Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

Предавшие меня в Нидерландах беспринципно переметнутся на сторону союзников и будут с пеной у рта доказывать, как храбро они боролись в Сопротивлении. Вероятно, они думают, что я мертва или настолько искалечена духовно, что меня можно не опасаться. По многим разделившим мою судьбу я замечала, что после всех перенесенных страданий они стали апатичными или пассивными. Однако мои предатели заблуждаются: даже живя в далекой Швеции, я позабочусь о том, чтобы им не удалось скрыть свои грязные делишки. И я пишу подробное письмо к голландским властям, где обвиняю Лео Криларса и Кейса ван Метерена в предательстве, а Маринуса Криларса — в коллаборационизме. По возможности тщательно я описываю события и факты, об этом свидетельствующие. Вскоре получаю ответное письмо и с облегчением узнаю, что они все трое арестованы и заключены под стражу.

А потом следует еще одно письмо от голландских властей. Речь в нем идет о налогах моих родителей. Мой брат уже уведомил налоговые органы о том, что наши родители погибли, но в письме утверждалось, что они… вновь должны заплатить налоги, да еще с процентами, поскольку мы с братом не можем доказать, что наших родителей нет в живых. И официально нигде не зафиксировано, что они мертвы.

Наш дом, разграбленное имущество и экспроприированные ценности — ничего из этого я назад не получила. Равно как и деньги, которые под давлением оккупационных властей родители вынуждены были положить в банк “Липпман, Розентал & Ко”, по крайней мере ту их часть, которую отец еще раньше взял из банка и спрятал на фабрике. Доказать все это очень трудно, утверждают голландские власти. Когда я отвечаю, что на самом деле все очень просто и украденное должно быть возвращено, мне вновь сообщают, что доказать все очень трудно и мое дело непременно будет тщательно изучено и рассмотрено. Для реституции украденных денег и имущества, которые во время войны были в ведении нидерландских властей, вскоре после освобождения правительство Нидерландов разработало специальный закон, препятствующий возращению украденного ограбленным собственникам. Парламент утвердил этот закон. Невероятно демократично. Такому закону позавидовал бы даже нацистский режим. И те же самые нидерландские власти тем временем сняли с банковского счета деньги моих убитых родителей, чтобы заплатить с них налоги с процентами, а также все прочие неведомые нам расходы. Без нашего, естественно, согласия.

Я не могу позволить себе нанять адвоката. Более того, я не знаю, могу ли я адвокатам доверять. В первые годы оккупации я видела, как большинство адвокатов просто-напросто бросили своих уважаемых коллег еврейского происхождения на произвол судьбы. Куда-то подевались их с пафосом декларируемые принципы о праве и их безупречной порядочности. Вот и г-н Й. Б. Хенгст, адвокат моего бывшего мужа Лео, несмотря на то что вина его клиента была доказана в суде, написал мне угрожающее письмо такого содержания.

Уважаемая мефрау,

…Установлено, что ваши отношения с моффами[101] были куда более серьезными, чем те, которые вы приписываете ему /Лео/. И нет никакого сомнения в том, что, как только вы прибудете в страну, несмотря на ваше шведское гражданство, в отношении вас будут применены соответствующие меры. Именно об этом я вас и извещаю, чтобы впоследствии не заслужить упрека в том, что вы не были своевременно предупреждены.

С уважением….

Письмо Розе от Й. Б. Хенгста, адвоката Лео Криларса

Из моего исчезнувшего имущества мне ничего не удалось вернуть. И из того, что у меня конфисковали немцы, и из того оставшегося, что после освобождения было передано нидерландским властям. Только мефрау Колье вернула мне после войны сохранившиеся у нее деньги. К ним она приложила отчет о потраченных ею суммах на продуктовые посылки и денежные переводы, которые я получала от нее в Вестерборке и Вюгте. А “дорогое государство” зажилило компенсацию всех вынужденно потраченных мною средств. Лишь после судебных разбирательств, длившихся годами, у него удалось вырвать кое-какие крохи.

Но не все бывшие узники концлагерей обратились в суд. Если у вас нет денег, поскольку все украдено, вы ничего не можете доказать. Если вся ваша семья погибла, у вас нет никаких документов. Короче говоря, если у вас больше ничего нет, то вам просто чертовски не повезло. Просто и ясно.

Те же Нидерланды постоянно взывали к чести нации и призывали народ сражаться за короля и отечество. И что это, интересно, за отечество такое?

Процедура выплаты Германией компенсаций причиненного ущерба нидерландским жертвам Второй мировой войны длится вечно. Через десять лет после того, как нас обменяли на немецких военнопленных, Германия подтвердила, что готова возместить ущерб. Это называлось Wiedergutmachung. Я запросила это Wiedergutmachung за годы, проведенные в концлагере, принудительный рабский труд, убийство моих родителей, медицинские эксперименты, потерю танцевальной школы и имущества у нидерландских властей, отвечающих за распределение денежных средств. Так ничего больше об этом и не услышав, спустя почти двадцать лет после войны я послала письмецо с вопросом, как обстоят дела с возмещением, и запросила — в связи с невероятной затянутостью процедуры — выдать мне хотя бы аванс. Мне было прислано ответное письмо, в котором уполномоченный чиновник писал:

Г-же Нордстрем-Гласер

Амстердам, 31 июля 1964 года

Тема: Ваше заявление

Я получил ваше письмо от 28 июля 1964 года, в котором Вы просите на основании вышеуказанного заявления в кратчайшие сроки выплатить вам компенсацию за причиненный ущерб.

Хотя мне понятны причины, давшие вам повод обратиться ко мне, вынужден сообщить, что для меня не представляется возможным выполнить вашу просьбу.

Мой офис завален письменными и телефонными запросами, аналогичными вашему.

Дополнительная обработка подобных запросов повлечет за собой устрашающее количество дополнительной работы, что, в свою очередь, приведет к замедлению нормального урегулирования всех претензий.

Поэтому убедительно прошу вас проявить еще немного терпения, даже если Вы родились до 1 августа 1902 года и по какой-либо причине ваш запрос до сегодняшнего дня не был удовлетворен.

Во избежание дополнительной работы я буду вам признателен, если вы откажетесь от новых попыток связаться с нами, в том числе посредством телефонных запросов.

Глава Центрального бюро по выплате Германией компенсаций узникам нацистских концлагерей

Г-н Й. Г. А. тен Ситхоф

В других странах подобные компенсации уже выплачены. Спустя какое-то время я получаю письмо, в котором мне отказывают в возмещении ущерба, поскольку я теперь шведская подданная, а не нидерландская. Хотя я могу доказать, что страдала в лагерях, будучи голландской подданной, нисколько не помогает. Более того: нидерландское посольство присылает мне письмо, в котором ставит под сомнение мою личность и те лишения, которые выпали на мою долю. Я высылаю им копию удостоверения, которое мне выдали на датской границе, и еще раз лагерный номер, выжженный у меня на руке в Аушвице. На сем мои бывшие соотечественники пропали. Правительство Германии, к которому я обратилась после всех этих мутных переговоров, ответило мне, что Германия передала причитающиеся мне деньги голландскому правительству. Круг замкнулся. И я поняла, что мне не одолеть холодное противодействие отечественной бюрократии.

Я обращаюсь к французскому правительству, которое в ситуациях, схожих с моей, настаивает на справедливом соблюдении правил. Но и это не помогает. Гаага продолжает от меня отказываться. И тогда я обращаюсь к королеве Юлиане. Я встаю на уши и устраиваю так, что у меня получается поговорить с нею во время ее визита в Стокгольм. Королева очень мила со мной. После чего я пишу ей письмо с подробным описанием всех своих злоключений. Получаю ответ. Королева отдает распоряжение должностным лицам во всем разобраться. Благодаря всем этим усилиям я в конце концов получаю компенсацию в две тысячи гульденов за мою стерилизацию в Аушвице.

В принципе я должна была бы получить и компенсацию за принудительное ношение звезды Давида. Ее размеры рассчитываются в зависимости от количества дней, когда я вынуждена была эту звезду носить. Конечно, для меня это несколько притянутая за уши компенсация: в действительности я этой звезды никогда не носила, за исключением одного-единственного дня, когда мне пришлось посетить полицейский участок в Ден-Босе. Но из количества дней, в которые я должна была эту звезду носить, были вычтены 42 дня. Ровно столько дней я просидела в эсэсовской тюрьме в Ден-Босе и, соответственно, не появлялась в общественных местах. Расчеты таковы, что тут и комар носа не подточит, и в этом смысле мои родные Нидерланды проявили себя в полном блеске. В результате за вычетом 42 дней я не дотянула до официально установленного минимума и потеряла право на эту небольшую дополнительную компенсацию.