Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Вот таким образом я пошёл по стопам родителей, и, наверное, про меня можно сказать: «потомственный чекист», – закончил Семивёрстов свой рассказ.

Он замолчал и тупо стал разглядывать розовые цветочки по голубому полю клеёнки, лежащей на столе. Алексей Иванович вопросительно взглянул на Ивана. Тот кивнул головой: мол, знаю, что делать, погоди, не торопи меня, и после довольно продолжительной паузы осторожно спросил Семивёрстова:

– Тимофей Васильевич, а с нами как?.. Ради Бога, определи ты наш статус. Кто мы такие с Алексеем Ивановичем? Задержанные, подозреваемые или обвиняемые?.. А то как-то неуютно нам пребывать в неизвестности…

Семивёрстов с трудом оторвал взгляд от цветастой клеёнки.

– Кто такие? – спросил зло, сквозь зубы, и в его интонации прозвучала плохо скрываемая угроза. – Сучары вы поганые, вот кто!.. – После этого грязно выругался и заорал, шарахнув кулаком по столу. – Вон!.. Вон из моего дома!.. Подонки!.. Ублюдки!.. – и опять нецензурная брань выплеснулась из его губастого рта. – Я им жизнь свою рассказал!.. Душу открыл!.. А они!.. Их, видите ли, статус сраный интересует!.. Вон!..

Долго уговаривать приятелей не пришлось. Они быстро встали, вышли за ситцевую занавеску, моментально оделись и, пристыженные, очумевшие ото всего происшедшего с ними за этот вечер, покинули "потомственного чекиста", как им тогда казалось, навсегда.

19

Хлопнула входная дверь, и в прихожей раздались приглушённые голоса.

– Кэто, кто пришёл?! – Ираклий нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

– Сейчас, отец! – послышался взволнованный голос Екатерины, и через минуту она ввела в комнату коротко стриженного, очень худого человека, которому на вид можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят, и даже больше. Измождённое, обветренное лицо его с глубоко запавшими глазами, резкие складки у крыльев носа и худые щёки выдавали в нём человека, много пережившего.

– Здравствуйте, товарищи! – неожиданно официально поздоровался вошедший со всеми, затем обратился к старейшему. – Товарищ Гамреклидзе, если не ошибаюсь?.. Ираклий Багратионович?

– Зови меня просто Ираклий, старик сжал кулаки и ещё дальше откинул назад свою седую голову. – Мы, грузины, не привыкли, чтобы нас по имени-отчеству величали. Договорились?

– Я попробую, – пробормотал пришедший.

– Что ж, попробуй. Это только сначала трудно старика без отчества называть. Скоро привыкнешь. А тебя как зовут, генацвале?

– Семён Михайлович, – ответил гость, но тут же спохватился. – То есть Семён. Просто Семён.

– Нет, не просто, а почти маршал Будённый, – улыбнулся старик. – Авто, познакомь нашего дорогого гостя с остальными.

Автандил сначала представил Семену Павла Петровича, затем тётю Катю и, наконец, представился сам.

– Кэто, дай дорогому гостю умыть руки с дороги, усади за стол, – распорядился Ираклий. – Чувствуй себя, дорогой Семён Михайлович, как дома.

– Да, да, конечно… – бедный тёзка Будённого явно чувствовал, что находится не в своей тарелке.

С ним повторилась та же процедура, что и с комбригом Троицким, с той только разницей, что с приходом нового гостя в доме возникла трудно объяснимая тревога, и омовение рук уже не производило впечатления торжественного ритуала.

– Авто, поухаживай за дорогим гостем. Прежде, чем мы разговаривать станем, ему с дороги подкрепиться надо. И вина Семёну Михайловичу налей…

– Я не пью совсем, – попробовал возразить тот, но старик не дал ему договорить.

– Я тоже не пью… Так, как некоторые это понимают. В доме Ираклия Гамреклидзе вино не алкоголический напиток, а источник радости и веселия. Впрочем, я не настаиваю, Семён. Не хочешь – не пей.

Тётя Катя и Автандил с двух сторон принялись ухаживать за гостем, а он, невыносимо страдая от такого внимания к себе и без конца повторяя "Спасибо!.. Спасибо!..", в полной тишине принялся за еду. Попробуйте проглотить хотя бы один кусок за столом, где никто не ест, а все молча смотрят тебе в рот и с нетерпением ждут, когда ты, наконец, закончишь жевать и приступишь к тому, зачем пришёл в этот дом.

Чуть не подавившись очередным куском бастурмы, тёзка Будённого отложил вилку в сторону и взмолился о пощаде:

– Огромное спасибо!.. Честное слово, я сыт.

Ираклий не стал настаивать на продолжении трапезы.

– Ну, рассказывай, с чем ты пришёл в мой дом. Добрую весть принёс нам или худую?..

Семён немного помолчал, очевидно, решая, с чего начать, и начал… с конца.

– Я не был уверен, что у меня правильный адрес, ведь столько лет прошло, и всё могло измениться. Но… Мне жутко повезло: я с первого раза вас нашёл.

– Почему с первого? – не понял Ираклий.

– Видите ли… У меня ещё два адреса были… На случай, если этот неверным окажется. Один в Старо-Конюшенном переулке. Это здесь, в Москве… А чтобы разыскать другой, пришлось бы отсюда далеко уехать. В Алаверди… А это, как я понимаю, Грузия…

В комнате стало очень тихо, и тиканье старинных ходиков гулко отзывалось в этом беззвучии.

– А как ты узнал, что я ещё жив? – спроси гостя Ираклий. – Я уже давно должен был переселиться отсюда… Совсем по другому адресу…

– "Такие люди, как мой отец, дольше века должны жить на этой земле! Иначе весь мир осиротеет", – так мне Георгий сказал, а он слов на ветер никогда не бросал.

– Георгий?!..

– Ваш сын, – для чего-то уточнил Семён. Он сказал эти слова ровным усталым голосом, но всем показалось: в комнате грянул гром. Пальцы Ираклия, впившиеся в подлокотники инвалидного кресла, от напряжения побелели.

– Значит, Георгий жив? – тихо спросил он.

– Когда мы с ним расставались, был жив… Правда, было это… почти пять лет назад. Даже чуточку больше: пять лет и три месяца… Он вам письмо написал.

– Авто, возьми у Семёна Михайловича письмо отца и дай мне, – попросил внука Ираклий. – Прочитать слова, которые в нём написаны, я не смогу, но очень хочу конверт в руках подержать.

– Увы, Ираклий Багратионович!.. Письма у меня нет, – остановил Автандила Семён.

– Как нет?! – изумился старик. – Ты его потерял?!..

– Не потерял. Его у меня при обыске вертухаи отобрали. Но вы не волнуйтесь, меня Георгий попросил, чтобы я письмо наизусть выучил… На всякий случай…

– Вот и прочитай нам… это письмо. Надеюсь, ты его не забыл? – старик хотел казаться спокойным, но ему это плохо удавалось: голос Ираклия дрожал.

– Я не мог забыть то, о чём меня просил Георгий, – тёзка Будённого поднялся со стула, откашлялся, затем набрал полные лёгкие воздуха и стал читать торжественно, с выражением, как это делают пятиклашки на уроке литературы.

– "Дорогой отец! Дорогая мама!.. Родные мои – Кэто, Реваз, Симон, Тициан! Мальчик мой Авто и нежно любимая Лёка! Очень хочу верить, что все вы живы и находитесь в добром здравии. Я знаю, вы устали ждать от меня вестей, но, поверьте, я никак не мог дать знать о себе. Там, где я всё это время находился, почта работает из рук вон плохо. Да и сейчас мне не очень верится, что Семёну удастся доставить письмо по адресу. Но попытка не пытка. Авось, повезёт. Представляю, как вы все переживали, когда я так таинственно и необъяснимо исчез. Дело в том, что меня "мобилизовали". Так мне гэпэушник объяснил, когда брал с меня подписку о неразглашении государственной тайны. Но на самом деле это был обыкновенный арест. Правда, ходим мы не в арестантских робах и спим не в камерах, а в тесных каморках два с половиной на полтора. Зато у каждого своя, отдельная. Мы эти каморки "кельями" называем. Много написать не могу: слишком мало бумаги. Но, если повезёт и Семён до вас доберётся, он вам всё расскажет обо мне. Очень люблю вас всех и скучаю без меры. Будьте здоровы и постарайтесь меня дождаться. Ты слышишь отец? Я совсем недалеко от вас и, может быть, скоро всех вас обниму. Я в это очень верю. Надеюсь, до скорого. Ваш Георгий".

Семён помолчал, потом прибавил.

– У него в самом деле было очень мало бумаги. Нам нельзя было её иметь. Но Георгий стащил из мусорной корзины два обрывка измятого ватмана, и были они с мою ладонь, – он показал руку. – Вертухаи за этим строго следили: ни один клочок не должен был пропасть. Когда мы уходили из лаборатории или с объекта, нас всех обыскивали. Очень тщательно. Но Георгий сумел их перехитрить. Он вообще был очень умный. Замечательный человек!..

– Погоди, – остановил Семёна Ираклий. – Ты сказал "был"?

Неловкая пауза возникла за столом. Тёзка Будённого низко опустил голову и замолчал.

– Скажи мне всю правду, – потребовал старик. – Не надо со мной в поддавки играть!.. Ты меня понял, Семён?

Тот молча кивнул головой.

– Говори, жив Георгий?..

– Боюсь, нет, – Семён поднял голову и отважно посмотрел прямо в незрячие глаза Ираклия. – Я, конечно, ничего утверждать не могу, но, если бы он выжил, вы бы давно уже с ним увиделись.

– Рассказывай, Семён Михайлович, – попросил старший Гамреклидзе. – Всё рассказывай, ничего не бойся. Только ложь убивает, да и то лишь слабых духом, а правда, даже самая горькая, только закаляет. Рассказывай, мы все тебя слушаем. Павел Петрович, объясни ему.