Люся, которая всех бесила - Тата Алатова

у ее виска. Проступали вены.

Он был на взводе, но еще не возбужден, скорее под адреналином.

Скорее смывал с ее губ вкус Китаева, чем целовался на полном серьезе.

И Люся, разумеется, приняла это за вызов.

Растекшись спиной по стене, будто лишившись всех мышц и костей, она обвила Ветрова за шею.

Закрылись и открылись, звенькнув, двери лифта.

Люся зажмурилась.

Втянула носом воздух, впуская Ветрова внутрь себя.

Вся нахрапистость куда-то подевалась, и она пробовала его осторожно, как незнакомое озеро. Сначала макнуть одну лапку, потом другую. Прислушаться к звукам вокруг, к опасностям, которые могли подстерегать в новой воде.

И Ветров ощутил ее перемену, стал мягче, напирал уже не так плотно, не так агрессивно. И губы его стали нежнее, отчего щетина показалась более колкой. И эта перемена, разительная, чувственная, надежнее иных слов вдруг доказала Люсе, что все происходящее — реально.

Она действительно целовалась с Ветровым в лифте.

Странное развитие утомительного вечера, но — вот дела! — по-настоящему приятное.

То, что нужно, как вдруг оказалось.

Может, немного слишком — потому что, помимо его губ и языка, и рук, и запаха, были еще совершенно иные ощущения. Пустынно-перечные-водные. Все сразу. Ветрено-ароматный водоворот. Как будто ты находишься под палящим солнцем на восточном базаре и тебя поливает ледяной дождик. Капли текут за шиворот, мурашки высыпают по позвоночнику, а лицо пылает.

Двери открылись и снова закрылись, а из динамика раздался механически-насмешливый голос лифтерши:

— Граждане целующиеся, вы создаете пробку в подъезде!

Засмеявшись, Ветров подхватил Люсю за талию и вывел, наконец, наружу. Захлопал себя по карманам в поисках ключей. И все это — не отрываясь от ее губ.

Кажется, мифы о любовных навыках маренов не врали.

И почему Люся раньше их не пробовала?

Все какие-то банники да киморы.

Ничего интересного.

Мозги все никак не отключались.

Какая-то часть Люси оставалась немного сверху, поглядывая на происходящее будто со стороны.

Попав в квартиру, они все еще целовались в темной прихожке, и она спрашивала себя, как далеко собирается зайти.

Ветров не был мужчиной ее мечты, никто не был, но и случайного секса не вышло бы — все-таки он спал на ее диване и завтракал на ее кухне, и наутро нельзя будет притвориться, что его не существует.

Но тем не менее Люся не спешила отступать, потому что…

Ну хорошо же было.

Захватывающе.

Ветров оказался невероятно тактильным — в том, как он спускал с ее плеч теплую куртку, было больше эротики, чем за многие годы с Великим Моржом.

И в том, как он присел на корточки, медленно пройдясь открытой ладонью по ее бедру, по колену, по голени, — тоже. Она смотрела сверху вниз, как он расстегивает ее сапоги и одновременно щекой трется о ногу, и единственной отчетливой мыслью оставалось: ну черт, надо же сходить в душ.

Тогда Люся еще не знала, что Ветрова вообще ничего не смущает, но узнает об этом совсем скоро.

А сейчас она просто стояла, прислонившись плечом к ростовому зеркалу у входа, и дышала как можно тише, боясь нарушить хрупкую тишину этого странного и завораживающего мгновенья.

Левый сапог, правый, рука вверх, по гладкому капрону колготок, под юбку, чуть кривоватая улыбка некрасивого лица, которое в темноте казалось особенно зловещим. Как будто Люся была той самой красавицей, которая попала в лапы к чудовищу. И это заводило отдельно.

И плавное смазанное движение Ветрова вверх, снова поцелуи, ладонь между ее ног, настойчивая, уверенная, умелая, которая по-змеиному просочилась и под колготки, и под трусики.

Он успевал все одновременно: целовать ее губы, лицо, шею и плечи, гладить грудь и живот, ласкать клитор, время от времени скользя пальцами внутрь.

Это было как тискаться в подворотне — грязно, стремительно, бездуховно и очень возбуждающе. Люся не собиралась кончать в коридоре, среди брошенных курток и обуви, даже толком не раздевшись, когда юбка перекрутилась, блузка сбилась, колготки спустились. Никакой изысканности, аромасвечей, роз, вычурного белья, неторопливой прелюдии, шелковых простыней.

Пальцы и губы, горячее тело, по-школьному порывистый петтинг, набухший член, трущийся о ее живот откровенно, напористо.

Скручивались под ребрами жгучие вихри, хлесткие, болезненные, как спазмы. Дыхание срывалось с присвистом и хрипами, как у астматика, и в этом не было никакой неловкости.

И можно было стиснуть ветровский член прямо сквозь брюки, можно было дернуть вниз ширинку, можно было вообще все, что придет в голову.

Это была безудержная свобода, которую Люся редко себе позволяла. Без правил и ограничений, без попыток выглядеть лучше и без желания сохранить лицо.

И она стискивала и хрипела, цеплялась за его плечи, норовя сползти по зеркалу вниз, тянула за волосы и насаживалась на пальцы, скалилась и кусала губы.

И поймала первый за эту ночь мокрый и ослепительный оргазм.

Потом все-таки был душ, и вот это уже определенно было прелюдией, со всеми этими совместными намыливаниями и смехом, и лужами на полу, и полотенцем, которое Люся бросила себе под колени, когда ей приспичило отсосать Ветрову прямо возле стиралки.

До кровати они добрались, уже уняв первый острый голод, и начали все сначала, разгораясь по второму кругу медленно, но сильно. Тогда-то Люся и выяснила, что Ветров не ограничивался общепринятыми эрогенными зонами — шея, грудь, клитор, задница, к чему там еще мужчины проявляют интерес. Он с равным энтузиазмом вылизывал ее живот и запястья, покусывал над лопатками и под коленями. Люсе всегда казалось это довольно скучным — что интересного в том, что чужой язык прохаживается по твоей спине, но оказалось, совсем не скучно, потому что про стратегически важные точки Ветров тоже не забывал. Это был секс не из тех, когда ты лежишь на спине и перебираешь список дел на завтра. Это было как заниматься любовью с целым гаремом посреди пропахшей специями базарной площади.

Она проснулась от запаха ванили и корицы, скворчания на кухне, шума воды и щекотки в носу. Некоторое время Люся лежала неподвижно, пытаясь сообразить, почему спит, уткнувшись носом во что-то вроде мягкой игрушки, и почему в такой неестественной позе. А потом вспомнила: они с Ветровым так и заснули, пытаясь найти сухой островок между обильных пятен на простынях, потому что не было сил сменить постельное белье или перебраться на диван. А щекочет ее ноздри густая поросль на ветровской груди, никогда в жизни у нее не было таких волосатых мужчин.

И следом пришло паническое осознание: Нина Петровна готовит на кухне завтрак.

Суббота.

И спальня пропала сексом, спермой, потом, и они оба голые