Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру - Семар Сел-Азар

утихомирить разволновавшихся вояк Ама.

Закончив раздачу еды, стряпуха вытирая руки о передник, огляделась, чтоб убедиться, что никто из людей пустынника не обделен. Она не могла упустить такой возможности, когда надумав совершить набег на лагашцев с кучкой разбойников, оставив пленников и рабов, пустынник прихватил с собой лишь ее. Наверно, ему доставляло особое удовольствие, наблюдать за ее страданием от вида убийств, насилия и грабежей. Убедившись, что все получили свое, она остановила взгляд на плюгавом воине, который усевшись скрестив ноги, вложил плошку промеж, чтоб никто не смог подобраться к ней. Сердце гадалки екнуло, подсказывая что-то нехорошее, и она поглядывая украдкой, следила за его дальнейшими действиями. Плюгавый воин, суетливо и пугливо поозиравшись по сторонам, откинул с лица обмотку, оставлявшую до этого открытыми одни лишь запуганные щели, обнажив детский румянец, с жадностью, чавкая взахлеб, начал поглощать уху. Но не успел он вкусить и два хлебка, как плошка с силой была выбита у него из рук. Перепуганный мальчик, суматошно утирая забрызганную по лицу похлебку, поднял вытаращенные от испуга глаза, встретившись взглядом, с ужасом таких же круглых от страха и выцветших от старости глаз.

– Похлебка отравлена! – Сдавленным от страшной догадки голосом, вскричал кто-то.

Вздох ужаса прошелся по стану. Некоторые из тех кто успел принять пищу, с отчаяньем пытались выдавить ее обратно, надавливая руками на живот и засовывая пальцы в глотку, надеясь вызвать рвоту, то заливая в себя воду в неимоверных количествах, опустошая все находившиеся под рукой корчаги и меха. Не поевшие еще новички, растерянно хлопая глазами, так же стояли с плошками, будто еще ожидая своей доли, другие же, уже настроились наказать злоумышленницу. Аш-Шу наставлявший главарей к предстоящему набегу, не притронулся к принесенной еде, убрав посудину с похлебкой, чтобы не мешала в сторону, хотя Ама нарочно загодя поднесла блюдо с ухой, надеясь, что он первым испробует ядовитого зелья и падет жертвой ее коварства. Услышав шум, он сразу смекнул в чем дело, что и помешало рассвирепевшим разбойникам принести ей мгновенную смерть. Окрик и гнев Аш-Шу быстро остудили горячие головы, так как не подчинившиеся приказу сразу, лежали упокоенные длинными стрелами. Мало кто умеет так ловко владеть мечом как Аш-Шу, а как он справляется с луком, таких и вовсе нет: нет лучше стрелка, чем предводитель вольных искателей удачи. Об этом было известно всем, и никто не смел оспаривать его первенство, а те кто посмел, давно своими костями украшают пустыни.

7. Величие униженных.

Привязанная лишь запястьями к высохшему дереву, окаменевшему настолько, что уже нельзя было определить, какое дерево это когда-то было, Ама все равно не могла пошевелиться. Она чувствовала стыд, даже больше неловкость, оттого, что тут – перед множеством мужчин, среди которых были совсем дети, висит совершенно голая, развращая своим старческим безобразием их взоры. Ама нехотя была сейчас сообщна с пустынником: когда ты молод, даже обнаженность не так стыдит. Она чуть дернулась, попытавшись сменить положение, не от отекшести и даже не от боли пронизывающей все тело, а от этого нескончаемого стыда, чтобы хоть немного прикрыть дряхлость своих срамов, от стыда, на который обрекли ее на старости лет. Услышав стон старухи, кто-то из разбойников находящихся рядом, стегнул ее, насмехаясь, сказав про нее что-то на своем собачьем наречии, должно быть очень обидное. Остальные же, обозленные, что недосчитались своих товарищей, и что сами чудом избежали смерти от ее вероломства, злобно расхохотались. Зной, как будто заодно с ними, жестоко палил ее ослабленную плоть, не способную уже как прежде в молодости, переносить жару и холод. Но у нее остались еще силы, чтобы с честью принять те муки, что судьба уготовила ей. Вздернув взлохмаченными пепельными космами, уже редеющими от старости, окидывая гордым взглядом поверх беснующихся людей и оскалившись кривой ухмылкой, она, победно подняла свою седую голову и крикнула в толпу набираясь последних сил:

– Смеетесь?! Ну, смейтесь, пока еще можете. Пока еще можете смеяться, пока еще ваши гортани способны издавать звуки, а сердца наполняться весельем. Я то уже знаю, что скоро ваши улыбки будут смеяться голыми оскалами. Я вижу смертную гниль ваших сердец, поедаемых червями и падальщиками. Я слышу, как в ваших пустых черепах шуршат пауки и гады, ища себе в них пристанище. Я старая, меня давно уже заждался Эркал, чтоб проводить в страну теней; я готова к встрече с грозной Эрешкигаль и ее судилищем. Скажите, а вы – готовы принять суд мертвых? А вы уверены, что вас как великих грешников, не постигнет участь безмолвных удугу, слоняющихся между мирами в поисках покоя?

Искаженные издевательским смехом лица, сменили выражения, ставши вытянутыми от страха и злобы.

– Заткнем ей ее вонючий рот, чтобы не разливалась здесь своими нечистотами! – Не выдержав, закричал кто-то испуганно.

Она же, торжествующе глядя, как все зашевелились от ее пророчеств, воспаляясь, продолжала метать словами, словно ведьма предрекая им всевозможные беды. Наконец, кто-то не выдержав, схватил ее за волосы и больно ударил о дерево. В глазах Ама потемнело, и она на миг потерялась, но тут же придя в себя, злобно расхохотавшись, продолжала клясть проклятьем шакалье племя.

Услыхав шум, Аш-Шу велел узнать, что явилось его причиной, а прознав, незамедлительно явился сам.

– Опять слушаете ее лживые россказни? – Пристыдил он своих приспешников. – Разве я не говорил, что ей только этого и надо, чтоб вы верили в эти ее выдумки, лишаясь воли и мужества?

– Ну что? – Обратился он к Ама. – Все не успокоишься? А ведь я тебя пожалел: не стал подвергать мучительной смерти, и своим людям не позволил тебя пытать. Так что, держи-ка лучше язык за зубами, в противном случае, одно мое слово и эти отребья растерзают тебя. Веди себя смирно, переживи свой позор, покайся в содеянном, и я – возможно, оставлю тебе жизнь. Цени же это, и берегись говорить дурные речи, мои воины очень суеверны, боюсь, как бы это не подорвало у них веру в бога.

Старуха, с бессильной ненавистью заглянув со своего возвышения натянутой веревки в его глаза, пыталась взывать к его спящей совести:

– Бесстыжий, постыдился бы. Тут же дети, убери их отсюда. Зачем им глазеть на старушичьи срамы?

– Истый воин, с малых лет должен осваивать свое ремесло. Чем развращенней у него ум, тем жесточе его сердце, в этом и есть совершенство ремесла настоящих воинов.

– Ты мерзок. У тебя не было матери, тебя породила безжалостная гиена.

– О нет Ама, тут ты ошибаешься, мать у меня была. – С легкой веселостью выдержав