Осенний призрак - Монс Каллентофт

Густой лес вокруг Малин и Харри такой же бесцветный, как и небо над ним. Сейчас мир как никогда лучше приспособлен для дальтоников. А на земле лежит черная листва, утратившая яркие осенние краски. В воздухе витает запах тления, ощущавшийся еще в машине, стойкий и зловещий.

Малин видит маленький одноэтажный домик возле рощицы в нескольких километрах к югу от поселка Бьёрсетер. Темно-красная краска в свете бледного осеннего солнца кажется выцветшей от бесконечных дождей.

Андерс Дальстрём — последний из всплывших в расследовании голосов. Малин еще не знает, что он значит.

«Следуй голосам, пока они не смолкнут. Продолжай следовать им и после этого, и тогда, может быть, ты будешь вознаграждена: ты услышишь, как они связаны между собой, как согласованы. Ты узнаешь правду».

«Правда, — вот чего ждут от нас люди. Ни больше ни меньше, — думает Малин. — Как будто она сделает их менее пугливыми».

«Вольво» останавливается на усыпанной гравием площадке перед домом. Возле гаража припаркован красный «Гольф». «Внутри замка Скугсо свободно разместились бы три десятка таких домов», — замечает про себя Малин.

У входа прикреплена табличка с именем Андерса Дальстрёма. Дверь открывается — и на пороге появляется мужчина в джинсах и футболке с изображением Боба Дилана. У него маленький курносый нос и узкое лицо, обезображенное следами от оспы.

— Андерс Дальстрём? — спрашивает Харри.

Мужчина кивает, вскидывая голову с растрепанными черными волосами.

— Не найдется ли у вас стакана воды? — просит Малин, переступая вслед за хозяином дома порог неприбранной кухни.

— Разумеется, — улыбается мужчина.

У него хриплый и низкий голос, настороженный и в то же время дружелюбный.

Мужчина подает Малин стакан правой рукой.

Стены кухни завешаны концертными афишами: Спрингстин на стадионе, Клэптон на «Скандинавиуме», Дилан в «Хове».[66]

— Боги, — указывает на афиши Андерс Дальстрём. — Таких больше не будет.

Полицейские сидят на старом диване, неторопливо попивая только что сваренный горячий кофе.

— А вы сами занимаетесь музыкой? — спрашивает Малин.

— Скорее занимался раньше, — отвечает Андерс.

— Мечтали стать рок-звездой? — интересуется Харри.

Дальстрём садится напротив гостей и делает большой глоток кофе. Он улыбается, отчего его курносый нос делается еще меньше.

— Нет, не рок-звездой. В молодости я хотел стать бардом.

— Как Ларс Виннербек?[67] — спрашивает Малин, вспоминая концерты великого линчёпингца на переполненном стадионе «Клоетта-центр».

— Ларса Виннербека из меня, к сожалению, не получилось, — вздыхает Андерс.

«Но ты все еще надеешься стать им, не так ли?» — мысленно обращается к собеседнику Форс.

— У меня студия в гараже. Я сам ее обустроил. Там я записываю свои песни. Но времени на музыку остается мало. Работа…

— И где же вы работаете?

— В доме престарелых в Бьёрсетере. Я работаю ночами, поэтому днем ни на что не остается сил. Утром я пришел с работы, вечером мне опять уходить.

Малин рассказывает Андерсу Дальстрёму о цели их визита: о Йерри Петерссоне и автокатастрофе, о том, что рассказала им Стина Экстрём.

«Может, мне не следовало бы так откровенничать с ним», — сомневается про себя Малин. Но у нее слишком болит голова, чтобы думать о том, что стоит, а чего не стоит говорить, к тому же у них нет никаких оснований в чем-либо подозревать Дальстрёма.

— И все-таки, вы чего-нибудь добились в музыке? — интересуется Харри.

— Немногого, — отвечает Андерс. — На вечеринках в гимназии мои песни имели некоторый успех, но все кончилось, когда я стал студентом.

— Вы знали Йерри Петерссона?

— Совершенно не знал.

— Разве вы не учились вместе с ним в гимназии?

— Нет. Он и Андреас Экстрём окончили Кафедральную гимназию, а я — Юнгстедскую.

— То есть вы совсем не знали Йерри? — уточняет Малин.

— Я только что ответил на этот вопрос.

— А Андреаса Экстрёма? Его мама сказала нам, что вы дружили.

— Это правда. Мы были неразлучны, защищали друг друга, сидели рядом на уроках.

— Вы выросли вместе?

— Да, ходили в одну школу в Лингхеме. Андреас переехал туда, когда учился в седьмом классе.

Малин вспоминает свои школьные годы в Стюрефорсе, своих одноклассников, рассыпавшихся по всей стране. Были среди них и хулиганы, которым нравилось обижать тех, кто казался слабее их. Юхан, Лассе, Юнни — она до сих пор помнит их имена. Малин до сих пор стыдно за свою трусость: сколько раз хотела она остановить их, пристыдить и каждый раз находила причину не делать этого.

— Но в гимназии вы уже не общались?

— Общались.

— Правда? Стина Экстрём говорила нам о другом.

— Мы общались, — повторяет Андерс Дальстрём. — Это было так давно, она могла забыть.

— Но ведь вас не было на той новогодней вечеринке у Фогельшё? — Голос у Харри хриплый и холодный, как дождь за окном.

— Нет, меня не пригласили.

Малин наклоняется вперед и всматривается в лицо Дальстрёма, как ей кажется, он прячет его за прядями редких черных волос.

— Ведь вы тяжело переживали его смерть, так? Вы потеряли друга…

— Тогда я особенно увлеченно занимался музыкой. Хотя, конечно, горевал.

— А сейчас у вас есть друзья?

— Какое отношение имеют мои друзья ко всему этому? Сейчас у меня не хватает времени встречаться со всеми ними.

— Что вы делали в ночь с четверга на пятницу? — задает Харри обязательный вопрос, ставя на стол пустую чашку.

— Работал. Вы можете спросить мою начальницу, я дам телефон.

— Мы спросим, — обещает Малин. — Это чистая формальность, — добавляет она, как бы оправдываясь.

— Все нормально, — понимающе кивает Андерс. — Делайте то, что вам нужно для того, чтобы найти убийцу Йерри Петерссона. Он порядочная свинья и заслужил наказание, если действительно вел автомобиль той ночью. Но убивать? Этому не может быть никакого оправдания.

— То есть вы все знали? — спрашивает Харри.

— Что именно?

— Что машину вел Петерссон?

— Я только что об этом узнал, — Дальстрём показывает рукой в сторону Форс. — От нее.

— Можно попросить ваш рабочий телефон? — Малин делает последний глоток из своей чашки и смотрит на Харри.

Когда Мартинссон прощался с Малин у подъезда ее дома на Огатан, было уже совсем темно.

Как заманчиво горят окна соседнего паба! Изнутри слышится музыка, шум. Малин представляет себе, как через несколько минут будет сидеть за барным столиком с бокалом бочковой текилы в руке.

— Заходи! — скомандовал Харри, попрощавшись с ней. Он проследил, чтобы она вошла в подъезд.

Малин закрыла за собой дверь, но не стала подниматься в квартиру. Стояла и слушала голосовые сообщения на мобильном. Одно было от Туве. «Как они там с Янне? — подумала Малин. — Вот уже неделя как я не виделась с ними».

Она позвонила начальнице Дальстрёма в дом престарелых, и та обеспечила ему алиби: порывшись в бумагах, подтвердила, что он работал в ночь убийства.

Малин убрала мобильный и вышла на улицу. Вывеска паба горела теплым, уютным светом, обещающим покой. Форс все еще страдала от вчерашнего похмелья, но теперь к плохому самочувствию добавилась тоска по любимым людям, грусть, отчаяние, и Малин захотелось войти в паб.

Но тут раздался звонок. Папин номер.

— Привет, папа.

— Привет, ты уже дома?

— Да, я уже вернулась. Работала и вчера, и сегодня.

— Ты понимаешь, что мама спрашивала, куда ты подевалась?

— Ты ей объяснил?

— Я сказал, что тебе позвонили с работы и ты была вынуждена срочно уехать в аэропорт.

Ложь.

И тайна.

Они всегда рядом, как две сестры.

— Как там Туве?

— С ней все в порядке. Она ждет меня в квартире, а я сейчас стою на улице. На ужин мы приготовим бутерброды с вареными яйцами.

— Передавай ей привет.

— Хорошо, я увижу ее через несколько минут. Извини, мне кто-то звонит. Пока.

Малин входит и подъезд, поднимается по лестнице и вставляет ключ в замочную скважину. Открывает дверь.

На полу почта, рекламные проспекты и под ними белый конверт формата А4 с ее фамилией и именем, выведенными аккуратным почерком синими чернилами. Без штемпеля.

Малин подбирает почту, проходит на кухню и бросает рекламные проспекты на стол. Потом ножом вскрывает конверт и вытаскивает его содержимое. В нем много фотографий. Разглядывая черно-белые снимки, Малин чувствует, как ее начинает знобить от ужаса, это чувство постепенно сменяется злобой, переходящей в страх.

Папа возле своего дома на Тенерифе.

Нечеткий силуэт мамы на балконе.

А вот они оба с тележкой проходят между рядами продовольственных товаров в супермаркете.