Рейтинговые книги
Читем онлайн Как делать погоду - Улья Нова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58

После этого волшебник примирительно добавил, что приготовил мне незабываемый сюрприз. И обещал после визита в редакцию обязательно обо всем рассказать. Но звонка не последовало. Мобильный целителя московских птиц был заблокирован. В столице ударил мороз. Город сковало льдом, обелило инеем, облепило сосульками. Раздумывая, что все это может означать, я медленно подходил к голубому особнячку, украшенному орнаментами в виде сказочных зверей, сов и жар-птиц. Будто в опровержение многим моим догадкам на пятом этаже из коридора редакции в лицо хлестнул прохладный, пропитанный обещаниями и далью морской ветер, имя которого мне неизвестно и дата рождения – тоже. Не отрываясь от ноутбука, простуженная тетушка в очках, похожая на учительницу младших классов, указала оттопыренным большим пальцем на стену, давая понять, что мной займутся в соседнем кабинете.

В кабинете главного редактора на изумрудном кожаном диване, застеленном мятой мешковиной, грустил небритый пятидесятилетний поэт. Перед ним на овальном столе для редколлегий выстроился поредевший отряд заводных индюков, навытяжку стояла готовая с минуты на минуту опустеть бутыль Courvoisier, пыжилась банка маринованных корнишонов и стыдливо жалась в сторонке розовая детская кружечка с танцующей индюшкой. Через испещренное узорами окно пожилой поэт вяло наблюдал низкие февральские облака, выпивал из розовой кружечки, хрустел корнишонами и в полный голос выяснял отношения с самим собой. Через какое-то время, заметив меня в дверях, он потянулся и недовольно изрек:

– Опять ты, Ниточкин?

Угол главного редактора пустовал. На его столе, по-прежнему заваленном брелоками, погремушками и зажигалками с изображениями индюков и индюшек, лежал закрытый ноутбук. За спинкой прилично засиженного кресла все так же висела таблица умножения на ноль, напоминая, что эта цифра превращает всех вокруг в ничто, в пустоту, в первозданный вакуум, в полное отсутствие, в себя самого.

– Чего тебе надо? – не унимался поэт.

– Гонорар и новости, – ответил я, усевшись перед ним на шаткий раскладной стульчик для редколлегий.

– У, – промычал поэт, старательно припоминая чего-то, – тогда вот что я тебе скажу, Ниточкин, – сбивчиво, но резко продолжил он, – ты должен понять, что ты – материализовавшаяся пустота, бестолковщина и полный ноль. Вы сейчас все такие. Бессмысленные и пустые гуманоиды, ходячий попкорн. Отцовские деньги прожигаете, ничего не создаете. У вас даже музыка – неприятный нормальному человеческому уху гул. Ни стремлений куда-то у вас нет. Ни пола и возраста вы не имеете. Пустышки бесформенные, личинки бестолковые, больше вы никто. Но при этом сколько самооценки. – Тут начавший раздражаться престарелый поэт пододвинул ко мне через стол розовую кружечку, как шахматную фигуру, обозначающую шах и мат. Коньяк оказался раскатистым, обжигающим, ветвящимся, одним словом, настоящим и натуральным.

– Неправда, – откинувшись на шатком редакционном стуле, возразил я, – может, когда-то давно со мной все и было, как вы говорите. Но теперь изменилось в лучшую сторону.

– Хорошо, тогда вот тебе новость номер один. Главный редактор наш с двумя любовницами уехал отдыхать в Индию, в тепло, на берег океана. А между прочим, на его месте должен был быть я. Мне надо ехать в тепло и на океан. В окружении женщин. По состоянию здоровья. За выслугу лет. За мои достижения. А называется это так: мест очень мало, Ниточкин. Ты пойми: каждый норовит занять чужой участок суши, реализовать чужую мечту и присвоить что-нибудь себе! – срывающимся и хриплым голосом трагически выкрикнул поэт. Эхо его неожиданного вопля, подхваченное сквозняком, раскатилось по коридору. Через пару секунд в кабинет опасливо заглянула тетушка, похожая на учительницу. Настороженно прислушиваясь, она застыла в дверях, прижимая к раскрасневшемуся носу мятый бумажный платочек. И, убедившись, что драки нет, беззвучно удалилась к себе.

– Как результат всего вышеизложенного, – утихомирившись, пролепетал поэт, – следует, что сейчас в редакции командую я. И в ближайшие два месяца все здесь подчиняются мне. Слышишь, Ниточкин? Улавливаешь, что я говорю? Внимательно следи за ходом моей мысли. – Почувствовав власть хоть над кем-то, поэт насупился, прочертил в воздухе корнишоном и продолжил: – Я теперь тут главный и намерен эту бестолковщину жестоко пресечь. Индюков вышвырну. Выведу журнал на новый уровень. Да будет тебе известно, что неделю назад к нам снова потянулись рекламодатели. В наш журнал готовы дать рекламное объявление. Отныне и на все последующие годы тринадцатая страница «Индюка» будет заполнена полезным. Она будет кормить и поить нас, наших карикатуристов, корреспондентов, корректоров, верстальщиков и авторов. На ней теперь будет красоваться большой и чистый пылесос Dirby, баснословно дорогой, но эффективный борец с пылью, повсеместно окружающей нас. Мне заказали сочинить про него большое стихотворение. Директор фирмы возлагает на этот оригинальный рекламный ход большие надежды. А значит, погода нам больше ни к чему. И ты, Ниточкин, можешь смело отправляться на все четыре стороны, на свободу, домой.

– Как скажете, – отозвался я, глотнув из розовой кружечки еще коньяка. В голове мелькнуло, что можно было бы прямо сейчас позвонить главному волшебнику Москвы, заказать над крышей особнячка редакции снежный буран. И еще развесить над козырьком их подъезда готовые с минуты на минуту вывалиться акульи зубы сосулек. Можно было бы, но я не стану так поступать, потому что умею саморегулироваться, не хочу терять лицо, держу себя в руках. И сознание собственного великодушия наполнило меня небывалым доселе спокойствием и торжеством.

– Вот и молодец, Ниточкин. Тогда слушай главную новость, – склонившись над столом, зловеще изрек поэт. – Твой так называемый колдун, а на самом деле шарлатан и прощелыга Дыдылдин надоел мне хуже горькой редьки. Дня три назад он снова объявился. Махал тут чайным грибом, выбросил в форточку бутылку моего коньяка, стучал в стены ногами и головой, требовал разогнать рекламодателей, просил оставить рубрику погоды в покое и угрожал повсеместным штормом. Невозможно было его ни утихомирить, ни выгнать. Пришлось действовать хитростью. Я торжественно объявил так называемому волшебнику, что принимаю его на постоянную работу. Выдал для вида красную корку с золотыми буквами «ПРЕССА». Теперь Дыдылдин стал специальным корреспондентом сатирического журнала «Индюк». Я поздравил старого сумасброда с зачислением в штат, дал для солидности поставить закорючку в трудовом соглашении и сослал его с глаз долой на проверочное задание. А задание дал невыполнимое. Надеюсь, в ближайшем будущем мы Дыдылдина не увидим.

– И где же он теперь, если не секрет? – с напускным безразличием уточнил я.

– Подсадили мы прохвоста в фуру к знакомому дальнобойщику, в этот самый момент мчится старикан куда подальше, в Молдавию. А задание дали такое: тайно встретиться и взять интервью у оберегаемого молдавскими спецслужбами миллионера Лени Окунёва. О нем год назад на каждом шагу шумели: парень получил в наследство от австрийского дяди несколько миллионов. Не выпускают его теперь никуда. Держат в стране под присмотром. Вот наш неутомимый друг Дыдылдин с ним и встретится. Как управлять диктофоном, я его обучил. Он сидел тут, на твоем месте, очень довольный. И записывал на листочек, какие кнопки и в какой последовательности надо жать… Кто бы знал, как я устал от всего вокруг, как хочу в Индию, в жару, на берег океана, с женщинами. Одним словом, Ниточкин, остался ты не при делах. Я и говорю: мало мест, каждый норовит занять чужую жилплощадь, увести чужую жену, угнать чужую машину… Что тебе еще от меня надо?

– Гонорар, – выдавил я, плеснув, пока можно, еще полкружечки вдохновляющего коньяка.

Но вместо ответа, жалобно прохрипев, пожилой поэт схватился за левый бок, скорчился, скривился и завалился под овальный стол для редколлегий. В этот момент саморегуляция все же отказала мне, несмотря на старания, невзирая на валютный, ветвистый коньяк. Я потерял лицо, уронил себя в лужу, запаниковал, не имея представления, что делать, как поступать. Интуиция сообщала: ближе к вечеру в столичных газетах появятся некрологи, упоминающие, что последним знаменитого поэта в живых видел незадачливый парень Митя Ниточкин, пресс-секретарь в отставке, профессиональный московский сказочник, состоявшийся и вполне успешный свинопас.

Можно было бы окончательно упасть духом, и тут совершенно не к месту вспомнился последний день рождения, мой тридцатилетний юбилей. Поздно вечером я возвращался от мамы и дяди Славы, сжимая под мышкой их ценный подарок – дрель. Все казалось как никогда отчетливым и сиюминутным. Возникла твердая убежденность, что будущего больше не существует с его таинственными закоулками, расходящимися тропинками, ветвящимися коридорами, ведь отныне вокруг, до самого горизонта, до последнего выдоха, распростерто явное и пронзительное сейчас, нескончаемое настоящее взрослого и сложившегося человека. Единственная и неизменная быль, которую надо учиться принимать такой, какая она есть. Был поздний вечер, в синих ноябрьских сумерках подрагивали позолоченной медью фонари, мерцали неоном витрины Пятницкой, вспыхивали фары проносящихся мимо машин. Я стоял возле зебры пешеходного перехода в тусклом свете оплетавших пиццерию гирлянд. Прямо напротив меня, в светофоре противоположной стороны улицы, по стойке смирно замер терпеливый человечек, накалившийся до предела от ежедневного усердия, соблюдения правил и следования нормам. Тот, в которого рано или поздно превратится каждый, загнанный в свой персональный, предназначенный судьбой ему и только ему светофор. Не сейчас, так через год. Не через год, так через пять лет. Именно об этом я думал, чувствуя под мышкой тяжесть коробки с дрелью, груз будущих забот, нарастающее бремя будней. Вдруг что-то замельтешило в воздухе. Какая-то шелуха. Я поморщился. Отмахнулся. Зарылся носом в шарф. Но нет, не показалось, не почудилось, а проплыло перед глазами еще и еще в тусклом сиреневом свете мерцающих гирлянд и мелькающих фар. И вот уже вокруг меня увивался целый вихрь пропитанных смолой и небом тополиных снежинок, ворвавшихся неизвестно откуда в скованные морозцем сумерки ноября. Я поймал одну из них, размял в пальцах. От нее тянуло клейким листом, цветущим шиповником, пчелиным гулом, смехом, бликами и рекой. Я оказался в центре маленькой теплой метели. Старался не двигаться и почти не дышал, чтобы это не спугнуть. Предчувствовал свежую и сочную листву будущего лета, осыпанную лепестками скамейку парка, солнечные лучи, расчесываемые ресницами на крошечные переливчатые радуги. Кажется, именно в тот момент я окончательно поверил, что в конечном итоге всегда и всюду победит тот, у кого мечта настырнее и острее, у кого воображение хитрее и богаче. Раскаленного от усидчивости и терпения человечка в светофоре, будто тюлем, зашторили медлительные пушинки горячего летнего снега. И в какой-то момент, напряженный и настороженный, он все же не выдержал, дрогнул, сорвался на бег и на глазах стал снова зеленым и живым.

1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Как делать погоду - Улья Нова бесплатно.

Оставить комментарий