Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

Партия и наше Правительство проявляют повседневную заботу и чуткость к переселенцам, создавая им все условия для улучшения быта, но отдельные „чиновники“ из УСДС, как тов. ПОПОВ, извращают и опошляют столь важное государственное дело»[588]. Мало того, что новоявленных обитателей Кунцева против их воли превратили из горожан в «загородных жителей», у них на глазах еще и происходило несправедливое распределение жилья, подрывавшее закон и порядок. Наверное, авторов этого письма несколько утешило известие о том, что за неправомерные действия в Кунцеве Е. П. Попова исключили из партии[589].

Пока одни граждане пытались искоренять коррупцию среди государственных служащих, другие писали советскому руководству письма, где привлекали внимание к более приземленным сторонам нелегкой жизни на окраинах. В июле 1952 года Берия получил письмо от майора Рекина, который поселился в Кунцеве и своими глазами наблюдал за застройкой и развитием этого района. Свое послание Рекин начал с похвал: «Сделано большое государственное дело, тысячам москвичей, переселяемым из Зарядья, предоставлены новые жилые дома, комнаты и отдельные квартиры со всеми удобствами»[590]. Рекин описывал новый жилой квартал в Кунцеве – с асфальтированными улицами и тротуарами, зелеными газонами, прачечными, новым кинотеатром. «Трудящиеся, проживающие в этом новом поселке, благодарят Партию и Правительство за внимание и создание им хороших условий в связи с переселением», – заверял своего адресата Рекин[591]. Но была одна неприятность: слишком далеко добираться до железнодорожной станции, откуда можно уехать в Москву. «Новый поселок стоит как остров вдалеке от платформы, – писал Рекин, – и чтобы пройти из поселка к платформе и обратно, нужно иметь спецобувь (мужчинам резиновые сапоги, а женщинам – высокие боты)»[592]. По словам автора письма, доехать в Москву из Кунцева в чистой одежде было почти невозможно. Все это очень негигиенично, да «подчас просто стыдно появляться в Москве в таком виде»[593].

Непролазная грязь в жилых пригородах Москвы вызывала беспокойство не только у жителей этих новых поселков и окраинных районов. В конце 1952 года к Берии обратились медики, работавшие в Кунцевском районном отделе здравоохранения. Начальник отдела направил Берии просьбу, чтобы Министерству здравоохранения позволили вмешаться в строительство, ведущееся в Кунцеве, для решения важных санитарно-гигиенических вопросов. Дело в том, что хотя в новом поселке уже достраиваются школа, детский сад, ясли, Дом культуры, баня и прачечная, строительство поликлиники много раз откладывалось. Тем временем обустроили временный медпункт на четыре койки, но этого категорически недостаточно. Берии доложили, что жители Кунцева массово жалуются на отсутствие полноценной больницы для лечения туберкулеза, дизентерии и других серьезных заболеваний. В этом недосмотре при строительстве поселка медицинские чиновники винили Александра Комаровского – наделенного большими полномочиями начальника УСДС, который руководил строительством сразу двух высоток – в Зарядье и на Ленинских горах[594]. Служащие отдела здравоохранения, видевшие, что больные лишены доступа к медицинской помощи, не могли сдержать негодования: «Строить жилые дома, но совершенно не строить социально-культурные учреждения в огромном новом поселке, оставлять детей трудящихся без обслуживания невозможно и несправедливо»[595].

Кунцевский отдел здравоохранения и раньше пикировался с Комаровым. Эти же сотрудники отдела, писавшие в 1952 году Берии, уже обращались к нему годом ранее, и возможно именно благодаря тому письму к 1952 году строительство в Кунцеве пошло быстрее, появились школы, баня и прачечная. В том первом письме кунцевские медики называли Комаровского холодным и странным человеком. Они неоднократно обращались к нему лично и сетовали на недостаточное медицинское обслуживание и плохие санитарные условия в новом районе. «На наши просьбы мы получали отказ и очень странный, бездушный ответ», – сообщали они[596]. По их словам, Комаровский ответил: «Не ловите журавля в небе, поймайте синицу»[597]. Иными словами, Комаровский предлагал не требовать невозможного, а довольствоваться тем, что уже есть: временным медпунктом с четырьмя койками на район с 20-тысячным населением. Возможно, Комаровский, отвечавший за строительство небоскребов в послевоенной Москве, и сам устал от несбыточных надежд и перестал мечтать о «журавле в небе».

Комаровский сменил Прокофьева на посту начальника УСДС в октябре 1948 года. К тому времени Прокофьева, которому было немного за шестьдесят, стало подводить здоровье, а через год он умер[598]. Комаровский был моложе своего предшественника лет на двадцать и проявил себя в 1930-е годы, когда руководил строительством канала Москва – Волга. Пойдя по стопам своего отца, инженера путей сообщения, Комаровский окончил Московский институт инженеров транспорта и в 1931 году был направлен на строительство канала. Там он быстро продвигался по службе. В 1944 году, будучи членом партии и имея воинское звание, Комаровский был назначен начальником Главного управления лагерей промышленного строительства НКВД. Возглавив УСДС, генерал-майор Комаровский оставался начальником Главпромстроя МВД СССР[599]. В этом качестве он занимался в те годы и масштабным строительством, имевшим отношение к советской атомной программе[600]. Два эти проекта – небоскребы и атомная бомба – были тесно связаны: при всей внешней красоте университетского небоскреба главными достопримечательностями этого здания в глазах многих советских функционеров были его новые физические и химические лаборатории.

Позже, возвращаясь мыслями к этому периоду своей жизни, сам Комаровский с гордостью описывал, как руководил строительством главного здания МГУ. «Университетским ансамблем на Ленинских горах восхищаются и многие зарубежные гости Москвы», – писал он в 1972 году. Но не забыл Комаровский и о выраставшем вокруг Москвы теневом, призрачном городе – побочном продукте проекта небоскребов: «Рассказывая о строительстве МГУ, необходимо сказать и о переселении граждан с территории, прилегающей к МГУ и подлежащей благоустройству, а также с территории строительства в Зарядье, занятой старыми домами»[601]. Комаровский вспоминал, что это была очень сложная, трудоемкая задача: «Ведь всем переселяемым надо было предоставить новое благоустроенное жилье, которое следовало построить заново со всеми коммуникациями, дорогами и т. д.»[602]. Комаровский вспоминал, что один жилой массив был возведен к северу от Москвы, неподалеку от железнодорожной станции «Лобня», другой – в Текстильщиках, и еще один – в Черемушках. К 1972 году Комаровский как будто напрочь забыл о Кунцеве.

Больше всего Комаровскому запомнилось строительство района Черемушки. Там жилье давали в основном рабочим-строителям, а не переселенцам из Зарядья, но застройка этого района велась примерно так же хаотично и непродуманно, как в Кунцеве и Текстильщиках. Как отмечал сам Комаровский, позднее московские Черемушки прославились на весь Советский Союз как образцовый микрорайон нового типа, и на него стали равняться после того, как в 1957 году Никита Хрущев развернул по всей стране массовое строительство жилья. К концу 1950-х свои «Черемушки»,