Вариант «И» - Владимир Михайлов

Заключение было более или менее утешительным: этим путем никто еще не воспользовался, быть может, потому что это вообще-то занятие для ночной смены – или же для солидной организации, маскирующейся под легальное учреждение, хотя бы занимающееся мойкой окон. Ну что же: значит, несколько часов оставалось еще в нашем распоряжении, но из этих часов нельзя было более терять впустую ни одной минуты.

Прежде всего я привел в рабочее состояние свою аппаратуру и набрал короткий номер. Мне ответили почти сразу:

– Реан.

– Доктор Ффауст.

– Введите пароль.

Я секунду колебался. Пароль перехватят, это ясно. Ну и черт с ними.

– После использования пароль отменяется, – предупредил я.

– Принято.

Я отстучал на клавишах пароль.

Прошло несколько секунд.

– Готовы.

– Передаю информацию.

– Пишется.

Я передал спрессованную в кратковременный пакет запись разговора с протоиереем отцом Николаем.

– Принято.

– Что для меня?

– Пишите. Большой текст.

– Готов.

Информацию для меня передали точно так же – на высокой скорости. Потом еще придется ее расшифровывать.

– Принял. Благодарю. Вопрос у меня. Как прошла изоляция?

Там помешкали – самую малость.

– Объект не возникал.

– Уверены? – на всякий случай переспросил я: новость оказалась неожиданной.

– Полностью.

Ах ты, Седов-Липсис! Неужели учуял? Не прийти на такое заманчивое свидание! Нехорошо… Но ничего не поделаешь – будем искать.

– Конец связи.

– Конец.

Так. Одно дело сделано, хорошо ли, плохо ли.

– Наташ!

Она ответила не сразу; была на кухне и наверняка что-то уже грызла. Наконец откликнулась:

– Ты что не идешь есть? Объявил голодовку?

Такого намерения у меня не было.

– А что дают?

– Бутерброды с паштетом. Соленая рыбка. Чай или кофе – на выбор. Хлеб черный.

– Кофе. Принято единогласно.

– А уже нолито. Стынет.

– Если нолито – бегу. А потом давай послушаем твою кассету – пока есть еще возможность. Если там будет такой же интересный рассказ, как на предыдущей.

Наташа вздохнула:

– Все-таки ужасные мы люди.

– Почему вдруг?

– Человека убили. А мы как ни в чем не бывало…

– Нет, Наташа. Мы сейчас просто стараемся не пополнить число убитых. И это – самое лучшее и самое целесообразное.

– Не знаю… Да ты идешь или нет, в конце концов?

2

Расшифровка и медленное, вдумчивое прочтение текста заняли чуть ли не полдня. Кое-где пришлось править, но по мелочам.

То было не очень развернутое описание жизненного пути претендента на престол Александра Александровича Романова и вытекающих из биографии его неоспоримых прав на российский трон.

Биография была интересной и смахивала на приключенческий роман; впрочем, жизнь зачастую закручивает сюжеты похлеще самого изощренного автора. Не очень мешал, а потом и вовсе перестал тревожить восприятие стиль изложения, местами сильно смахивавший на казенный доклад.

Если верить докладу, Александр Александрович, великий князь, являлся законным наследником последнего правившего государя из дома Романовых – Николая Александровича, его прямым потомком по мужской линии. Приведенные материалы вроде бы убедительно свидетельствовали о том, что единственный потомок Николая Второго мужского пола, цесаревич Алексей Николаевич, не был убит во время екатеринбургской расправы с царской семьей; он, как и одна из царевен, были спасены, почему их останки и не были обнаружены во время розысков и идентификации в конце прошлого века. Судя по тексту, спасители престолонаследника и его сестры, при поддержке отряда казаков Уральского войска, были выведены из рокового дома буквально за минуты до начала расправы; цесаревич чувствовал себя плохо, и его пришлось вынести на руках. Предполагалось вывести и вообще всю царскую семью, но по ряду причин (они в докладе приводились) их могли забирать лишь по два человека, и очередность была установлена волею самого государя; естественно, что престолонаследник был назван первым, а кому быть первой из дочерей, определила Александра Феодоровна. Было также указано, что августейшая чета выйдет последней. Первую пару успели спасти; для остальных, увы, не хватило времени, и они пали жертвами политической дикости, вовсе не удивительной для всех, мало-мальски знающих российскую историю.

Поскольку вся Россия и в те дни, и в последующие годы представляла собой кипящий котел, наполненный отнюдь не водой, но смесью самых крепких кислот с кровью, люди, спасшие цесаревича и царевну, – а среди них не было сколько-нибудь крупных деятелей, которые обладали бы международными, да и внутрироссийскими связями на достаточно высоком уровне, – люди эти, в своих действиях повиновавшиеся скорее инстинкту, чем какому-то политическому или иному расчету, простые и неискушенные, почли за благо прежде всего поелику возможно оградить жизнь спасенных от новых угроз; было ясно также, что цесаревич, не обладавший, увы, крепким здоровьем, должен быть обеспечен медицинским надзором и помощью, но прежде всего – спокойными и более или менее достойными условиями жизни. Поэтому спасители (имена их, замечалось в докладе, известны и сохраняются в архиве претендента, но будут оглашены лишь в случае его воцарения) не только не рискнули идти на соединение с войсками верховного правителя России адмирала Колчака, где ни о каком покое даже в самых оптимальных вариантах еще долго нельзя было бы и мечтать, но не осмелились и оповестить адмирала о совершенном ими подвиге. Рассчитывали сделать это после победы правителя над большевиками – однако война привела к поражению белых сил.

Но еще прежде, чем это произошло, отряд, увозивший мальчика и девушку, состоявший, как уже говорилось, в основном из казаков, но включавший в себя и нескольких матросов из Гвардейского экипажа и возглавлявшийся, как ни странно, не казачьим офицером, но лейтенантом русского императорского флота, – отряд этот, стремившийся, как сказано, как можно скорее поместить спасенных в приемлемые условия, стремясь побыстрее выйти из смертельно опасной зоны, предпринял единственно разумное в тех условиях движение, а именно – на юг. Пробиться в Европу было практически невозможно; да и лейтенант флота (пока его настоящее имя не обнародовано, условно назовем его Измайловым; он принадлежал к небогатой дворянской семье, имевшей в числе предков и людей восточного, или, точнее, азиатского происхождения) не доверял Европе с тех пор, как Британская империя отказалась предоставить убежище государю всея Руси; нет, на запад стремиться было незачем, там было немногим более спокойно, чем в России; следовало искать другие возможности.

Измайлов принял решение: спуститься на юг. После недолгого обсуждения с казаками, сперва ратовавшими за переход в направлении казахских земель, чтобы потом оттуда уйти в Китай, лейтенант смог все же настоять на своем: Китай был слишком далеким и чужим, куда ближе – и географически, и даже исторически почему-то – был Средний Восток. Персия – вот куда надумал он пробраться; устойчивая монархия, и с теми, кто вознамерился бы сотрясти основы, там поступали быстро и круто; на Востоке никогда не боялись крови.

Казаки, правда, заговорили было о трудностях перехода через туркменские пески, лейтенант, однако же, их успокоил: никаких песков, надо лишь добраться до Каспийского побережья, что было вовсе не трудно, а там идти в Персию морем.

В конце концов так и поступили. Правда, добраться до Гурьева оказалось совсем не так легко, как думалось вначале; однако на помощь пришли башкирские наездники, и в конце концов удалось достигнуть соленой воды. За время этого путешествия цесаревич дважды чувствовал себя очень плохо, но оба раза выздоравливал; похоже, что участие в таком походе пошло престолонаследнику на пользу. Строго говоря, уже не наследником был он сейчас, а государем, только официально не коронованным; но они об этом еще не задумывались: невзирая на множество слухов, не верили, что с царем могли поступить столь жестоко, и надеялись, что, пусть лишенный свободы, он и матушка и сестры цесаревича все еще живы – и, даст Бог, со временем все как-нибудь уладится: Колчак тогда еще побеждал. Алексей Николаевич однажды даже высказал сомнения – стоило ли настолько отдаляться от отца с матушкой и вообще от России; однако лейтенанту удалось убедить его – внушить, что в конце концов не столько даже о персоне цесаревича шла речь, но о сохранении в России закона и порядка – если не сейчас, то хоть в будущем (которое представлялось им все же куда более благоприятным, чем оказалось потом в действительности).

В Гурьеве, ветреном и грязном, они задержались на сутки – столько времени потребовалось лейтенанту флота, чтобы устроить морской вопрос. Некоторые затруднения возникли с оплатой проезда; быть может, раскрой офицер подлинные имена своих подопечных, нашлись бы охотники перевезти их и задаром, почли бы даже за честь; однако лейтенант флота не хотел рисковать ничем, в том числе и той малой долей семейных драгоценностей, что императрица успела передать лейтенанту для нужд детей; Измайлов намеревался сохранить их как можно дольше и реализовать лишь, если ими можно будет откупиться от гибели. Цесаревич понял уже, что на моряка можно положиться во всем, ему оставалось только глядеть по сторонам широко раскрытыми глазами, знакомясь со страной, которой ему согласно божественному праву предстояло (как все они еще надеялись) править; впечатления подростка были для него совершенно неожиданными и нимало не похожими на те, что существовали у него в пору житья в Петрограде. Правда, и нынешняя, как сказали бы сейчас, информация, жадно воспринимаемая им, была отрывочной и часто совершенно непонятной, но то были все же фрагменты реальной действительности, не прошедшей сквозь фильтры барона Фредерикса и других царедворцев. Прежде наследнику казалось, что народ – это очень много Распутиных, что все простолюдины обязательно должны походить на этого мужика, которого цесаревич не любил и в глубине души побаивался, сердце сжималось каждый раз, когда они оказывались вблизи друг от друга. В мужике чувствовалась странная сила, а в народе – насколько престолонаследник успел с ним познакомиться – прежде всего бросалось в глаза дурное воспитание, однако какой-либо злой силы не ощущалось.