Проживи мою жизнь - Терри Блик

Орлова встряхнула головой: от представленной сусальной картинки стало противно. Нет, она не перестанет бояться байков. И чаще всего у неё не будет свободных вечеров. Но Майя сможет свободно дышать в тугих струях её танго – непредсказуемых и неуловимых, а Диана перестанет смертельно бояться за её жизнь. Они научатся говорить о тайном, о трудном, о прошлом и будущем. Говорить не только губами и пальцами, но и обычными, человеческими словами.

Единственное, что нужно для этого пережить, – проклятый «час быка», подхвативший на свои рога невероятное сегодня и на немыслимой скорости несущийся в катастрофу.

Медленно, словно вокруг насыпано битое стекло, прокралась к дверям. Обулась. Стиснула в ладони затейливой формы ключи: «Не верну, даже не проси. Хочешь, замки меняй, а ключи не верну».

Щёлкнула дверью.

Ушла.

* * *

Майя ехала долго. Останавливалась, когда телефон стукал в сердце очередным сообщением. Вчитывалась. Вдумывалась. Отвечала. Ехала дальше.

Добралась, увидела, что в окнах обоих этажей горит свет. Постучалась в дверь. Понятно, что в неурочный час, но некуда больше бежать. Услышала голос: «Доставка, наверное», успела удивиться, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Макс, без футболки, босиком, в своих низких, сексуальных дизелевских джинсах. Внезапно он дёрнулся назад и захлопнул дверь.

Майя немного отступила с крыльца и прислонилась бедром к перилам. Всё стало просто и понятно: ночь измен, так совпало. Но стоит немного подождать, может быть, выйдет? Вот ещё пять минут назад чувствовала себя близко к обмороку, гнусно и дурнотно, а сейчас сознание снова стало острым и блестящим. Поговорить всё равно надо. Зато теперь спокойно можно задавать заливающие обжигающей смолой нутро вопросы.

Прошло всего секунд тридцать, когда дверь снова открылась, и Макс, смущённый и даже немного испуганный, вышел навстречу. Аккуратно прикрыл дверь, взлохматил пятернёй и так торчком стоящие волосы, глянул искоса: поняла ведь уже? Кивнул, словно сам себе ответил. Майя дрогнула уголком рта – привычная усмешка, всё как всегда и всё-таки совсем по-другому, коротко спросила:

– Давно?

Уставился исподлобья, сказал тихо:

– Давненько.

Ещё один камешек в воду с тихим бульком:

– Любишь её?

Круги по воде, тишина, потом всплеск:

– Зачем тебе?

Зашумели кроны деревьев, зябкими пальцами по коже – брызги дождя.

– Надо, раз спрашиваю.

Поёжился, выпрямился:

– Она… забавная. Ты… не знаю, что и сказать.

В минутном помрачении спросила себя: «А у меня – давно ли попадание даже не в забавность, а в кое-что похлеще?.. Наверное, сразу…». Длинные пальцы – капкан так и остался – легли на перила:

– Не надо ничего говорить. Хорошо.

Легли рядом, но – поодаль, тяжёлые руки:

– Ты… зачем?

Дёрнула головой: неважно. Звук голоса похож на далёкие перекаты горной реки, глухо и тревожно:

– Скажи мне, было у тебя такое, чтобы женщина просила взять её?

Отшатнулся, всмотрелся:

– Ты чего? Что за странные вопросы?

Потёрла руками плечи, будто стало холодно. Повторила:

– Надо, раз спрашиваю.

Впервые за весь разговор – по имени:

– Макс, скажи мне. Мне это очень важно.

Вызверился волком – глаза свирепые, но то ли понял что-то, то ли просто из чувства вины:

– Было такое. Давно. Пару раз.

Тихий вопрос лёг издыхающей у обочины собакой:

– Брал?

Сошёл вниз, буркнул, не оборачиваясь:

– Брал. Только ничего хорошего.

Эхом над полуночной рекой:

– Почему?

Шерсть дыбом, будто территорию охраняет:

– Слушай, мы никогда на такие темы не говорили. Почему, спрашиваешь? Потому что погано потом. У них это или по пьяни, или любопытство, или эксперимент. Да и уходят они практически сразу. Потом на другую сторону улицы перебегают, только чтобы не столкнуться. Делают вид, что незнакомы. В глаза не смотрят. Вот почему. Да скажи ты толком, что случилось?

Надо уходить. Ветер отдувает прядь, лицо горит, под веками – песок: устала. Кивнула:

– Спасибо. У нас с тобой было по-другому, так что я не буду переходить улицу. Будь счастлив.

Туманом в спину:

– И всё?

Эхом:

– И всё.

Кортина

Он ненавидел. Ненавидел истово, яростно всё, что связано с квир-танго, эту немыслимую свободу, эту непокорённую страсть, нечаянные прикосновения и неразрывные объятия. Эту непредсказуемость быть отвергнутым или скомпрометированным, или же, наоборот, получить обещание или приглашение, а ты не соответствуешь ожиданиям. Он никак не мог научиться разговаривать на этом языке, а они… Они блестяще справляются с историями о встречах и расставаниях, верности и предательстве! У них в этом проклятом танго бурлят чувства, и танец становится настоящим спектаклем, в котором главный герой – опять не он!

Ему всегда хочется побеждать, вести и поглощать, пробуждать и пожирать адское томление той, что окажется в его руках, он ненасытен, он жаждет, чтобы она, именно она, липла к нему, чтобы жарко мечтала оказаться прижатой к широкой груди и вдохнуть неповторимый мужской аромат. Да, он следит за собой так тщательно, что иногда это вызывает подколки окружающих. Он принимает душ два раза в день, бреется, переодевается, его гардероб полон белоснежных рубашек и чёрных отглаженных брюк, его штиблеты всегда блестят, но это всё не то. Не то! Это совсем не помогает ему стать таким же раскованным и свободным… Это совсем не помогает ему заполучить Диану.

Танда 11

Вцепившись смертельной хваткой в руль, летела по дороге, выжимая из байка всё возможное. По шлему бились мелкие капли снова начавшегося дождя, серая лента под шинами скользила, норовя увернуться, сбросить бешеного наездника. Майя не замечала ни летящих по обочинам деревьев, ни открывающихся пустырей, ни сонных домов. Вжавшись в сиденье, растворяясь в скорости, абсолютно сухими глазами смотрела вперёд, только вздрагивая, как от удара кнута, когда беспокойное сознание складывало в мозаичные картинки разноцветные острые стёклышки: огромные глаза, бархатистая скула, запрокинутая голова, тонкая ключица… Пульс играл в чёт и нечет, добавляя отравленного пурпура к органному гулу расширившегося сердца, неостановимым маятником отсчитывая бегущие секунды. От занимавшегося зябкого утра остро ныли зрачки.

Уже подъезжая к развилке на аэропорт, приняла решение не возвращаться домой:

– Кто тебя знает, вдруг ты не уехала и ещё там. Я не готова видеть тебя, Диана, прости. Тем более, что у меня есть дело, которое я должна довести до конца, какой бы он ни был. Чёрт побери, я до сих пор не знаю, замешана ты в этом или нет? Я боюсь тебя, себя, и как же прав отец, когда говорил, что нет убийственнее яда, чем человеческие чувства… Тебя даже нет рядом, но я совершенно перестаю соображать, стоит мне только вспомнить… А если учесть, что последнее время я только и делаю, что думаю о тебе, можешь себе представить, в какое желе превратились мои мозги… внутри меня плавится, ворочается, брызжет космическая руда. Меняется порядок молекул, выдавливая воздух, вышибая пробки здравого смысла. Ты отнимаешь у меня страх прикосновений, даря взамен восторг, ликующую свободу и абсолютное неумение жить в законах и правилах…