Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

дворов, хаотично стоящие дома – все это было обозначено на карте красным, синим, желтым и зеленым цветами. Разные цвета указывали на очередность сноса. Жители Зарядья не были изображены на этой карте, однако их судьбы все равно были привязаны к помеченным разными цветами зонам. Тех, кто жил в домах первой и второй групп (обозначенных красным и синим), должны были переселить в декабре 1950 года. Жителям домов из третей и четвертой групп (зеленых и желтых) предстояло оставаться в старых домах и после начала строительства поблизости. Такой порядок представлялся «целесообразным», как написали в начале 1950 года руководители стройки, так как позволял перенести на более поздние сроки переселение 3 445 человек, продолжавших жить в Зарядье[557].

Илл. 5.5. Грегори Т. Вулстон. Воспроизведение карты переселяемого района Зарядье, составленной в 1950 г. На основе оригинального цветного документа, хранящегося в РГАЭ. (Ф. 9510 Оп. 1. Д. 107. Л. 163)

А вот сами обитатели домов из третьей и четвертой групп, не видели ничего «целесообразного» в необходимости оставаться в ветхом жилье, к тому же оказавшемся внутри строительной площадки. В мае 1952 года жители Зарядьевского переулка из домов № 3, 4, 5 написали коллективное письмо Сталину с вопросом, когда же их переселят. Они спрашивали: «Когда, наконец, мы вздохнем в настоящем людском жилище»?[558] Эти люди жили в коммунальных квартирах примерно в таких же условиях, в каких в послевоенные годы прозябали в Москве очень многие, но у них не было даже общей кухни, отсутствовало отопление, и на всех соседей, занимавших около 30 комнат, имелась всего одна уборная и один умывальник[559]. Авторы коллективного письма Сталину сообщали, что полы в их домах прогнили, трубы протекают, а от вечной сырости и недостатка солнечного света у людей сильно портится здоровье – вплоть до заболевания туберкулезом. С тех пор как началось строительство небоскреба, бытовые условия заметно ухудшились – ведь стройка идет прямо у них под окнами. Шум стоит невыносимый, канавы, ямы и электрические провода представляют опасность для детей, повсюду оседает сажа, а на стройплощадке уже двое рабочих насмерть отравились газом.

В своем письме жители Зарядьевского переулка задавались вопросом: «Почему мы, всю жизнь прожившие в центре Москвы, пережившие безвыездно лишения и невзгоды войны, после всех мытарств должны ехать жить за город, а многие приезжающие из других городов получают жилье в центре города?»[560] Этим людям отчаянно хотелось улучшить свои жилищно-бытовые условия, но одновременно они не желали уезжать из центра Москвы куда-то на окраину или за город. «Ждем по возможности, – писали они, – положительного ответа в части выселения нас в новые дома и именно в Москве»[561].

На обращения такого рода советские чиновники откликались не без сочувствия. Коллективное письмо из Зарядья, адресованное Сталину, пройдя по инстанциям, попало в итоге к Михаилу Помазневу, управляющему делами Совета Министров, и тот вскоре перенаправил его прокурору РСФСР Павлу Баранову, приписав: «Направляется для проверки и принятия мер анонимное письмо»[562]. Спустя месяц Баранов доложил о результатах проверки: он подтвердил, что жители Зарядьевского переулка действительно живут в аварийных и антисанитарных условиях, о чем и говорилось в их письме. Выяснилось также, что процесс переселения затянулся на более долгий срок, чем планировалось. По мнению Баранова, этих людей следовало расселить как можно скорее. Однако просьба жителей о том, чтобы им отвели жилье «именно в Москве», осталась без внимания. Летом 1952 года обитателей Зарядьевского переулка переселили в Кунцево – новый жилой массив на запад ной окраине Москвы[563]. Дачный поселок Кунцево, некогда являвшийся частью родового поместья Нарышкиных, в последние предреволюционные десятилетия превратился, по словам Стивена Ловелла, в «анклав московской купеческой элиты»[564]. Кунцево, известное в 1940-е годы тем, что там находилась ближняя дача Сталина, вскоре приняло тысячи переселенных москвичей, многие из которых еще долгое время продолжали писать в различные инстанции, надеясь как-то улучшить свой быт теперь уже на окраине Москвы.

Выселение и переселение тянулись слишком медленно для жителей Зарядья, которым не терпелось поскорее распрощаться со старым жильем, быстро приходившим в полную негодность. И все же многих нисколько не привлекала перспектива жизни на окраине столицы или за ее чертой. Пригороды эпохи позднего сталинизма ничуть не напоминали появившиеся в послевоенные годы благоустроенные американские пригороды, а скорее были их полной противоположностью. Новые жилые кварталы, куда переехали в начале 1950-х годов изгнанные из центра Москвы горожане, возводились наспех и без четко продуманного плана. Эти новостройки, вклинившиеся между подмосковными деревнями, которым предстояло войти в черту города лишь годы спустя, никогда не появлялись на рисунках архитекторов, где изображалось монументальное, величественное будущее Москвы, и все-таки они являлись неотъемлемой, пусть и теневой, изнаночной стороной сталинского проекта небоскребов.

Разделенный город

В выпущенном в августе 1950 года постановлении правительства о расселении жителей Зарядья не было деления жителей на разные категории с разными правами. Вместо этого власти приняли единое решение, согласно которому каждый выселенец, независимо от социального статуса или опыта армейской службы в военные годы, обеспечивался новым жильем или в черте Москвы, или в Подмосковье. Однако сами жители Зарядья пытались подорвать этот эгалитарный подход и обращались к властям, прося особых условий лично для себя. В письмах отдельные граждане прибегали к понятиям привилегий и социального расслоения, которых так старательно избегали чиновники. Чаще всего в подобных посланиях говорилось о самопожертвовании в годы войны, приводились другие похожие доводы. Например, интеллигенты и художники считали, что имеют особое право на получение жилья: эта привилегия, по их мнению, связана с их деятельностью и достижениями на профессиональном поприще.

Тридцать первого декабря 1952 года Михаил Арутчян, советский армянский художник-орденоносец, и его жена Тамара Беджанян, певица и заслуженная артистка Армянской ССР, написали письмо Берии. Супруги все еще жили в старой квартире в Зарядье (по адресу Елецкий переулок, дом № 6) и с ужасом думали о том, что их могут переселить куда-то далеко от центра – в Кунцево или Текстильщики (илл. 5.6). Беджанян пела в оперных театрах Еревана и Тбилиси, потом выступала в театрах и концертных залах Москвы, а Арутчян, театральный декоратор, график и карикатурист, с 1949 года работал в Москве главным художником павильона «Армения» на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. «Живем мы в Зарядье, – писали Арутчян и Беджанян, – в самом центре Москвы, в отдельной квартире из 3-х комнат… Для нас это [переезд в Кунцево или Текстильщики] означает полную потерю связи с