Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина

сестра вас так накрутила?

– Лиза тут ни при чем.

– Ну допустим. Хотя вы сами знаете, что это не так…

Не дождавшись ответа, Антон продолжил, лицо его приняло напряженное выражение, словно ему больно было говорить.

– Ваша сестра – удивительная женщина. Самоотверженная. Такие становятся фронтовыми санитарками и волонтерами. Но в этом же их слабое место… Когда такая женщина понимает, что в ее самопожертвовании больше не нуждаются, более того – не ценят! – она часто становится мстительной стервой.

– Только не Лиза!

– Очень на это надеюсь. Иначе вам с Асей не поздоровится…

– Это все не наша история… Лиза же приняла Варю и любила ее. Примет и Асю. Что бы вы там ни думали, она любит меня только как сестра.

– В этом я даже не сомневаюсь…

Воскресенский вскочил:

– Я должен идти к ней.

– Бежать! – возразил хозяин. Потом вскинул указательный палец. – Стоп! Вы же сейчас об Асе?

Они сцепились взглядами и одновременно рассмеялись.

– Ну конечно…

В дверях Роман остановился:

– Извините.

Антон махнул рукой ему вслед:

– Я все понимаю. Сам сходил бы с ума… Бегите же!

Прослушав дробь шагов на лестнице, Шестаков беспомощно завалился на бок, поджал ноги и с силой зажмурился. Хлопнула входная дверь, впустив тишину и одиночество, двух преданных ему спутниц. Других не будет.

Тихо брякнула металлическая калитка. Не открывая глаз, он мысленно повел Романа короткими улочками их поселка к Асиному дому, сосчитал его шаги, надеясь, что это усыпит его. И лучше бы вечным сном…

Но жизнь все еще не кончалась.

* * *

– Чертов придурок!

Это было самое мягкое из тех выражений, которыми Воскресенский ругал себя по дороге к Асе. Как он мог так легко поверить, что его прекрасная девочка оказалась фальшивкой? Что за морок овладел его сознанием?

Он отогнал мысль о Лизе. Антон намекал, что она могла сознательно вбить между ними клин… Но ведь они уже обсудили то, что ничего для них не изменится ни в человеческом, ни в профессиональном плане. Неужели сестра лишь сделала вид, что поверила? Или как раз поверила? Только совсем не тому, а собственной мрачной фантазии о рыжеволосой юной ведьме, соблазняющей мужчин и высасывающей их души?

Уверенный, что застанет Асю в слезах, Роман придумал множество ласковых слов, которые должны были утешить ее и вернуть веру в него. Но на его стук дверь не открылась, и он встревожился всерьез.

– Нет-нет, пожалуйста! Только без глупостей! – молил он, оббегая дом и заглядывая в каждое окошко.

Комнаты были пусты. Где она могла прятаться? Ему мерещилось жуткое: Ася висит в петле на чердаке или истекает кровью в ванной… Роман уже собрался с силами выбить входную дверь, когда за его спиной скрипнула старая деревянная калитка. Поворачиваясь, он поскользнулся на крыльце и едва не упал Асе в ноги. Мелькнула мысль: «Вышло бы эффектно!»

Глядя на него как на чужого, она приблизилась к крыльцу и холодно поинтересовалась:

– Что ты здесь делаешь?

– Ася, прости меня, дурака! – произнес Роман покаянно.

В ее светлом взгляде не прибавилось тепла. Она повела бровями:

– Хорошо. Ты прощен. Все?

– Что значит – все? – растерялся он. – Если я прощен, значит, все нормально? Между нами. Забыли этот кошмар?

– Нет. Я этого никогда не забуду.

На ней опять было то пальто, в котором Воскресенский бросил ее ночью на дороге, и ему вдруг почудилось, будто они вместе опрокинулись в тот день, когда были чуть ли не врагами. Тогда это «нет» прозвучало бы естественно… Но ведь они уже прошли вместе пусть и недолгий, но прекрасный путь! Неужели для нее это ничего не значит?

Глядя ему в глаза, Ася спокойно (по его мнению, так слишком спокойно!) объяснила:

– Бабушка учила меня, что все можно простить, кроме предательства. Оно у человека в крови. Или есть, или нет… У тебя имеется эта капля Каиновой крови. Ты так легко предал меня.

От холода и страха у него свело губы, выговорить удалось с трудом:

– Я предал тебя? Ты это так видишь?

– А ты как-то иначе? – Она жестко усмехнулась. – Это еще хуже.

– Нет! Да. Я предал, это правда. Но я ведь раскаиваюсь… Я вел себя, как полный идиот! Разве раскаяние не искупает грех?

– А я не святой отец, чтобы отпускать грехи! – отрезала Ася. – Пропусти. У меня нет времени философствовать с тобой.

Поддержав ее, с забора каркнула ворона, и ему вдруг вспомнилось, как еще в самом начале знакомства он сравнил Асю с феечкой. И дело было не только в этом пальто с капюшоном… Она схватывала самые точные образы и слышала голоса духов. Она забывала себя, отдаваясь любви, и готова была поиронизировать над собой. В ней жила та легкость, которая и позволяла ей парить в солнечном эфире… Эта глупая ворона, глазевшая на них с ограды, чувствовала все это как-то нутряным чутьем?

Не отступив, Роман смотрел на Асю с крыльца, и оттого она казалась совсем крошечной. И все же в ней чувствовалась невероятная сила… Ему даже почудилось: «Стоит ей захотеть, она пришпилит меня к этой деревянной стене, как безмозглого мотылька!»

– У тебя есть более важные дела? – промямлил он.

– А ты забыл?

– Похороны, да. Только не говори, что обойдешься без нашей помощи!

– Без вашей обойдусь. Соседи мне помогут, я уже договорилась.

Внутри его поднялась паника: «Почему она так невозмутима? Ей плевать на то, что мы можем расстаться? Или она уже отсекла меня, как гнилую конечность, без которой можно выжить? Поноет, конечно… Но ведь перестанет!»

– Ты правда хочешь, чтобы я ушел?

Не моргая, он смотрел в ее большие серые глаза, чтобы заметить хотя бы признак отчаяния, если тот промелькнет. Но его не было… Не было!

– Извини. Это не гостеприимно, я понимаю. Но мне правда сейчас не до приемов.

– Каких приемов? Это же я! Ася, ну не злись, прошу тебя. Давай войдем в дом и поговорим в тепле? Обсудим все, как взрослые люди.

Шагнув на крыльцо, она молча отодвинула его. Роман замер, вспомнив, что она писала о его прикосновениях, о том, как они действуют на нее… Но ничего не произошло.

Повернув в замке ключ, Ася переступила порог и обернулась:

– Ты никогда больше не войдешь в мой дом.

Дверь перед ним закрылась. Аккуратно, почти бесшумно. Роман обрадовался бы, если б Ася хлопнула дверью, выказала бы хоть какие-то эмоции! Тогда еще оставалась бы надежда, что не все в ней умерло, когда он позволил сестре оскорбить ее…

Не найдя сил уйти сразу, Воскресенский еще постоял на