Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

Все, почти все, единогласно выбрали одно-единственное будущее: вернуться в избу, и чтобы никогда ничего такого не случалось. Хотелось одного: закрыть глаза, хорошенько зажмуриться, а потом открыть и увидеть живого Бориса, такого же противного, как обычно, увидеть суетящегося и накрывающего на стол Богдана, и почувствовать эту самую свободу, как далёкую нереальную мечту. Почувствовать и пойти обедать.

Зажмурились почти все маги, однако приём не сработал. Действительность была навязчива, как слепни у реки, сколько ни моргай — всё та же полянка в лесу, всё та же необходимость принять решение, всё те же селяне на поле у деревни…

— Я знаю. Бывает такое, — начал Вениамин. — Я читал. Понимаете, все мы спим, нам надо проснуться. Это всё — глупость, какой-то глупый сон. Знаете, вот, бывает, надышишься костром или пожаром, всякое видится перед глазами. Вот это — оно. Это всё не настоящее. Это как привидения. Вот их нет, а ты их видишь. Или как, знаете, ресница в глаз попала, и ты смотришь на поле, а в поле какой-то странный предмет. Но предмета нет в поле, просто так видится ресница в своём глазу. Так вот это вот всё тут — неправда. Это как бы привидение, ресница.

Вениамин уже хохотал, чрезвычайно обрадованный своей мыслью. Неожиданная находка так поразила его, что он стал похож на сумасшедшего. Хотя никто бы не взялся сейчас сказать точно: он всё еще похож на сумасшедшего или уже сумасшедший.

— Ведь это так просто! Ничего этого нет. И тебя нет, — он ткнул пальцем в плечо Богдану. — И тебя — нет! И тебя! И меня! И меня, представляете, нет! То есть это не я. Это всё — сон. Поймите же вы! Это всё — сон! Хотя, плевать на вас, не хотите — не понимайте. А я тоже хорош, стою перед вами распинаюсь. А вы все суть — видения в моем сне. Такие же, как и я сам. Вот я сплю и вижу сон, как будто мы с вами стоим в лесу! Ха-ха-ха! Стоим в лесу! Ха-ха-ха! Это великолепно! А никакого леса нет, и вас нет, и меня нет. А есть спящий где-то Вениамин, который видит всё это и думает, что всё это взаправду! Морок! Ха-ха-ха! Морок это!

Внезапно Вениамин упал, как подкошенный. Сзади за ним стояла Матильда с толстенной веткой сосны.

— Морок или нет, а решать-то что-то надо. Вон, люди собрались уже…

* * *

Хоть никто и не ожидал от Матильды такой прыти, однако, никто особо и не удивился: в последнее время в жизни магов случилось столько чудес и удивительных вещей, что никто не счёл нужным тратить силы на очередное необычное событие. Все берегли силы на тот случай, когда совершится что-нибудь наиболее банальное и привычное.

— Пока мы тут сопли жуём, я кое-чему научилась, — после небольшого молчания продолжила Матильда. — Я могу теперь летать с ветром.

— И что тут удивительного, девочка? — перебил её Богдан. — Ты и раньше это умела?

— Да, — согласилась Матильда, — но раньше не так. Сейчас я могу видеть ветром. Как бы это объяснить, не просто нагнетать ветер, а я могу смотреть глазами ветра. Мне для этого не нужно вызывать бурю или темноту, я могу просто, как на лошадь, запрыгнуть на ветер и осмотреться.

— А послушать можешь? — с жаром встряла Лея.

— И подслушивать могу, — гордо подтвердила Матильда.

— Так что же ты молчишь, девочка? Ты ж, наверное, уже всё знаешь, о чём в деревне люди говорят?

— Вот этого не знаю, не всё сразу. Подслушивать могу сейчас только случайно, не намеренно, то есть, пока ещё что-то если и услышу, то случайно. А вот именно к определённому человеку пойти послушать — пока не могу.

— Ах, как жаль, — всплеснула руками Лея. — Но хоть что-то ты узнала?

— Я пока не смотрела в деревню, — продолжила Матильда. — Вместо этого я искала везде нашего Миролюба. Смотрела в полях, на холмах, заглядывала в окна. В одном трактире я его нашла.

— Да зачем же ты туда летала? — яростно вклинился в разговор Богдан. — Вот глупая! Вместо того, чтобы посмотреть деревню, ты лезёшь глядеть, что делает Миролюб! Ну вот что за бабьи глупости! Вот зачем? Ну, знаем мы теперь, где Миролюб? И что?

— Не ори, Богдан, — остановила его Матильда. — Я скажу сейчас всё. Летать с ветром я научилась пока мы до деревни шли, только не знала, к чему это всё применить. Просто развлекалась. А этой ночью я, конечно, первым делом и пошла слушать, что люди говорят. Ходила от дома к дому, в окна заглядывала. Это смешно, много о нас говорили люди. В основном, и правда, как и говорит Лея, боялись они нас. А мне весело было. Я одна на всём свете хожу, и всё про них знаю, а никто даже и не догадывается, что я тут. Я даже баловаться стала, чуть что открыто немного окошко или дверь, я зайду и половицами скрыпну или кувшин уроню. А люди, они смешные, они боятся сразу, сразу бледные такие, тётки вовсю вопят. А я смеюсь. А потом подошла я к очередному окошку, гляжу да пакости мелкие сочиняю. А рядом в соседнее окно в избу еще одна женщина смотрит. Белая такая вся: сама бледная, а волосы белые по пояс и как будто ко сну готовилась, в ночной рубашке белой да длинной. А я думаю — дай её напугаю, чтобы не шастала по ночам. Подошла сзади и ветром по волосам резко ударила. А та тётка на меня обернулась… Глаза чёрные, зрачков нет совсем, большие-большие… Но в то же время и не чёрные, а как будто красные, знаете, когда плачешь долго, глаза краснеют. Вот и у неё так. Только они такие красные-красные, но и чёрные-чёрные… И рот она свой как-то так искривила, а изо рта крик, вой такой, как будто как животное воет и ребёнок плачет совместно, и собака на цепи тот вой подхватила. А рот у неё, как яма, ни зубов не видно, ни языка. Чёрная яма. Бездонная, как будто в эту яму бездонную вот-вот засосёт. А рубашка та ночная у тетки вся в крови. Да только кровь эта — не её, а чья-то. А тётка рукой пальцем кривым кажет на старика и воет. Я сбежала, и больше в деревню ту ни ногой. Это очень страшно было… После этого я и начала искать Миролюба, потому что в деревне делать больше нечего.

— Я этой ночью собачий-то вой слышал, — задумчиво проговорил Ярослав. — А это примета верная, умрёт кто-то в деревне. А раз умрёт кто-то в эту ночь, так всё на нас и свалят, скажут: маги пришли и прокляли. И правда, братцы, тикать нам отсюда надо. Матюша, ты умница, все правильно сделала. Хоть и баловалась с магией, а, однако, нам ты помогла… Пойдёмте-ка отсюда подобру-поздорову.

— Да, может, и не умер никто, — вклинился в разговор Вениамин. Он уже очнулся после удара Матильды, и слышал всю историю. — Надо бы сейчас как раз Матильде снова в деревню слетать, ровнёхонько к тому самому дому, посмотреть, помер дед или нет. А заодно было бы неплохо подслушать, вдруг повезёт, что-то полезное услышит.

— Не-ет, я больше в ту деревню ни ногой, — замотала головой Матильда. — Ты сам подумай, стоишь смотришь в окно ночью, а рядом баба в белом… Это ещё хорошо, если она рядом с тобой в окно смотрит, а если она смотрит в то окно, в котором ты?

— А что? Злобная была тётка?

— Да не сказать, что злобная. Тётка и тётка, только вот глаза да этот рот, да рубаха в крови. И вой, знаешь, такой невыносимый, горький очень и страшный. И в этом вое вся смерть как будто, вот если бы она выла, и горе всё, как будто много людей рыдают… Я только удивлена, что никто не слышал. И тут тоже вы говорите, что собака выла. И в деревне хозяйка этого дома пошла собаку бить, чтоб замолчала. А этого воя, который от тётки, как будто и не слышал никто, только старик, на которого она указывала, вздрогнул…

— Пошли, ребятки, подальше отсюда, — подхватил Богдан. — Отойдём, лес кончится, в поле сядем пообедаем.

Однако лес не собирался так быстро кончаться. Было уже за полдень, солнце клонилось к закату, маги изрядно устали и давно уже шли по наезженной тропке. Было жарко и хотелось пить. Вода в флягах нагрелась и была даже больше противной, чем утоляла жажду. Слева от дороги замелькало озерцо. Маги приободрились, решив вскоре свернуть с тропы и расположиться у воды. Однако, Матильда, понимая общее настроение уговаривала всех не отходить от дороги, тем более сейчас, вечером, на закате.