состоянии мира с венским кабинетом, но, повторяя ошибку, они атаковали нас, опять-таки не подождав русских. Наконец, через три года, в 1809 году, австрийцы сами возобновили войну против Наполеона в тот момент, когда он находился в мирных отношениях и с Пруссией и с Россией. Эти разногласия всегда обеспечивали победу Франции. К сожалению, так не случилось в 1813 году, когда мы были разбиты коалицией наших врагов. Прусский король в 1806 году тем более был не нрав, когда объявлял войну, не дожидаясь прихода русских, что его войска, хотя и очень обученные, не были в состоянии помериться силами с нашими, настолько были слабы их состав и организация.