Лучший мир - Маркус Сэйки

Эйми смотрела на огонь. Отблески пламени высвечивали тонкие черты ее лица, зажигали искорки в глазах.

– Значит, вы открыли, что делает людей анормальными. Почему не поделиться этим знанием?

– Когда мы выяснили закономерность, Эйбу пришло в голову, что мы можем ее воссоздать и что это должно быть достаточно просто.

– Просто? Люди работали над этим тридцать лет.

– Найти причину было трудно, но воспроизвести ее – нет. Назови это теорией трех картофелин. – Он увидел выражение лица жены и рассмеялся. – Это слова Эйба. Скажем, что причина появления сверходаренных состояла в том, что люди съедали три картофелины подряд. Выяснить это очень трудно, ведь диапазон человеческих привычек очень широк. Но когда ты понял это…

– Тебе нужно всего лишь съесть три картофелины.

– Или в данном случае создать целевую терапию с использованием некодирующих РНК для регулировки экспрессии генов.

– И эта терапия действует? – не поверила Эйми. – Вы можете делать людей сверходаренными?

– Наши исследования по подтверждению работоспособности концепции были довольно успешными. Мы пытались разработать переход в первую фазу испытаний на человеческих существах, когда Эйб исчез.

Эйми встала и отошла от него. Это было настолько неожиданно, что Итан поначалу решил: она услышала что-то, а потому быстро поднялся и спросил:

– Что случилось?

Она уставилась в окно, сцепляя и расцепляя пальцы.

– Милая?

Эйми развернулась к нему и сказала, глядя в упор:

– Ты глупый, глупый мальчишка.

Ее слова были ударом ниже пояса. До этого он испытывал облегчение от разговора с ней, от рассказа о собственном торжестве. Оттого, что сидел в этих украденных минутах покоя и красовался перед женой.

– Я не…

– Что, по-твоему, должно было случиться? – прошипела она, и это было хуже, чем крик. – Ты хоть подумал об этом?

– О чем это ты?

– Неужели ты настолько слеп?

Эйми шагнула к нему, и свет пламени, который минуту назад делал ее такой привлекательной, теперь лишь подчеркивал ее ярость.

– Слушай, – сказал Итан, – я знаю, это выходит за пределы обыденности, но ты должна понять: мы отдавали себе отчет в том, что это самое большое открытие со времени… ну, не знаю… расщепления атома.

– Именно. Вот именно. И в каких целях было использовано то самое открытие?

Он изменился в лице от ее слов.

– Итан, у тебя семья. Дочь. А ты со своим дружком затеваешь этот маленький научный проектик…

– Слушай…

– …который изменит весь мир. Изменит все. И тебе не приходило в голову, что люди захотят забрать это у вас?

– Я… – Он выдохнул. – Я ученый. Я просто хотел знать.

– Поздравляю. Ты войдешь в историю.

Презрение в ее голосе потрясло его. Они оба были добропорядочными либеральными интеллектуалами, умели говорить и слушать. Да, иногда, конечно, ссорились, но без скандалов. Они были женаты не первый год, но он ни разу не слышал, чтобы она говорила вот так.

«Да нет же. Просто эта ненависть никогда не была направлена на тебя. Ты же помнишь, как вчера вечером она призывала проклятия на голову Джереми».

– Эйми…

– Помолчи, Итан. По-мол-чи!

И он молчал остаток дня – в надежде, что утром все будет по-другому. И хотя они спали вместе, она приютилась в дальнем от него углу большой кровати, даже во сне источая ярость. Утром он приготовил на завтрак яйца и кофе.

Она не произнесла ни слова. Он вообще не услышал от нее ни звука до этого момента, когда она сказала, что Вайолет холодно.

Они пошли в дом. Неожиданно раздался грохот еще одного выстрела, уже ближе. Итан хотел поговорить с женой, упросить ее пообщаться с ним, но заставил себя проглотить слова.

У задней двери она повернулась и протянула руки к Вайолет. Итан молча передал ей дочку. Эйми приняла ребенка и на пороге сказала:

– Итан, я тебя люблю. Ты это знаешь. Но я не уверена, что когда-нибудь смогу тебя простить.

– Эйми…

– Если бы речь шла только о нас, это было бы другое дело. Но кто-то похитил Эйба, возможно – убил его. Те же люди преследуют тебя. Может, это федеральные агенты, может – нет, но это не имеет значения, потому что ДАР тоже ищет тебя. Ты вчера ограбил бензозаправку…

– У меня не оставалось выбора!

– И все это – все-все – обрушится на нас. – Эйми подняла повыше Вайолет. – На нее. Подумай об этом.

Она вошла внутрь, громко хлопнув дверью.

Глава 34

Он был мертвецом, которого преследовали слова другого мертвеца.

«Если ты это сделаешь, то мир вспыхнет».

Неужели всего три месяца прошло с того дня, когда Дрю Питерс сказал ему это? Три месяца с того дня, когда он сидел на скамейке у Мемориала Линкольна с бомбой в руках и решал: приводить ее в действие или нет. И он решил, что мир заслуживает правды и не имеет значения, какие будут последствия.

«Ах ты, несчастный идиот! Какая наивность, какой слепой оптимизм – пытаться искушать вселенную».

Его решение привело к тому, что Служба справедливости была закрыта – зубы ДАР вырваны. Общественное мнение оправдало Джона Смита, который получил полную свободу делать что заблагорассудится. Президент Уокер ушел в отставку, и теперь его ждал суд, а президентское кресло освободилось для человека, не имевшего для этого поста ни достаточной воли, ни мудрости. Для человека, готового ввергнуть их в гражданскую войну, которую Купер всю свою сознательную жизнь пытался предотвратить. Железный кулак американского правительства был занесен для удара у самых стен города. А сын лежал в коме, погруженный в мир кошмаров за свой грех – попытку защитить отца.

И опять же его дети страдали по его вине. Не в каком-то метафорическом, а в буквальном смысле. Планшетник на его коленях раз за разом повторял одну и ту же запись. Весь этот ужас длился всего десять секунд: Сорен входит в ресторан, одному охраннику перерезает горло, другому – плечевую артерию и направляется к нему. Купер швыряет в него стул, запрыгивает на стол, атакует. С глуповатым выражением смотрит на свою перерезанную почти пополам руку. Бежит Тодд. Киллер поворачивается, поднимает локоть. Глаза мальчика стекленеют, тело обмякает. Купер бросается на кинжал, и тот вонзается ему в сердце. Он падает рядом с сыном, а Сорен уходит.

Остановка. Возвращение к началу. Сорен входит в ресторан…

Купер заставлял себя снова и снова смотреть это, но потрясение не уменьшалось, происходящее на экране не утрачивало своего ужаса.

Он потер глаза здоровой рукой. Его сын неподвижно лежал на больничной кровати, дышал, но не более того. Руки утыканы иглами с трубками. Бритая голова обмотана бинтами.

Когда ушли Эпштейны, Купер убедил Натали лечь. Она возражала, но усталость взяла свое, и она устроилась в соседней комнате вместе с Кейт. А Купер думал, что ему больше никогда не удастся уснуть. Действие болеутоляющих прекращалось, и у него возникло ощущение, будто в грудь ему вонзаются когти, а руку пилят раскаленной бензопилой. Боль – это воздаяние, несоразмерно крохотная месть за его гордыню. Как и бесконечный просмотр видео. Как и возникающая перед его мысленным взором картинка сосредоточившихся у Новой Земли Обетованной войск. Семьдесят пять тысяч – немыслимо избыточная сила. Речь шла не о том, чтобы подавить территорию сверходаренных, а о том, чтобы стереть ее с лица земли. Даже здесь, в подвальном этаже, он слышал рев проносившихся над городом самолетов.

Если бы он мог отдать чудом возвращенную ему жизнь за то, чтобы Тодд встал и пошел играть в футбол, он сделал бы это без колебаний. Но даже это казалось ему всего лишь отсрочкой. Джон Смит получит свою войну, и в мире заполыхает пожар. Никто не был в безопасности.

«А ты сидишь здесь и ничего не можешь сделать. Черт побери, ты даже сына своего не смог защитить».

Купер почувствовал, как изнутри наружу рвется крик, и представил его в виде ударной волны, которая сметает все на своем пути, оставляя после себя плоский мир. Но если последние месяцы и научили его чему-то, так это пониманию того, что он всего лишь человек.

За неимением других полезных занятий он ткнул пальцем в планшетник, закрыл видео и открыл досье на Сорена Йохансена, человека, который пытался убить его сына.

Досье было обширным. Информация о рождении Сорена, его раннем диагностировании. Все записки из Хоксдаунской академии, где он вырос. Подробный анализ его дара.

Секундомеры первого уровня встречались крайне редко даже по сравнению с другими, имеющими выдающиеся способности, и Купер никогда лично с такими не сталкивался. С философской точки зрения, они иллюстрировали восхитительную идею. Как и теория относительности, они доказывали, что те самые вещи, которые считались неизменными, на самом деле таковыми не являлись. Секундомеры, конечно, не воздействуют на время, как это делает скорость. Все зависело только от восприятия, и для большинства из них вариация была очень незначительной. У нижних уровней – четвертого и пятого – эта разница могла быть практически незаметной. Секундомер с коэффициентом задержки в полторы секунды мог просто казаться человеком с быстрой реакцией.