Александр III: Забытый император - Олег Михайлов

– Смотреть невозможно! Даже изжога берет…

В отличие от скромных помещений дворца, где разместился император с семьей, несколько по-другому выглядели комнаты для приемов, располагавшиеся вдоль Китайской галереи с окнами на Голландский сад. Здесь государь повелел поставить из Таврического дворца и дворцовых складов мебель XVIII века, в том числе и вышедшую из мастерской Давида Рентгена, бронзу лучших французских мастеров – часы, канделябры, вазы. Однако все это было рассчитано на гостей. Дворцовую роскошь Александр III терпел лишь по необходимости, как показную, искал же всегда совсем иной обстановки – скромной, покойной, уютной.

Государь ценил каждую копейку и был бережлив до скупости, порою отказывая самому себе в необходимом. Его переезд в Гатчину сэкономил министру двора немало денег, которые ранее широко тратились на пышные приемы, балы и прочие увеселения в Зимнем дворце. Но кроме бессмысленно выбрасываемых на ветер, по его мнению, огромных сумм при дворе от века процветало самое окаянное воровство. И бороться с ним было не под силу даже наделенному неограниченной властью монарху.

Известно, однажды император Николай I потребовал сальную свечу по причине насморка, с той поры в ежедневных отчетах упоминалась одна сальная свеча, приобретенная якобы по требованию государя. Подобные злоупотребления в большом и малом продолжались и при его внуке.

Как-то, гуляя в окрестностях Гатчины, Александр III встретил крестьянина-чухонца, который вез метлы.

– Куда, братец, путь держишь? – спросил он. Чухонец, никогда не видевший царя, охотно отвечал:

– На базар, барин.

– Отчего же на базар, а не во дворец? – поинтересовался император.

– Во дворце платят меньше, – объяснил мужик. – Да и расчета там надо ждать шибко долго. А это мне невыгодно.

– А сколько ты желаешь получить за воз метел?

– Десять целковых, барин.

– Знаешь что, – предложил Александр Александрович. – Я служу во дворце. Поезжай за мной. Метлы у тебя купят и рассчитаются с тобой тотчас же.

Он предложил чухонцу въехать во двор арсенального каре и велел дворцовой прислуге ничего тому не говорить, а сам вызвал гофмаршала Грота.

– Вы можете, Карл Иванович, дать мне справку, сколько дворец платит за воз метел? – осведомился царь.

Немедленно принесли расчетные книги, из которых выяснилось, что воз метел обходится дворцу в тридцать рублей.

– Я купил гораздо дешевле! – рассмеялся государь и приказал уплатить крестьянину сто рублей…

Александр III был очень добрый человек и был особенно ласков к простым людям. Не видя в них хитрости и расчета, государь относился к ним с простотой и сердечностью. Однажды он выехал из дворца со своим любимым сыном – маленьким Михаилом и направился по аллее Приоратского парка в город. Мальчик радовался звону бубенчиков и лепетал что-то свое, детское; император приветливо раскланивался с гуляющими, каждого из которых хорошо знал.

Ворота на Люцевскую улицу Гатчины днем всегда были открыты, однако на этот раз они оказались на запоре. У ворот стоял домик сторожа. Александр Александрович громко позвал его, но никто не появился. Тогда он сказал сыну:

– Мишук, постучи в окно! Он, должно быть, не слышит…

Резвый мальчуган спрыгнул с подножки экипажа и подбежал к домику. Он принялся ручонкой дубасить по стеклу, но и тут ответа не было. Государь нахмурился. В этот момент со стороны Люцевской улицы к воротам уже бежал сторож, отставной солдат. Взволнованный, запыхавшийся, он быстро отворил их и, когда экипаж шагом проезжал мимо него, снял шапку и стал просить прощения у императора, что заставил его ждать.

– Ничего, ничего, старик, – ласково ответил Александр III. – Это и со мной бывает, что я не все делаю как следует…

Однако доброта и снисходительность императора сочетались в его натуре с глубокой внутренней силой и последовательностью твердого характера. Это проявилось с первых же шагов государя в управлении страной.

2

Государственная работа Александра III, которого современники именовали «самым занятым человеком России», только выиграла от переезда в Гатчину. Расстояние, отделявшее ее от Петербурга, дало императору предлог сократить число приемов, совещаний, встреч с министрами и высшими чиновниками. Не говоря уже о том, что резко уменьшилось количество визитов многочисленной родни. Александр Александрович томился на семейных сборищах. Он находил бесцельной тратой времени бесконечные разговоры со своими дядьями, братьями и кузенами, хотя и не имел ничего против самых маленьких, отдыхая среди детей, навещавших Ники, Жоржа и младшенького – Мишука.

Здесь, в Гатчине, он мог целиком отдаться работе. Предстояло помимо прочего расчистить либеральные авгиевы конюшни. Впрочем, сами министры, окружавшие его отца, хорошо понимали, что им надо покинуть государственную сцену.

После резкого объяснения с великим князем Владимиром просьбу об увольнении написал министр финансов Абаза. Он прямо сослался на свое несогласие с содержанием манифеста, давая понять между строк, что создателем этого документа является le laqais[143] Победоносцев. Император раздраженно начертал резолюцию: «Сожалею, что вы не нашли более приличного повода». Затем последовала отставка графа Лорис-Меликова, Милютина, Валуева, министра двора и уделов графа Адлерберга, петербургского градоначальника Баранова, обер-гофмейстера Грота. Великий князь Константин Николаевич был уволен от начальства над морским ведомством и от председательства в Государственном совете.

Новые люди пришли на капитанской мостик российского корабля.

На пост министра финансов был приглашен ректор университета Святого Владимира в Киеве, профессор политической экономии и статистики Николай Христианович Бунге. Старый товарищ императора по Русско-турецкой войне генерал Ванновский стал военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за беспощадную критику русского военного флота, был назначен морским министром. Пожалуй, единственным решением государя, которое вызвало недоумение в обществе, было предложение Николаю Карловичу Гирсу занять должность министра иностранных дел.

Гире происходил из старинного дворянского рода, имевшего шведские корни. Он был достаточно бесцветным чиновником, посланником в Тегеране, Берне и Стокгольме. К тому же – и об этом было хорошо известно – Гирс явно сочувствовал Германии и Австро-Венгрии. Однако, слушая пересуды при дворе, Александр III только усмехался.

– Сам себе я министр иностранных дел! – отвечал он наиболее близким лицам.

И действительно, именно Гирс как нельзя более подходил для этой роли новому императору. Человек осторожный, со средними способностями, без широких взглядов, он обладал, однако, громадным дипломатическим опытом, неоднократно управляя ранее, в отсутствие канцлера Горчакова, Министерством иностранных дел.

– Я министр, а это мой секретарь по иностранным делам, – добродушно комментировал свое решение Александр III.

Он превосходно понимал, что Гирс станет его тенью, послушным исполнителем всех приказаний, хотя бы они и шли наперекор симпатиям нового министра. Время доказало правоту Александра III. Поэтому он не только доверял Гирсу, но и полюбил его. И, случалось, соглашался со своим министром иностранных дел, когда тот указывал ему на просчеты и ошибки. Император любил выражаться откровенно, резко и грубовато, а Гирс, послушно следуя избранному монархом пути, смягчал мужиковатые выражения русского царя изысканным слогом дипломатических нот.

В итоге ни один международный авторитет, «властитель дум и сердец», ни один «кумир европейских столиц» не смог смутить Гирса в его точном исполнении приказов государя. Таким образом, впервые после вековых ошибок и заблуждений о якобы бескорыстном отношении какой-либо из европейских держав к России она обрела наконец свою ярко выраженную национальную политику на мировой арене.

Правда, возникали и неожиданные осложнения. Такие, как совершенно возмутившая Александра III политическая речь генерала Скобелева, и без того бывшего бельмом на глазу императора.

Герой Русско-турецкой войны, Скобелев после победоносной Ахал-Текинской экспедиции 1880–1881 годов еще более вырос в народном мнении. Молодой император был в восторге от того, что этой акцией утерли нос англичанам в их коварной политике у южных пределов России. Однако самого Скобелева он не терпел. И дело было не только в популярности Белого генерала, достигшей, можно сказать, всенародного обожания. Слишком много позволял себе этот честолюбец, и, как был убежден Александр III, во вред России.

Неприязнь проявлялась даже в мелочах. Когда 12 января 1881 года русские войска взяли Геок-Тепе и этот решительный удар заставил текинцев покориться под руку Белого царя, Скобелев, еще волею Александра II, был произведен в полные генералы и награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. По принятому обычаю он послал донесение об этой славной победе с сыном покойного генерал-губернатора Туркестана К. П. Кауфмана. С давней поры существовало обыкновение, что таких посланцев государь назначает в свою свиту.