Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

Скобелев пронзительно поглядел на Валуева.

– Ваш тгезвый голос был бы очень важен в будущем коалиционном пгавительстве! – несколько волнуясь и картавя более, чем обычно, сказал он. – А что, если вам, ггаф Петг Александгович, предложат вновь занять пост пгедседателя Совета министгов?

– Помилуйте! Кто?! Император?!

– Да пги чем тут импегатог! – почти крикнул Скобелев. – Ведь есть же и дгугие, но здоговые силы…

«Нет! Это роковой человек для России! – подумал Валуев. Его вдруг охватила страшная усталость. – Бессмысленная страна, – пронеслось у него в голове. – Брошу все, уеду в деревню, затворюсь наедине с книгами! Оставлю шалопая сына, который изводит меня своими бесконечными карточными долгами и денежными аферами! И зачем мне снова лезть в грязь политики?! Что дает окончательный итог в человеке? Сумма страданий. Все остальное проходит бесследно или умаляет итог…»

– Я жду, ггаф! – напомнил Скобелев, успокаиваясь и расправляя рыжеватые бакенбарды. – Не забывайте, что династии меняются или исчезают. А нации бессмегтны.

– Бывали и нации, которые распадались. И без следа. – Валуев бросил окурок сигары в бронзовую вазу и прекратил разговор.

Когда Скобелев в раздражении ушел, граф Петр Александрович еще долго сидел за коньяком, рассуждая сам с собой:

– В салонах только и разговоров, что это наш Гарибальди. А он, конечно, Бонапарт! Не остановится перед дворцовым переворотом. Бедная Россия…

Двадцать шестого июня 1882 года в «говорильной» комнате Английского клуба Валуев узнал о смерти Скобелева. Подробности были противоречивы и страшны.

Утром 25-го Скобелев дал знать Ивану Аксакову, что будет у него на другой день, а вечером захотел, очевидно, найти забвение в грубом чувственном кутеже. На углу Петровки и Столешникова переулка была гостиница «Англия», где обитало очень много девиц легкого поведения, в том числе немка Ванда. Она занимала в нижнем этаже флигеля роскошный номер и была известна всей кутящей Москве. В обществе Ванды и двух ее подруг Скобелев провел последние часы своей жизни. Поздно ночью Ванда прибежала к дворнику и сказала, что у нее в номере скоропостижно умер офицер. Прибывшая полиция нашла Скобелева голым, связанным и мертвым.

По слухам, Белый генерал испытывал оргазм лишь тогда, когда денщик связывал его и в самые горячие минуты порол розгами. Делавший вскрытие врач сообщил, что у тридцатидевятилетнего Скобелева сердце оказалось настолько дряблым, что почти расползлось. Очевидно, это была плата за риск, которому генерал подвергал себя, часами гарцуя на белом коне под пулями и гранатами.

Эта внезапная смерть вызвала дикую радость в немецкой печати. Немедленно распространились слухи, что гибель Скобелева была делом рук немцев, что немка Ванда, которую прозвали «могилой Скобелева», действовала как агент Бисмарка.

По другой версии, Скобелев был отравлен бокалом шампанского, присланным из соседнего номера какой-то подгулявшей компанией, пившей за здоровье Белого генерала. Здесь уже все объяснялось происками русского правительства. Народная молва говорила, будто в дни предстоящей коронации предполагалось низложить Александра III и возвести на престол Скобелева под именем Михаила II. Не менее фантастические слухи ходили в Английском клубе. Будто бы правительство учредило под председательством великого князя Владимира Александровича особый негласный суд из сорока человек, который большинством в тридцать три голоса приговорил Скобелева к негласной смерти, причем исполнение приговора было поручено какому-то полицейскому чиновнику…

Как бы то ни было, но один национальный герой скончался в Москве, в то время как другой готовился торжественно короноваться в Первопрестольной.

4

В половине девятого утра великие князья и иностранные принцы, верхом на конях, собрались у крыльца Троицкого дворца Александра III, чтобы сопровождать его при въезде в Кремль. Было не по-майски пасмурно, белесые облака плотной кисеей затянули небо.

В эти торжественные, праздничные дни население Первопрестольной почти утроилось. С конца апреля сотни тысяч россиян из всех губерний и областей съехались в Москву, чтобы увидеть своего государя. Экстренные поезда, прибывавшие едва ли не каждый час, доставляли коронованных особ Европы, членов царствовавших домов и представителей иностранных государств. Министр императорского двора граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков разрывался на части, с трудом поспевая с вокзала на вокзал, следя за последними приготовлениями и за строгим исполнением служебного церемониала.

Ровно в восемь царь-исполин вышел из внутренних покоев и сел на поданную ему лошадь. Впереди кортежа двинулся эскадрон кавалергардов, возвещая о приближении императора народу и войскам, шпалерами вытянувшимся вдоль всего пути следования. За кавалергардами один ехал Александр III. Далее следовала блестящая кавалькада, а за ней – длинный поезд золотых карет. В первом экипаже сидела императрица Мария Федоровна с восьмилетней княжной Ксенией и королевой Греческой Ольгой. Прочие великие княгини, принцессы королевской крови и заслуженные статс-дамы разместились в остальных каретах кортежа.

Громовое, ни на секунду не смолкающее «ура!» сопровождало государя по всему пути. У Иверской часовни он сошел с коня и в сопровождении императрицы проследовал в часовню, чтобы поклониться Иверской иконе Божией Матери. Затем император через Спасские ворота въехал в Кремль.

День коронации начался салютом в сто один выстрел со стен Кремля. Казалось, вся Европа собралась в зале Большого дворца. Каждый из иностранных принцев и великих князей был одет в форму своего полка, что создавало необыкновенно живописную картину. Но даже в этой блестящей толпе выделялся своей элегантностью младший сын королевы Виктории герцог Эдинбургский в форме адмирала британского флота. Русские великие князья ради торжественного случая надели цепи ордена Святого Андрея Первозванного, украшенные бриллиантами, с бриллиантовыми же двуглавыми орлами. На великих княгинях и иностранных принцессах были великолепные драгоценности.

В огромном зале царила священная тишина. Все замерло в ожидании выхода государя. Собравшиеся находились под впечатлением предстоящего таинства и понимали, что в такой день, когда русский самодержец получает благословение Всевышнего и помазание на царство, слова излишни.

Государь и государыня появились, когда часы пробили девять. Привыкнув к скромной жизни Гатчинского дворца, Александр III был явно недоволен окружающей его пышностью. «Я знаю, – можно было прочесть на его лице, – что мне через это необходимо пройти. Но чем скорее все будет окончено, тем для меня приятнее».

Императрица, напротив, наслаждалась, не избалованная торжественными церемониями. Миниатюрная рядом с великаном царем, она расточала всем присутствующим свою ласковую, чарующую улыбку. Залитая драгоценностями, словно некое восточное божество, она двигалась маленькими шагами, и четыре камер-пажа несли ее длинный, вышитый золотом и отороченный горностаем шлейф.

Александр III стоял посреди залы и наблюдал за происходящим из-под своих густых бровей. Гофмаршал торжественно объявил, что все готово к выходу. Государь подал руку императрице, и все направились к выходу, через залы, заполненные придворными, дипломатами, министрами и военными.

…Редкий дождик кропил златоглавые соборы, фисташковые башни, крыши дворцов и необозримую разномастную толпу, заполнявшую Кремль. Благодаря фальшивому билету на имя почетного гражданина Москвы Тихомиров смог пройти за полицейское ограждение и оказался среди бородатых и рослых – под стать царю – купцов-охотнорядцев с их дородными женами, среди чиновников гражданского ведомства и мещанских старост. Через растворенные двери Успенского собора он видел ярко освещенную толпу избранных – придворных, военных, высший чиновный люд, иностранных дипломатов в расшитых золотом мундирах и женщин, блистающих нарядами, унизанными драгоценными камнями. Все ждали выхода царя.

Сам не желая того, Тихомиров вдруг вспомнил, как однажды был в Успенском соборе, невольно подавленный его величием и светлой красотой, как с трепетом глядел на Владимирскую икону Божией Матери, по преданию нарисованную евангелистом Лукой, на образ Спасителя, сидящего на престоле, очень древнего греческого письма, на Смоленскую икону Божией Матери, или Одигитрии, сопровождавшую русские войска в 1812 году, и что-то теплое, доброе шевельнулось в его душе. Но он тотчас отогнал это мимолетное чувство, оживив в памяти тень Сони Перовской и ее подельников. И теперь мысль о ней сразу переменила настроение, вызвав желчное раздражение и ненависть к престолу.

«Слияние царя и народа! Обожаемый самодержец!» – злобно думал Тихомиров. А между тем, как сообщил ему чиновник Министерства внутренних дел, сочувствующий революционерам, только для охраны пути во время следования в Москву их императорских величеств было снаряжено шестнадцать гвардейских полубатальонов! Стражу расставили тесно вдоль всей Николаевской дороги. Недалеко от Питера какой-то человек переходил через рельсы, несмотря на оклик часового. Солдат выстрелил и убил его наповал. Кого? За что?..