Принцесса для киллера - Анна Гур

текут.

Кажется, они бесконечны.

Встаю с постели, меня шатает и тошнит. Смотрю на поднос, который оставили на кофейном столике, и понимаю, что не притронусь к еде. Не смогу. Ничего не хочу.

Открываю балконную дверь и выхожу на воздух, чтобы прогнать тошноту. В желудке только вода с лекарствами и меня мутит. Пытаюсь дышать, когда вижу высокого мужчину, идущего быстрым шагом в сторону полигона.

Джокер.

Руки впиваются в перила, хочу окрикнуть его, позвать, броситься к нему и обнять, чтобы успокоил, чтобы отогнал все страхи. В его руках надежно и можно приткнуться в литую грудь и выплакаться.

Но я молчу. Прикусываю губы и смотрю, как он приближается к мужчинам, стоящим полукругом.

Щурюсь, пытаясь распознать, что именно происходит. Хоть иди и бинокль находи.

Издали вижу, что Фил останавливается и снимает футболку. Там много народу. Узнаю Змея, отцовский друг и глава службы безопасности.

Что-то происходит. На душе тревога и нехорошее предчувствие. В следующую секунду я леденею, потому что то, что вижу… это не спарринг, это не тренировочный бой.

Там рубилово.

– Фил… Боже…

Сиплю. Голос пропадает. От шока не могу и слова внятно произнести. Даже издали я понимаю, что Гринвуд бьется на жизнь и когда он побеждает и заваливает огромную скалу, оседая, мое сердце рвется на части.

Но это только начало. Дальше бой продолжается и на Фила опять нападают. Слезы мешают, я отворачиваюсь и прижимаю пальцы к груди. Хочется бежать сломя голову и орать, чтобы прекратили этот ужас, чтобы не трогали.

Опять разворачиваюсь и смотрю на дикую схватку.

Хочу крикнуть:

– Хватит! Довольно! Отпустите его!

Эти слова вылетают из сухого горла шепотом, а пальцы скрючиваются на перилах.

– Нельзя, Маша. Нельзя! Думай головой! Думай!

Это казнь. Отец наказывает. За что могут судить ассасина? Он не убил Даню, не выполнил заказ.

– Боже…

Шок от всего произошедшего не дал мне тогда сообразить, что именно я просила у Гринвуда…

Отец ведь привык карать за провинность и ошибки. Он жесток.

– Ты знал… изначально понимал, чем обернется моя просьба…

Этот сильный, безумный мужчина, в отличие от меня, просчитал, какие последствия могут быть… И все равно он промазал.

– Фииил…

Имя срывается рыданием, сердце бьется и ломается в осколки, которые ранят со всей силы.

Если сейчас вмешаюсь, сделаю только хуже. Подставлю Гринвуда. Ноги слабеют, прислоняюсь к перилам и скулю.

Все тело напряжено, сердце рвется от желания броситься туда, кричать, чтобы не трогали, чтобы отпустили, но сильный мужчина никогда мне этого не простит.

Если Кровавый поймет, что киллер промазал не случайно, тогда Джокера точно убьют.

А сейчас, зная Ивана и его характер, я понимаю, что Филу дали шанс. Призрачный и жестокий. В стиле моего отца. Но у Джокера есть возможность выжить…

– Терпи, Мэри… Терпи… ради Фила.

Жмурюсь и закрываю уши, потому что даже издали мне кажется, что до слуха доходит звук глухих ударов и хруст костей.

– Хватит, пожалуйста, хватит…

Судороги сковывают тело, выгибают позвоночник и заставляют чувствовать болевые спазмы. Мышцы во всем теле горят так, словно меня протыкают миллионами огненных игл.

Сцепляю зубы, чтобы не закричать в голос, и в какой-то миг я вылетаю в спасительную темноту, теряю сознание.

В себя прихожу от гула мужских голосов. Веки кажутся тяжелыми и неподвижными, не могу открыть глаза. В голове шумит и в висках давит. Туман постепенно развеивается, и я распознаю тембр отца, а вот собеседника не узнаю.

– Иван Дмитриевич, Мэри нужен абсолютный покой, и желательно никаких стрессов.

– Что с моей дочерью, Абрам?

– Я не терапевт, я хирург…

– В сложившейся ситуации я доверяю только тебе.

– Ты мне из больницы Форт-Нокс сделал. Войско подогнал. Не очень похоже на доверие.

– Абрам, я многое тебе прощаю, но ты чересчур болтлив. Скажи спасибо, что я не закрыл всю клинику. Что с Марией?

– Сейчас девочка спит. В физическом плане особых нареканий нет. Здесь на лицо стресс и сильное психическое истощение. Моя рекомендация – покой и терпение, чтобы преодолеть все сложности. Мы боремся за жизнь Авроры и, как понимаю, Маша была свидетелем страшного. Даже опытные солдаты иногда не выдерживают подобных сцен на войне. А тут шок и это чревато для неподготовленной психики…

– Я понял, – резко обрубает отец и в комнате царит недолгое молчание. – Осмотри моего парня.

– Димитрий тоже пострадал?!

Слышу удивленное.

– Нет. Мой боец. Он себе право на жизнь отбил в смертельной схватке. Плохо, если помрет от полученных травм.

– Где больной?

– В дальнем охотничьем домике. В лесу. Тебя проводят.

Слышу тяжелые шаги и дверь хлопает, но я еще долго не могу разлепить веки. Слишком слаба. Двинуться не могу. Словно в воде барахтаюсь на волнах. Сердце бьется как сумасшедшее, и когда сухая, горячая рука опускается на мою щеку, чуть не кричу в голос.

Отец проводит пальцами, даря скупую ласку чудовища.

– Так похожа на мать…

Слышу голос, пропитанный болью, затем резкие шаги и хлопок двери.

Глава 56

Не знаю, сплю или нет. То проваливаюсь в забытье, то выныриваю, но в какой-то момент просто открываю глаза и смотрю в потолок, украшенный лепниной. Изучаю выпуклые цветы и лепестки.

Тупо пялюсь, если честно, чтобы не вскочить с постели и не побежать к Филу.

– Живой…

Слезы затапливают, и я уже не могу видеть орнамент. Выжил, смог пройти испытание дьявола.

Мой Фил…

Только я не могу бежать к нему, хотя так хочется увидеть, обнять, понять, что он здесь, рядом.

Нужно немного потерпеть, понять, как я могу незаметно проведать своего любимого киллера.

Следующие два дня проходят как в горячке. Потихоньку начинаю передвигаться. Ощущения как после длительной болезни, когда с трудом идешь на поправку и возвращаешь силы.

Ем, пью, не чувствую вкуса и прячу глаза, когда отец за завтраком молча наблюдает за мной, разглядывает, а я проглатываю таблетки, которые лежат рядом с тарелкой.

Иван вообще мало говорит. И без мамы он совсем нелюдимый. Замкнутый.

– Я хочу к маме…

Внезапно выдаю свою просьбу и встречаю безжизненный взгляд.

– Она в реанимации, Маша, к ней не пускают.

Смотрю в холодное жестокое лицо отца и все равно настаиваю:

– Я хочу пойти к ней! Хоть под дверью постоять, но знать, что она там и я рядом! Неведенье убивает!

Отец бросает вилку в тарелку. У него одна рука на перевязи, но это не делает его слабым, наоборот, кажется, что он в ярости, не такой огненной и бьющей ключом, как бывает у Джокера,