Странники - Макс Сысоев

      — Н-да... Связь с ним есть?

      — Есть, — удивлённо ответил солдат.

      — Передай ему, что дела у него только начинаются, — Анжела Заниаровна по-мужски сплюнула в траву, подошла к нашему грузовику, забралась в кабину, наполненную переговорами по рации, и вытурила под дождь бородатого водителя.

      — Алекс, заходи сюда, надо двери закрыть, а то дождь натечёт, — она вытащила из уха микропередатчик, достала из отсека под панелью управления большие наушники-лопухи с микрофоном, вставила их разъём в гнездо, и переговоры разом смолкли. Я залез в кабину, и двери обезопасили нас от внешнего мира.

      — Канал «пять», говорит «альфа». Сергеич, уходим, — без всякой шифровки объявила Анжела Заниаровна. — Экстренная эвакуация. Южной лестницей в первом корпусе пользоваться запрещено, ищите другие пути. Канал «восемь»: пеленг «икс пять»; канал «шестнадцать»: готовность по ситуации «ноль два». Остальным каналам: код ситуации «ноль шесть», повторяю, «ноль шесть». Сергей Сергеич, а как вы думаете, что будет, если по этим зданиям выстрелить из ракетной установки? Разумеется, когда вы все оттуда уйдёте...

      Чёрный Кардинал собственноручно повела грузовик в Город, когда все собрались. Я, пользуясь нашим одиночеством в кабине, решил предпринять попытку поговорить с наиболее вероятным противником начистоту, по-человечески. Мне казалось, что теперь, когда мы побывали в опасности, наши чувства должны были на короткое время настроиться на одну волну. Анжела Заниаровна на миг стала похожа на испуганную женщину, которая не может управлять ничем и никем — даже собой. Стоило попробовать занять рядом с ней позицию повыше.

      — Анжела Заниаровна, — спросил я, — зачем я вам нужен?

      — Долг цивилизованного человека не дать пропасть себе подобному, — ответила Чёрный Кардинал. — Ты один из нас, и должен быть с нами. Я говорила вчера. Не люблю повторяться.

      Я попался на стереотип. Я знал, что это не так, однако всё-таки исходил из предпосылки, что женщины слабее мужчин, что их организм сотрясают эндокринные штормы, и всплески эмоций способны поколебать их разум. Но Анжела Заниаровна владела и собой, и ситуацией. Она даже не слушала меня — она ловила переговоры в наушниках и смотрела на красные габаритные огни бронированной черепахи, расчищавшей нам путь. Она никогда не будет разговаривать со мной на равных. У меня была слишком испуганная физиономия, когда она убивала Уну и лжесолдата. А до этого я позволил себе устроить тихую истерику перед ней и сержантом. Даже для испуганной и хорошо настроенной по отношению ко мне женщины это похоронило бы мой авторитет. Анжела Заниаровна же была тем человеком, в честь которого назвали напиток «Plastic heart», — пластмассовым сердцем, демонической Барби.

      — Вы не любите повторяться... — проговорил я её слова, надеясь вывести её из себя. — Да вы просто меня ненавидите.

      — Это не имеет значения. Мой долг — способствовать твоей интеграции в общество.

      — Вы врёте.

      Чёрный Кардинал промолчала.

      — Зачем вам этот дурацкий долг? Почему вы не можете поговорить со мной по-человечески?

      — Сзади тебя дверь. Иди в кузов и сиди там с солдатами.

***

      Кати дома не было. Видимо, она заглянула сюда после практики, не застала меня и пошла в «Ад».

      К чёрту! Что перво-наперво делал сталкер Рэдрик Шухарт, вернувшись с Зоны? — правильно, шёл мыться. А ещё есть древний славянский обычай: вернувшись из дальних странствий, сразу топать в баню, дабы нечистую силу, прилепившуюся по дороге, с себя смыть.

      Хорошая ванная комната у Кати. Двери в ней автоматические, но чтобы у моющегося не возникало опасений, что кто-то откроет их, когда он стоит голый, на дверях был предусмотрен символический шпингалет. Я задвинул его, изменил температуру воды в пользовательском профиле, включил тёплый дождь и сел на пол, среди клубов пара, извивающихся в потоках ароматического воздуха из вентиляции.

      В ванной я всегда чувствовал сначала упадок сил, а потом их медленное восстановление. И когда во мне, наконец, назревала решимость встать в полный рост, я выключал душ и выходил. Но сегодня силы не возвращались очень долго. Я ослаб, как человек, которого убийца долго пугал пистолетом, а потом вдруг отпустил. Целым и невредимым — на улицу, кишащую другими убийцами.

      Зона не таила на меня зла. Я зря её боялся. Нет никаких рук, нет никакого провала. Зона не хочет и не может разрушать — она сама разрушена сильнее, чем что бы то ни было на Земле.

      Зона Бедствия.

      Если с нашей планеты снять тонкую затвердевшую корку, откроется её огненная природа. Если сдуть пыль с моих воспоминаний о 25-ом декабря, я ослепну от яростного сияния Истины.

      В ванной мне открылся маленький кусочек памяти, от которого моё мудрое сознание изо всей мочи пыталось отгородиться. Я познал суть Зоны. Слова Уны были обращены не к солдату с серой головой и не к Анжеле Заниаровне. Они были сказаны для меня — ибо только я могу понять.

      Зона Бедствия.

      Максимум энтропии — это когда всё перемешано до состояния однородной массы. Энтропия всех замкнутых систем Вселенной стремится к максимуму. Если сама Вселенная замкнута, то спустя миллиарды лет её постигнет тепловая смерть, и она станет сплошным спокойным серым туманом, в котором роятся цветные шарики Хаоса: бледно-красные, бледно-зелёные, бледно-синие. Бытие подёрнется вечными сумерками, всегдашним вечером.

      Задача разума — противостоять энтропии. В упрощающейся Вселенной лишь он способен усложняться. Но ничто не даётся даром. Когда что-то одно развивается, что-то другое должно отдавать на это энергию и увеличивать свою энтропию.

      Так появились Зоны Бедствия. Свайный город над болотом рос вверх, а сваи под его весом всё глубже погружались в трясину. Какие-то участки мира эксплуатировались обезумевшим разумом столь нещадно, что изменились самые их физические свойства. Там умерла не только жизнь — там потеряли силу и ветер, и свет, и время. Через те запредельно утомлённые и изношенные места не смогла перевезти людей кляча истории.

      В Зоне Бедствия не было ненависти — лишь угасающий дух чего-то величайшего, побеждённого чем-то преступнейшим. Сигнал SOS давно погибшего корабля.

      К 2005-ому году в мире исчезли места, где не ступала нога человека. Но появились первые места, в которых людей уже нет, и не будет никогда. Зоны Бедствия. Теперь они покрыли Землю почти целиком. Сгоревший химзавод, отравленная река, свалка, повреждённый реактор в Коломне-9, — крепкие объятья страдания.

      Страдания — и запоздало пришедшей мудрости. За откровениями больше не нужно ходить на заброшенную фабрику.  Из сетей мудрости теперь уж при всём желании не вырваться. Сознание перестало распадаться среди мелочей, когда мелочи уничтожены Бедствием. Целостный интеллект остаётся один на один с великими вопросами.

      — Вспомнил! — сказал я запертым на символический шпингалет дверям ванной комнаты. — Я вспомнил!

      Я вышел из ванной, чувствуя внутри себя не только сигнал SOS давно погибшего корабля, но и какую-то разрушительную силу. Энтропии, Хаоса, сумерек.

      Оно было во мне.

***

      Я торжествовал.

      А тут и Катя — стоит перед иллюзорным окном.

     — Ты давно пришла?

     — Только что. У меня обеденный перерыв на работе. Надеюсь, ты запрограммировал синтезатор на какой-нибудь ништяк? Я сейчас сдохну от голода.

     Катя зевнула, попыталась потянуться, но замычала и повалилась на диван спиной вверх.

      — Макс запрограммировал, — ответил я. — Что с тобой?

      — Я, кажется, шею застудила, теперь голову повернуть не могу, больно.

      — Ты не застудила. Ты вчера много сладкого съела. У меня от сахара тоже часто суставы отваливаются.

      — Слушай, Алекс, а ты не знаешь какие-нибудь старинные методы лечения?

      — Берётся пол литра водки, горсть втирается в больное место, остальное принимается вовнутрь — вот тебе и все старинные методы.

      — Кошмар!.. Никогда не понимала, как можно пить водку?

      — Тебе показать?

      — Алекс, подойди сюда и потри, а то я руки вверх поднять не могу.

      Я нагнулся над лежащей Катей, осторожно коснулся её пластиковой спины и шеи, скрытой под высоким форменным воротником, уловил её тепло сквозь ткань.

      — Здесь болит?

      — Угу. Смотри, не сломай.

      — Разве я похож на того, кто может сломать шею? По-моему, у меня слишком тонкие пальцы для этого.

      Катя была маленькая и хрупкая. Я закрыл глаза и представил её зелёную спину, внутри которой тлела красная боль. На моих пальцах, разогрев их, набухла яркая капля и перетекла под ткань формы. Пятно боли померкло на фоне зелени здорового тела, но не растворилось. Я стал воображать вторую каплю...