Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— Эх, малый, — гладила его по волосам Аксинья. — Тут такой клубок запутался однажды — не каждому под силу распутать. Собственно, про тебя никто и не думает, скорее всего, никому ты не нужен, гонят да травят, чтоб отца твоего достать. Я б тебя и сама уже выдала, да только Серый приходил, в живых оставил. Я вроде и забыла про него, а как его нет уже много лет, так мне и показалось уже, что его и не было вовсе никогда. И страх весь прошел. Да только он наведался давеча. Спасенья от него нет никакого. Потому я тебя и не трогаю. Боюсь отца твоего. А до тебя, малец, дела мне нет, жалко так, немного, конечно, но по большому счету… Чтоб Миролюба не трогали, жизнь за жизнь, я твою, Серый — Миролюба, обмен это…

— Так что мне-то делать? Почему этот отец прямо ко мне не придёт? Зачем надо весь этот балаган-то устраивать? Жил я и жил себе, зачем эти вот походы…

— Ой, только скажи мне честно. Разве сам не мечтал о походах? — рассмеялась Аксинья.

— Мечтал! Только не о таких. Мечтал о подвигах, о хороших делах мечтал, за правду биться мечтал. А вот это всё — не мечтал.

— А в чём разница? Все, чего ты хотел, вот оно и сбылось. Походы эти твои, за правду бьёшься прямо сейчас. Может, тяжело тебе, бедняжке? То есть не так, как в мечтах: раз и герой. Тут всё по-другому, тут постараться надо. А ты сопли развесил, всё тебе не так, обманули тебя? Да нет, дружок, в этой жизни только по-честному и бывает. Что намечтаешь, — то и произойдёт. Только произойдёт по-честному, не так, как мечтается, потому что мечтается так, чтобы ничего не делать, и всё было. Нет, милок, жизнь, она справедливая. Хотел походы — на! А будешь ныть, только хуже сделаешь.

— Ну, что ты хочешь сказать, что ты всю жизнь мечтала быть кухаркой в придорожном трактире? — усмехнулся Иннокентий.

— Нет, конечно. Я королева. И хотела ею быть. Да только скучно быть королевой, знаешь ли. Когда ты родился королевой, ты чувствуешь, что обязательно нужно сделать что-то важное, что-то огромное в этой жизни, что-то такое, что всю жизнь изменит…

— Суп сварить? — продолжал насмехаться Иннокентий.

— Судьбами хотела управлять. Не супом, конечно.

— Вышло?

— А вот теперь вижу, что и вышло, — рассмеялась в ответ Аксинья. — Видишь, ты ведь ко мне пришёл, а не куда-то во дворец. И теперь-то от меня зависит, что дальше будет с Краем. Кто победит? За кем останется трон? Всё это сейчас зависит только от меня. Если бы я ныла, как ты, что тяжело или трудно, то ничего бы и не поняла. Тут, малой, важно помнить свои желания. Если б я забыла, думала бы просто: на кой чёрт ты мне сдался — лишь бы убрался бы отсюда поскорее, да и не заметила бы, что жизнь Края по одному из возможных путей направила. Но я-то всё помню. И понимаю, что вот сейчас мое желание исполняется. Конечно, не так я себе все это представляла, не так. А вышло так, как жизнь установила. Кухарка решает, кому жить, а кому умирать, кому править, кого казнить.

Глаза Аксиньи блестели каким-то странным огнём, она казалась безумной, однако, в этом было особое очарование — все движения её, несмотря на полноту, напоминали экзотический танец искусной плясуньи. Одним словом, зрелище было завораживающим, будто сама судьба в обличии кухарки ткала свое полотно из разных лоскутков, и, если внимательно смотреть и ничего не пропустить, могло стать понятно, что же будет дальше.

Во всяком случае, все, кто был в этой комнате сейчас чувствовали, что присутствуют при чём-то невероятно важном. Миролюб и Иннокентий стояли, боясь пошевелиться, затаив дыхание, чтобы не спугнуть ненароком танец судьбы.

— Я больше не хочу. Я хочу к маме, — жалобно заговорил Иннокентий немного погодя. — Не надо мне больше походов, я в свою деревню хочу, воду носить, дрова…

— Но ты же понимаешь, что это невозможно, никак, никогда…

— Да почему же? Я просто сейчас пойду по дороге и вернусь по ней домой?

— А разве ты сам из деревни ушёл? А? Или тебя, может, выкрали?

— Да наплевать. Все, старая мечта сбылась. У меня теперь новая мечта! Слышишь ты?! Кто там мои мечты слушает, — заорал Иннокентий на весь трактир. — У меня новая мечта: я домой хочу! Слышите вы?!

Аксинья неодобрительно качала головой:

— Так все в походах домой-то хотят. Это нормально. Это просто ещё один момент исполнения мечты о путешествиях — хотеть домой. Ведь, когда люди сидят дома, им незачем туда хотеть. Так что эту твою мечту никто исполнять не будет, милый мальчик. Потому что желание попасть домой — это знак, что ты в походе, в том самом, о котором мечтал…

— Что же мне теперь делать? — совсем растерялся Иннокентий.

— Во-первых, быть благодарным…

— Да за что? За это вот всё?!

— Да, за то, что сбывается твоя мечта, и за это вот всё, как ты говоришь…

* * *

— А ну, как засада это? — шипел, строя воинственные рожи, Ярослав. — Вдруг, псы за пригорком. Мы выйдем навстречу, и нас сцапают?

— Да они нас боятся больше, чем королевы, — беззаботно пожала плечами Лея.

— Откуда такая уверенность? Я ещё пожить, например, хочу! — возмущался Богдан.

— Потому что я знаю! Я выросла в таких местах. Я такая же, как они. И я их знаю. И знаю, что они больше всего на свете боятся вас, магов. И сейчас они уверены, что вы каждого из них запомнили и, чуть что, каждого проклянёте до седьмого колена, что, как только вас заберут псы, деревня сгорит вместе с жителями дотла.

— Что, прям все в такие сказки верят? — удивился Вениамин. — Я, между прочим, тоже не при дворце рос, и ни во что такое не верил…

— А как же ты книжником-то стал? — Лея начинала злиться, возмущённая недоверием.

— Книжники — это другое. Все их причисляют к магам, но это другое, их не боятся. Я, признаться, сильно удивлён, что та девка заблажила на всю округу. Я сказал ей, что я книжник и могу помочь, только она молчала всё время, ну, я решил показать…

— Ага, — Лея продолжила рассуждать, — то есть эта девка сейчас уже рассказала своим сородичам всё, что ты ей наболтал? Теперь они все думают, что мы книжники… Ну что, поздравляю нас, теперь никто нас точно не боится. Все решили, что мы балаган. Фокусники?!

Лея металась от сосны к сосне, как раненая медведица, выла и стонала от негодования. Смотреть на неё было страшновато, сейчас, видя её такой, никто уже почти не сомневался, что Бориса убила именно она.

Маги, зажатые в плотное кольцо собственных страхов: там селяне, тут этот вулкан, чуть дальше — псы королевы, — совершенно растерялись. Каждый сейчас подумал о том, что во всём этом глупом и несуразном, злом и крикливом мире у них было одно единственное убежище: избушка на краю леса. И каждый чувствовал благодарность своему врагу Борису, так ловко упрятавшему их от всех бед и невзгод. Каждый сейчас ненавидел Лею, принёсшую в избу запахи чужих земель, рассказы о дворцах, мысли о смелости и решительности одиночных походов, ненавидел ее спутников, ненавидели всё, что выманило их на свободу, сделав её единственной мечтой в жизни… Каждый ненавидел сейчас и самую эту мечту, эту свободу, которой так жаждал, задыхаясь под гнётом командования Бориса, а позже и Вениамина, сейчас полжизни бы каждый отдал за возможность оказаться в полутёмных комнатушках избы, где каждый знал, что делать, у каждого была своя роль: один кашеварил, другой лечил… А здесь? Что было здесь, на этой свободе? Здесь была только свобода. Одна сплошная бескрайняя нескончаемая свобода и больше ничего. Бездушная безрадостная свобода выбирать себя, выбирать свои свойства, свобода быть добрым или злым, глупая свобода трудиться или лечь и умереть, свобода выбирать всё, что угодно. Но эта свобода ничего не гарантировала, ничего не обещала, она не подсказывала, правильный ли выбор делает маг, никак не намекала, по какой дороге пойти. Это была полная и абсолютная свобода стать кем угодно и куда угодно пойти, никто не знал этих людей, у них не было прошлого, а будущее своё строили только они сами вот прямо сейчас, в душераздирающем настоящем, захлёбываясь обилием такой горькой и страшной, но совершенно реальной свободы, от которой некуда было спрятаться.