Евгений Шварц. Хроника жизни - Евгений Биневич

Почувствовав мое величие и крупное мировое значение, Шварц постепенно затрепетал и начал приглашать меня к себе на обед, говоря, что к обеду будет суп с пирожками. Я попался на эту удочку и пошел за Шварцем. Однако он куда-то скрылся, оставив меня одного на улице. Я плюнул с досады на эти штучки и вернулся в Госиздат…».

Там он встретил Олейникова, потом пошел к Заболоцким и Введенскому. Все удивлялись натиску его остроумия и постепенно сдавались. Он разошелся до того, что, вернувшись домой, ещё до двух часов ночи разговаривал сам с собой, не в силах остановиться. Так Хармс переговорил всех, и себя в том числе.

В большом ходу были пародии друг на друга. «Веселые чижи» Маршака и Хармса вышли в первом номере «Чижа». На следующий день Шварц и Олейников поджидали Хармса в редакции. Собралось уже довольно много народа. Наконец появился и Хармс. Олейников отвел его в сторонку и шёпотом, слышным всем, спросил:

— А что случилось в сорок четвертой квартире с чижами?

— А что — случилось?

— Ну, как же? Говорят, все чижи вот-вот откинут копыта. Вот послушай…

Жили в квартиреСорок четыреСорок четыре тщедушных чижа:Чиж — алкоголик,Чиж — параноик,Чиж — шизофреник,Чиж — симулянт,Чиж — паралитик,Чиж — сифилитик,Чиж — маразматик,Чиж — идиот.

В другой раз Корней Иванович Чуковский решил пробудить у ребят интерес к сочинительству стихов и напечатал в «Еже» три с половиной строчки:

Залетела в наши тихие лесаПолосатая ужасная оса…Укусила бегемотицу в живот,Бегемотица…,

предлагая ребятам продолжить стихи, ибо сам будто бы ничего дальше придумать не смог. А лучшее продолжение, мол, будет напечатано.

Олейников, Шварц и Хармс решили тоже поучаствовать в конкурсе. Стихотворение этого коллективного творчества Шварц всунул между присланных писем. Просматривая эти письма, Чуковский был доволен: «Молодцы, молодцы ребята…» И наконец наткнулся на такое:

Залетела в наши тихие лесаПолосатая ужасная оса…Укусила бегемотицу в живот,Бегемотица в инфаркте, вот помрет.А оса уже в редакции кружится —Маршаку всадила жало в ягодицу,А Олейников от ужаса орет:Убежать на Невский Шварцу не дает.Искусала бы оса всех, не жалея, —Если б не было здесь автора Корнея.Он ногами застучал,На осу он накричал:Улетай-ка вон отсюда ты, оса,Убирайся в свои дикие леса!»………………………………А бегемотица лижет живот,Он скоро, он скоро, он скоро пройдет!

Корней Иванович всё понял: «Я всегда говорил, что из талантливых детей вырастают талантливые дяди…».

Но часто похожие, правда, бесталанные, графоманские «фольтики», обнаруживали редакторы в почте, их доставляли на шестой этаж зингеровского дома сами авторы. Несколько таких «шедевров» записал Шварц в «Тетрадь № 1», о которой уже шла речь.

«Сегодня прихрамывающий, интеллигентный, неудержимо вежливый, красногубый, немолодой, безработный человек принес книжечки для детей. Стихи, например, такие:

О жизнь! Тебя хоть люди клянут,Но умирать все ж не хотят.И лишь в лицо кончине взглянут,Тебе все горести простят…

Книжка называется «Неведомый герой». А в «Деде Борзодуме» рисунок, изображающий мужа и жену. Стихи такие:

«Один (единица).

Жить не сладко бобылю,Даже если он с деньгой.Все же думушку своюРазделить нельзя с другой…И всегда, как сыч в лесу,И в погоду и в грозуОн один, один, один…

Два (двойка).

Пара — то же, что и два,Только разные слова.Жена да муж — всего их два.А кто меж ними голова?Сначала языком скажи,А после пальцем укажи.(Вестимо, тот, кто поумней)…»

В этом и состояла разница между Шварцем и Олейниковым. Первый относился к людям (графоманам) сочувственно, вникал в их нужды, беседовал с ними, старался как можно мягче изложить отказ. Второй без разговоров выпроваживал таких посетителей, не стесняясь в выражениях, и только что не спускал их с лестницы.

Но бывали заседания редколлегии Детского отдела и скучноватыми. Тогда каждый «спасался», как мог. Так, например, на редколлегии, на которой речь шла о фольклоре, тоскующий Заболоцкий развлекался тем, что по теме заседания сочинял загадки. По мере рождения он записывал их на библиографические карточки и с «лукавым видом» передавал Э. С. Паперной, которая с недавних пор присоединилась к своим бахмутским друзьям, и служила теперь заведующей редакцией. Подлинники этих загадок не сохранились, но некоторые из них Эстер Соломоновна помнила до донца своих дней:

Отверстие, куда макаюИз древа сделанное средство.Как звать тебя не понимаю,Хотя меж нами и соседство.

Ответ он записывал тут же — вверх ногами:

Что места мало занимает,Однако лучшую часть тела?Всех, всех во младости питаетДа и у взрослых не без дела.

Печени оно есть враг,Дабы ввергать ту печень в гнев.Однако, всякий, кто ослаб,Его глотает к счастью дев.

Хлебный злак чем срезать можно,Также гвоздь чем можно вбить,На дощечке осторожноМожет всяк совокупить.

И так далее. И тому подобное. О фольтиках Детского отдела ГИЗа можно написать книгу. Я же постарался показать лишь их разнообразие!

Но особое место в жизни редакции имела игра во влюбленность в Груню Левитину…

«На день рождения Груни»

«Генриэтта Давыдовна Левитина, — вспоминал Ник. Чуковский, — была прехорошенькая молодая женщина. Она тоже служила в Детском отделе, и чаще её называли просто Груней. Шварц и Олейников играли, будто оба влюблены в неё, и сочиняли множество стихов, в которых поносили друг друга от ревности и воспевали свои любовные страдания».

Г. Д. Левитина после окончания Педагогического института в 1927 году стала работать секретарем редакции. Она была, действительно, удивительно хороша. Я видел её фотографии с сыновьями, — художники Возрождения писали бы с неё Мадонну. Все влюблялись в неё — в шутку и всерьез, — и не только Шварц с Олейниковым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});