Король на краю света - Артур Филлипс

class="p1">— Я могу. — Леверет взял своего разведчика за руку. — Я могу, Мэтью.

Тэтчер вернулся на поле, где видел кроликов. Просидел там достаточно долго и достаточно тихо, пока не стемнело. Он вернулся к воротам замка, и его заставили поклониться и прижаться лицом к камням, потому что стражники сумели поднять ворота только на два-три фута от земли.

— Заело, сэр, — сказал один. Они прилагали огромные и шумные усилия, поднимали и тянули, боролись с толстыми цепями, но… — Это бесполезно, сэр, я думаю, сломалось поворотное колесо.

Итак, доктору Тэтчеру пришлось лечь на землю и извиваться под сочащимися влагой зубами подъемной решетки, в то время как стражники смеялись до колик. Он протолкнул свою сумку первой, плотно закрыв ее, чтобы кролик, которого он заманил в ловушку, не смог удрать.

Наверху, из окна своей мастерской, успокаивая кролика на руках, он наблюдал, как ворота плавно открылись для тележки, доверху нагруженной ящиками и снедью.

10

Времени было мало, и определенные шаги, которые следовало выполнять один за другим — в порядке, оговоренном с Леверетом в комнате за рыбной лавкой, когда доктор еще сопротивлялся плану великана, — были предприняты одновременно, несмотря на то что в них надо было вносить исправления при первом же намеке на ошибку. Сюжет, недооформленное чудище, рожденное в результате пьяных рассуждений на сцене пустого театра в Лондоне, в рамках спектакля выглядел еще более неуклюжим, чем предполагало его грубое, полное изъянов зачатие. Перепутались связи между простыми причинами и следствиями. Вопросы проплывали мимо, оставаясь без ответа. Наказания предшествовали преступлениям. Меры предосторожности придумывались одновременно с принятием рисков или позже. Точность измерений? Невозможна. Жизненно важна — и невозможна.

И вот Мэтью Тэтчер сидел на полу своей мастерской, держа на коленях кролика, который не дышал, и его сердце не билось, несмотря на все манипуляции.

И вот Мэтью Тэтчер, не зная свой точный вес, толком не понимая, какова сила этих северных трав, упал на колени посреди оттаивающих полей далеко от города — он забрел туда без присмотра, как протестант; упал на колени, как католик; склонился до земли, как магометанин; бормотал, тяжело дышал, блевал, как проклятый.

И вот Мэтью Тэтчер, собрав посильные заметки и наблюдения, продолжил — полуслепой, на четвереньках — свой путь через смертоносную пустыню невежества.

11

— Я позорно мало могу предложить вам, ваше величество, в знак благодарности за прием при дворе и за радость общения с вами в эти месяцы. Я бедный человек. У меня имеются медицинские знания, но, боюсь, нет ничего такого, чем доктор Крейг не обладал бы в избытке. И все же у меня есть это — я держал его при себе долгие годы, и хотя бедность подарка смущает меня, все же было бы безмерной честью, если вы его примете.

Тэтчер склонился перед любопытным королем, снова мальчиком, обрадованным предстоящим сюрпризом. Доктор достал из сумки резную шкатулку. Крышка бесшумно поднялась на гладких деревянных петлях.

— Вы проявили интерес к различиям, когда мы играли в первый раз. С тех пор я размышлял, подходит ли это для короля.

Яков заглянул внутрь шкатулки и увидел маленькие боевые колесницы и визирей, слонов, шахов и янычар с изогнутыми луками и клинками. Несколько луков сломались за годы, прошедшие с тех пор, как Махмуд Эззедин упаковал любимый набор и отправился из Константинополя в море на французском корабле.

Яков брал каждую фигуру по очереди, помещая их на доску после того, как смахнул фигуры из своего обычного набора. Когда доска была заполнена, король посмотрел на доктора и сказал:

— Они превосходны, Мэтью из Турции. Теперь мы будем использовать только этот набор, вы и я, он лишь для нас. Я всегда буду играть белыми.

— Я сам буду расставлять их каждый раз, когда вы захотите поиграть, ваше величество.

— Дон Диего, пожалуйста, обратите внимание на подарок, который я получил от моего скромного доктора. Красиво, не правда ли?

— Действительно, ваше величество. Хотите набор от короля Фелипе? Я немедленно напишу ему.

— Нет, обезьяна вы этакая. Я хочу, чтобы вы восхитились этим прекрасным набором, который мне только что подарили.

— Весьма замечательно, ваше величество.

Дон Диего, не желая отставать и вдохновленный гневом короля, который об этом и не подозревал, через неделю преподнес Якову свой собственный подарок: обезьянку в черно-золотом бархате, похожем на обычные одежды испанского посла.

Не так много игр спустя король Яков смотрел на доску, нахмурившись, как будто был разочарован своим затруднительным положением, как будто не помнил ни одного хода, которые привели к этому моменту. Доктор Тэтчер наблюдал за королевским лицом. Хмурое выражение было напускным, но, похоже, оно не скрывало никакой стратегической мудрости, что доказали следующие неструктурированные атаки и отступления. Яков снова напомнил Тэтчеру сына, который корчил гримасы, пытаясь выглядеть серьезным, и Тэтчер, как безумный, чуть не упомянул Исмаила.

Королевская обезьяна быстро научилась подражать венценосному господину: зверек наклонил голову, рассматривая доску точно так же, как это делал Яков. Сложил передние лапы вместе, как руки, и держал их под подбородком, пока размышлял. У него даже были остатки еды на курточке. Он облизал лапу, взял фигуру и задумчиво кивнул, в точности воспроизводя привычку короля. Яков и Тэтчер оба рассмеялись, и обезьяна, казалось, была довольна собой. Она повторила трюк. Яков скормил зверьку виноградину, пока Тэтчер возвращал фигуры к status ante simia *[2].

— Как восхитительно, как забавно, когда животные подражают нам и стремятся вести себя как мы! — сказал король Шотландии.

— Проблема возникает позже, — заметил Тэтчер, — когда мы, занимаясь своими обычными делами и только ими, понимаем, что стали похожи на животных и меньше — на людей. Мы склоняем головы и всматриваемся в свои шахматные доски, и кажется, что осознанности или ума у нас не больше, чем у обезьяны на поводке.

Король Яков VI облизал пальцы и толкнул своего шаха в тень стоящей неподалеку боевой колесницы, под защиту.

— Без сомнения, бывают ложные донесения, — сказал он, возвращаясь к теме разговора несколькими минутами ранее. — Не всякое заявление о чародействе или колдовстве сделано честно или правильно. Любое сообщение должно быть расследовано. Тщательно и спокойно. Используя весь здравый смысл, который даровал нам Господь. Можно даже сказать, смиренно. Случалось, завистливые соседи возводили напраслину на богатых в надежде украсть их собственность. Иной раз блудники пытались избавиться от ненужных жен путем яростных обвинений в темных искусствах. Я размышлял о своей собственной матери. Ее худшее поведение, если рассматривать его в определенном свете, стало поводом для необдуманных