Болшевцы - Сборник Сборник

— После завтрака кончим! — кричал кому-то Осминкин.

— После завтрака тоже работа будет… Тут на весь день хватит делов.

Осминкин катил тачку, нагруженную черной землей. Он давно приметил Федора Григорьевича. На раскрасневшемся лице Осминкина сияла улыбка гордости и торжества.

— Как же ты их уговорил? Да еще ни свет, ни заря! Как же это они тебя послушались? — вполголоса спросил Мелихов.

Осминкин опустил тачку.

— Решили мытищинских вызвать на состязание!.. Стыдно гостей-то будет принимать на плохом поле, — сказал он тоже вполголоса и хитро подмигнул Федору Григорьевичу.

Упаковка кроватей была окончена. После завтрака Накатников и Румянцев тронулись к станции, сопровождаемые приятелями. Кровати сдали в багаж.

— Счастливо оставаться, работнички! — кричал Накатников в открытое окно двинувшегося поезда оставшимся на платформе товарищам. — Передадим поклон Москве!

— Не подкачайте!

— Будьте уверены!

Сидя в вагоне, приятели покуривали, слушая нарастающий с каждой минутой гул колес. В открытое окно вагона стремительно влетал теплый ветер, и зеленые пространства, плавно кружась, плыли навстречу им.

Иногда, посмеиваясь, они говорили:

— А вдруг не примут?

— Что ты! Работа отличная.

В Москве они погрузили багаж на извозчика.

— Куда, Накатников? — хитро прищурив глаз, спросил Румянцев. — Тебе в Москве каждая подворотня знакома.

Накатников засмеялся и, хлопнув легонько ладонью по спине извозчика, крикнул:

— К Варварским. В мебельный склад ГУМа. Шевели, папаша!

Заведующий мебельным складом ГУМа отвел болшевцев в полуподвальное помещение.

— Вот здесь, — сказал он, — разложите ваши кровати, а я через полчаса зайду.

Ребята переглянулись.

— Стоит ли беспокоиться… Работа первый сорт!

У заведующего была добродушная лысина и близорукие глаза.

— Нельзя. Каждая работа должна быть проверена.

— Ладно, — согласились болшевцы.

В полуподвале было темно и душно. Ребятам хотелось скорей сдать кровати, чтобы до отъезда побродить часок по Москве.

Они сняли чехол с первой кровати и начали натягивать на раму брезент. Но тут произошел неожиданный казус. Петли брезента никак не хотели зацепиться за крючки. Деревянная рама поскрипывала от усилий.

— Вот чорт! — выругался Накатников, вытирая выступивший на лбу пот.

— Отставим пока — возьмем другую, — посоветовал Румянцев.

Но и с другой дело не ладилось.

Через полчаса к ним спустился заведующий, молча посмотрел на их работу и ушел.

— Р-работнички! — почти закричал Накатников, ударив ногой по кровати. — За такую работу бить надо!

Румянцев высасывал кровь из ободранного пальца, сплевывая на цементный пол:

— Приеду — душу из слесарей вышибу. Срамиться нас послали сюда!

Снова, кряхтя от натуги, они натягивали брезент. На смену злости пришло отчаяние. Отдыхая, они жадно курили, не глядя друг на друга.

Через два часа, когда снова пришел заведующий, они успели разложить только восемь кроватей.

— Ну ладно, — сказал он. — Можете итти.

Вернулись они в коммуну поздно, голодные и злые. На кухне, проглатывая ужин, они рассказали обо всем собравшимся ребятам.

— Из-за вас, чертей, кровь проливали, — закончил Накатников и, бросив на стол кусок хлеба, показал им свои ладони.

— Взгреть кого следует за это нужно, — согласились ребята.

Они рассказали Накатникову и Румянцеву происшествие, обнаружившееся в их отсутствие. Кто-то обокрал инструктора столярной — дядю Леню — пожилого, добродушного человека, недавно прибывшего в коммуну. У него украли охотничье ружье и одеяло.

Это была уже вторая кража. Раньше таких случаев не было в коммуне: может быть, помогал тот блатной закон, по которому кража у «своих» считалась тягчайшим, непрощаемым преступлением. Были случаи воровства в городе во время отпусков, были даже специальные тайные поездки в Москву на «дело», но краж в коммуне, если не считать случая с сахаром, не было ни одной. А теперь этот установившийся «закон» опрокидывался. Что если эти две кражи только сигнал, только начало? Что если завтра воровать начнут все — растащат коммуну по клочкам? Значит, уже стало проступать отношение к коммуне, как к чужому, постылому делу.

О новой краже Мелихов оповестил ребят в столовой.

— Это несчастье — другого слова не подыскать, — говорил он. — Кто же вы есть после этого? Тогда заготовки, теперь вот — квартира… Что ж, значит, нельзя быть по отношению к вам доверчивым? Только сила и страх могут вас удерживать?

Как нарочно, выдался славный солнечный денек, с таким веселым, ярким солнцем, с таким шалым звоном жаворонков.

— Не выходя из этой комнаты, нам нужно найти вора… Вы это понимаете сами. Так коммуна жить не может. Вор не боится тюрьмы зимой, он боится ее весной и летом. Но разве коммуна — это тюрьма? Разве не о ней уже идут рассказы, разве не о ней начинают мечтать молодые воры в Таганской, в Бутырках, в лагерях? Какая же безмозглая тупица кражей какого-то ружьишка, дешевой тряпки добивается того, чтобы создаваемое с таким трудом — вдруг рухнуло?

Хаджи Мурат, вспомнив, что заготовки украл Умнов, наивно спросил:

— Ты, Сашка, хочешь, чтобы коммуны не было?

Умнов выругался.

Сразу же закричало несколько человек, не обращаясь ни к кому, но зная, что вор здесь, между ними.

— Возвратить хочет в тюрьму, паразит!

— Коммуну закроют из-за одного подлеца!

Мелихов поднялся и оборвал галдеж.

— Кто украл — подыми руку, — властно приказал он.

Ни одна рука не шевельнулась.

— Кто не воровал — подыми руку.

Все подняли руки.

— Так… Значит, украли и признаваться не хотим, — горько сказал Мелихов. — Я больше в коммуне работать не буду. Живите, как знаете, мне стыдно за вас, — бросил он резко.

Никто не проронил ни звука.

Мелихов медленно прошел по столовой и в мучительной неуверенности, что все получится, как надо, вышел на улицу.

Накатников подошел к Умнову и тихо, с угрозой спросил его:

— Твоя работа?

Умнов скрипнул зубами:

— Отстань…

Накатников сразу поверил ему и пошел к Почиталову.

— Ты? — он потряс Почиталова за плечо.

— Нет, ребята, — скороговоркой заверил Почиталов. — В прошлый раз был грех, а теперь — вот, ей-богу, нет.

— Ты? — спросил Накатников Дединова.

— Покажите мне вора, и я его сейчас же, при вас… убью.

День прошел тревожно. Вор не объявился. Следующим утром на столе стыл чай. Нетронутыми лежали ломти свежего хлеба. Ванька Королев в упор смотрел на Дединова: что-то возбуждавшее его подозрительность было в поведении этого парня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});