Проживи мою жизнь - Терри Блик

И виной и стыдом, как варварским мечом по священному гонгу, хлестало по губам:

– Потому что ты предала её. Предала всё. Всех. Стянула кусок пирога и сбежала трусливой шавкой.

Вылетела на стоянку, к байку, остановилась, вцепилась взглядом в руки, на которых оскаленным капканом – мускусный запах и мерцающий шёлк. Грохнулась на колени, упёрлась лбом в кожаное сиденье, борясь с неистовым желанием вернуться, взвыла, словно стрелу из себя рванула:

– Уйди от меня! Я не Марта!

Утёрлась жёстким рукавом, кое-как нацепила шлем. Байк взревел, словно отчаянный крик исполосованного сердца, вылетел на сырую дорогу и исчез из вида.

* * *

Диана не пошевелилась даже тогда, когда закрылась входная дверь и повернулся ключ. Только открыла глаза и долго, до звона в ушах, всматривалась в темноту. Чувствовала, как вот только что, не больше получаса назад летевшее метеором сердце медленно, но от того не менее страшно оседает вековым ледником, придавливает и убивает. Всё случилось не так, как она себе представляла. Оказалось гораздо хуже: Майя осыпала её сверкающим счастьем, но сама исчезла. Вдруг остро ощутила собственную наготу, прикрытую тонким пледом, зарылась в него, вбирая преследующий её аромат лимона и кедра, затаилась.

Ещё никому и никогда так – остро, ломко, стремительно, неукротимо, отчаянно не отдавалась, и никого не хотелось одарить ответным сумасшествием. И ещё никто не оставлял её. Тем более – так, молча. Накатил стыд, душной, тошнотной волной: можно было предугадать, что эта дикая ночь хорошо не закончится.

– Но было же? Было это предощущение чуда, когда в томительной волне танго твои пальцы трепетали в моей руке, и оставалось так мало воздуха, что естественно, что мы просто должны дышать его вдвоём. И не только предчувствие. На какой-то вселенский миг мне показалось, что в то, что случилось, – волшебство, сказку – мы улетим вдвоём. Чудо случилось, но как так вышло, что только со мной?

Да, я вынудила тебя. Но я просто не могла больше терпеть. Разве это так страшно – что не ты сделала первый шаг? Или ты просто пожалела меня, и это – такой своеобразный способ утешения? Но твоё тело… Тело вообще не может врать, и твоё желание было не менее мучительным, чем моё. Бежать из собственной квартиры вместо того, чтобы просто выставить меня! Что за бред?

Диана сжала горящие виски:

– Я действительно хотела тебя ударить. В этом ли причина? Но теперь ты не оставила мне ни малейшего шанса объяснить, исправить… Не позволила до себя дотронуться, даже не подпустила к клокочущему, дикому жару.

Диана вдруг подорвалась с дивана, зажгла свет. Увидев вместо шлема гладкую поверхность стола, стала лихорадочно одеваться. Пережитый страх потерять Майю вернулся, выжигая на влажной коже ознобные узоры. Безнадёжно испорченное платье не застёгивалось: больше половины пуговиц были выдраны с мясом. Диана прерывисто вздохнула: вряд ли набрасываются настолько безумно, когда хотят утешить… Подхватила ткань над высокой грудью в дрожащую горсть, замерла. Свободной рукой выкопала из недр сумочки телефон, собираясь вызвать такси, но внезапно тихо осела на пол: от дурного предчувствия перестали держать ноги:

– Возможно, ты думаешь, что я необузданная, ветреная гордячка. Возможно, ты злишься на меня. Всё может быть. Но я ненавижу, ненавижу играть в молчанку, ненавижу догадываться! Всё может быть гораздо проще: если ты хочешь, то не души себя, найди смелость желать. Желай, говори и – бери, если дают. Но если не хочешь – тоже говори.

Неверными пальцами нажала номер, навсегда забитый в телефонных мозгах. Гудок, гудок, ещё гудок… девять, десять… Абонент не отвечает. Да чтоб тебя, грёбаный абонент, возьми трубку! Мысли метались, бросало в холодный липкий пот. Ещё три попытки с тем же результатом. Стала набирать сообщение – пальцы путались. Диана шипела и злилась на подсказывающий дурацкий словарь. Наконец, набрала: «Ты уехала или ушла?», отправила. Сидела, тяготясь безмолвием, прикусывала щёку, когда вдруг в дыхание вплетался запах Майи, оставшийся на губах, стараясь не закричать.

– Уехала.

Коротко, сухо, будто выстрел. Попыталась снова позвонить – трубку опять не взяли. Разозлилась, снова написала: «Ты нетрезвая. Вернись, поговорим». С размаху вынесло из солнечного плена в ледяную пустыню: колотил озноб, руки леденели, затылок ерошился предчувствием беды. Неужели так всё и кончится? Будь Майя здесь, взяла бы её за отвороты хлопковой рубашки, саданула спиной о стену, чтобы навсегда вытряхнуть даже мысль о побеге, метнула бы в узкое скуластое невыносимо прекрасное лицо абсолютно всё, что думает, о её стремлении к контролю, напускной невозмутимости и бессмысленности скрывать такую бешеную натуру. И, разумеется, сделала бы с ней ровно то же самое, что сделала с ней Майя: вывернула наизнанку, зашвырнула в небеса, напилась бы острого, безудержного счастья. И никуда бы больше не отпустила. Только какой теперь в этом толк – представлять то, чего не случилось? Даже ведь не попыталась перехватить дрожавшие пальцы, значит, сама разрешила удрать. И теперь как узнать самое важное: почему ушла и захочет ли впустить её в свою жизнь снова …

Телефон опять курлыкнул: «Нет». Что – нет? Да что – нет? Зашвырнула в ромашковое поле, сбила с орбиты, научила дышать совершенно по-другому, сцеловала нутряной крик так, как никто и никогда не ловил его, а теперь – нет? Да ты с ума сошла? В бешенстве настрочила: «Мне ждать тебя или уезжать?». Отправила. И замерла в ужасе, заранее зная ответ, сжимаясь в комочек в ожидании неизбежного удара. Телефон безжалостно развернул сообщение: «Уезжай».

– Вот и всё. Предельно ясно. Предельно бессмысленно. «Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны». Почему – поезд? Ну, знаешь, даже подсудимым дают право на последнее слово. Если у тебя это обычная практика – не слушать необузданных девиц, то здесь этот номер не пройдёт, тебе придётся меня выслушать. Я никогда и ни у кого ничего не просила, но с тобой… С тобой придётся учиться жить заново, потому что отказаться от тебя я не могу.

Диана вскинула заплаканные глаза к потолку: или это – просто момент? Один. Который нужно пройти, как по канату над пропастью. Пройти и забыть. Наступит завтра, вы снова встретитесь на паркете, и закружится золотисто-кленовый листопад в бездонной синеве, и никто не произнесёт ни слова о страшном, только в белоснежной кружке забурлит крутой струёй малиновый чай.

Ты перестанешь бояться байков, по вечерам вы будете нежиться под пледом, ты будешь забираться руками под тёплый свитер, поглаживая бархатную кожу, а она – перебирать твои непослушные кудри…

Орлова встряхнула головой: от представленной сусальной картинки стало противно. Нет, она не перестанет бояться байков. И чаще всего у неё не будет свободных вечеров. Но Майя сможет свободно дышать в тугих струях её танго – непредсказуемых и неуловимых, а Диана перестанет смертельно бояться за её жизнь. Они научатся говорить о тайном, о трудном, о прошлом и будущем. Говорить не только губами и пальцами, но и обычными, человеческими словами.