Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищи, спасайтесь! Сейчас будет лекция о пользе просвещения, — Гришин сделал испуганное лицо.
— Эх, Коля, Коля! — укоризненно покачал головой Кипятоша. — Зря ты науку не любишь! Науки юношей питают, отраду старцам подают, в счастливой жизни украшают… от биллиарда берегут.
— Юношей нужно беречь только от одного, — от твоего гнилого либерализма, — обозлился вдруг Гришин.
Кипятоша на мгновение даже опешил. Сдернув зачем-то с головы фуражку, он пригладил свои густые курчавые волосы и, снова надев ее, сказал громко и раздельно:
— Врач должен заниматься прежде всего медициной, а не политикой. Я лично после окончания университета поеду в деревню лечить больных крестьян. Это в высшей степени благородно и гуманно!.
— А почему в большинстве случаев в деревнях болеют? Ты об этом, господин гуманист, подумал? — язвительно ответил Гришин. — Болеют от недоедания, — с голодухи. Народу в первую очередь нужен хлеб, а не твоя аверина мазь и свинцовая примочка.
— Почему голодают? — запальчиво возразил Кипятоша. — Земли в Сибири много, — только сей.
— «Сей»! — передразнил Гришин. — Для обработки земли, господин сеятель, еще капитал нужен, тягловая сила нужна, а всего этого у ваших будущих пациентов и нет. Я имею в виду деревенскую бедноту. Или вы, господин гуманист, собираетесь одних мироедов лечить?!.
Гришин хотел добавить еще что-то более резкое, но Лобанов схватил его за плечи и начал трясти.
— Колька! Капитон! Да вы, хлопцы, совсем сдурели, — раскатисто басил на всю Университетскую Лобанов. — Нашли время и место для обсуждения аграрного вопроса!
— Пусти, — сказал угрюмо Гришин, снимая руку Лобанова со своего плеча. — Пошли на Томь.
— Пошли! — как ни в чем не бывало отозвался Кипятоша. — А всё-таки, знаешь, Николай, ты не совсем прав, — начал было он снова.
— Да ну вас к чорту, хватит! — сердито оборвал его Никонов.
— А вот и наш Технологический, — сказал Лобанов и, взяв Сергея под руку, перешел с ним через улицу; за ними последовали и остальные.
Сергей не мог наглядеться на здание Технологического института. Четыре каменных корпуса с зеркальными окнами и высокими подъездами тянулись почти на целый квартал.
«Какие, наверное, удобные, светлые чертежные, какие широкие коридоры, какие огромные лекционные залы в этом Технологическом!» — думал он. И вместе с тем его не оставляла мысль о только что происшедшем споре. Он считал, что всё-таки прав Гришин, но вместе с тем ему было по душе и желание Кипятоши ехать врачом в деревню.
— Ну, пойдемте на реку, — нетерпеливо сказал Гришин, которому надоело стоять у знакомого ему института.
На Томи они пробыли долго. Сначала гуляли, а потом уселись на высоком берегу. С реки тянуло холодком. Приятно было сидеть вот так, молча, и глядеть на темную Томь. Дрожа и сверкая, протянулась по ней от одного берега к другому лунная, серебряная дорога.
Шлепая плицами, медленно прошел вверх по Томи буксирный пароход, отразившись всеми своими сигнальными огнями в черной воде. На какое-то мгновенье протяжный пароходный гудок всколыхнул сонную речную тишину.
— Ду-уу! Ду-уу! — вторя гудку, неожиданно, по-мальчишески загудел Кипятоша и, засмеявшись, повалился на спину. — Эх, хорошо, братцы мои!
— Прохладно становится, — поежился Гришин и, обращаясь к Никонову, добавил: — А не пора ли нам по домам?
Было около двух часов ночи, когда Сергей с Никоновым вернулись к себе на Кондратьевскую. Не зажигая огня, они улеглись спать. Никонов уснул сразу, а Сергей долго еще лежал в темноте не смыкая глаз. Он видел перед собой белое здание института.
Неужели он никогда не откроет его тяжелые двери?!
МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬКвартирная хозяйка Устинья Ивановна походила чем-то на просфору. Это была маленькая, пухлая женщина с широким, бесцветным, мучнистым лицом.
Устинья Ивановна занимала квартиру из четырех комнат. Две из них она сдавала жильцам, а в двух других жила сама с сыновьями и с племянницей Пашей — хромоногой старой девой.
Старший сын, коренастый рыжий здоровяк Онуфрий, служил лесным кондуктором и в доме бывал редко.
Второй — семнадцатилетний Петенька, длинный и рассеянный юноша — учился в восьмом классе Томской мужской гимназии.
Опасаясь, как бы жильцы не втянули ее сыновей в политику, Устинья Ивановна, прежде чем сдавать комнаты, постаралась разузнать всю подноготную о будущих квартирантах.
Никонов был технолог и не внушал ей подозрений.
— Тихий молодой человек, скромный; сидит да знай себе разные котлы да машины рисует!.. Не то, что медик!
Медиков Устинья Ивановна считала главными бунтовщиками.
— Живых и мертвых режут! Ни бога, ни чорта не боятся! От них добра не жди.
И Устинья Ивановна даже своих приятельниц-соседок предостерегала сдавать комнаты медикам.
Второй же жилец — Василий Ананьевич, белобрысый, детина 23 лет, — служил писарем в Городской управе.
Хозяйка называла его запросто Васенькой и всегда ставила в пример сыновьям. Писарь был бережлив, рассудителен, не курил, к тому же не ел мясного и не пил вина.
— Хороший человек Васенька — вегарьянец! — хвасталась на всю Кондратьевскую Устинья Ивановна.
Приезд Сергея обеспокоил хозяйку.
Хотя она расспросила у Никонова всё, что могла, о Сергее, но этого ей показалось мало.
На второй день, когда Сергей вышел на кухню налить керосин в лампу, Устинья Ивановна завела с ним разговор.
Посреди кухни была разостлана холстина, на ней возвышалась куча перьев. Устинья Ивановна, повязанная ситцевым платком, сидела на полу и перебирала перья для подушек.
— Нельзя ли керосину налить? — сказал Сергей, ставя лампу на край табуретки.
— Подождите! Сейчас Паша из лавки придет; а я вся в перьях, — ответила Устинья Ивановна.
— А зачем мне Паша? Я сам налью.
— Ну, уж раз вы такой простой, — наливайте! Керосин в сенях стоит.
Сергей пошел в сени, принес оттуда четверть с керосином и стал наливать лампу.
— Это верно, что вы на клиросе пели? — спросила Устинья Ивановна и выжидающе поглядела на Сергея.
— Пел, — коротко ответил он, удивляясь и сердясь на Ивана, который неизвестно зачем рассказал о нем такие подробности хозяйке.
— Я рылигию превыше всего ценю, — продолжала Устинья Ивановна, — а церковное пенье так просто до ужаса обожаю. Особенно когда «Иже херувими» поют. Уж до чего же сладостно и умилительно! — и, склонив голову набок, Устинья Ивановна вдруг тихонько запела речитативом: «Иже херувими тайно образующе»; не допев, она, вздохнув, добавила: — А еще всякие притчи божественные люблю очень слушать. Вы притчу о блудном сыне знаете?
— Знаю. Как он из отчего дома ушел?
— Вот именно, — обрадованно подхватила хозяйка. — Сытый, здоровый, одетый был, а вернулся зимогор-зимогором, больной, оборванный, нищий. Нынче немало блудных сыновей развелось. От церкви христовой отрекаются, против царя бунтуют… А их, конечно, в тюрьму за это, — неожиданно закончила хозяйка.
«Вот оно что», — подумал Сергей и перевел разговор на другое.
— А ежик у вас есть, стекло почистить?
— Ежик? Есть! Вот у рукомойника в углу висит! Так как же, по-вашему, правильно блудный сын поступил, что раскаялся?
— На то он и «блудный», — усмехнулся Сергей и энергично принялся чистить стекло.
— А родителей вы своих уважаете? — спросила, помолчав, Устинья Ивановна.
— Я — сирота! — ответил Сергей.
Повесив на место ежик, он взял лампу и вышел из кухни.
«Парень скромный, а главное — закон божий знает», — подумала Устинья Ивановна.
После этого разговора прошло больше недели. Как-то раз под вечер в доме остались Сергей да хозяйка. Устинья Ивановна вздумала пить чай, но в ушате не оказалось воды.
— Не принесете ли мне водицы с колодца? — попросила она.
— Что же, можно.
Сергей взял два ведра и, что-то насвистывая, вышел во двор. Вскоре он вернулся и поставил полные ведра на скамейку.
— А это вам за услугу! Возьмите.
На краю кухонного стола лежал кусок пирога.
— Сироту накормить — бог сторицей воздаст, — по-монашески елейно, нараспев, сказала Устинья Ивановна.
Широкое мучнистое лицо ее со сложенными бантиком губами и скорбно поднятыми бровями выражало христианское смирение.
— Я сыт, — ответил Сергей и пошел к себе в комнату.
«Из простых, а с анбицией, — рассердилась Устинья Ивановна. — Знаю я твою сытость. На работу всё еще не устроился, а капиталов-то кот наплакал».
Устроиться на работу было нелегко.
Напрасно каждое утро ходил Сергей по городу из одного ведомства в другое. Везде ему равнодушно и кратко отвечали: «Не требуется», «Не нужен» или: «Вакансии нет».
Только в губернской канцелярии какой-то лысый старичок чиновник оказался более многословным и даже прочитал целое наставление:
- Незнайка в Солнечном городе - Николай Носов - Детская проза
- Рассказы про Франца и каникулы - Кристине Нёстлингер - Детская проза
- Рассказы про Франца и любовь - Кристине Нёстлингер - Детская проза
- Осторожно, день рождения! - Мария Бершадская - Детская проза
- Большая книга зимних приключений для девочек (сборник) - Вера Иванова - Детская проза
- Почему? - Валентина Осеева - Детская проза
- Тика в мире слез - Стеффи Моне - Прочие приключения / Детская проза / Прочее
- Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник) - Дарья Лаврова - Детская проза
- Рыжая беглянка - Дженни Дейл - Детская проза
- Маргарита едет к морю - Елена Соловьева - Детская проза