Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

и облизывает обветренные губы, прежде чем неуверенно обратиться к Коннору:

— Мессир? — голос у него сипловатый, только ломающийся, и с сильным говорком, присущим детям, выросшим среди многоязычия имперских портов. — Я отсюда слыхал, вы... это... его укокошили?

Коннор морщится от навязчивого напоминания, разрушившего его надежды отвлечься хоть на время.

— Так правда это? — не сдается парень и озирается по сторонам, словно в любой момент ждет, что подкравшийся абаддон выпрыгнет из темноты прямиком на него.

— Правда, — глухо отзывается Коннор.

— Так вы из Ордена стало быть? — в глубине его голубых глаз разгорается огонек надежды, и он поддается вперед, почти выбравшись из-за камня.

— Нет. Не из Ордена.

Парень замирает, как вкопанный, с занесенной для шага им навстречу ногой, когда осознает преждевременность своей радости, а Коннор невольно ухмыляется. С последнего Бунта минуло уже почти три века, за которые люди успели напрочь позабыть все ужасы гнева восставших абаддонов, и оттого Орден утратил свою значимость в их глазах. Давно не осталось живых свидетелей тех событий, а сами они навсегда стерлись из памяти людей, сохранившись лишь на страницах старых летописей и целой вереницы разнообразных легенд, приукрашенных при всех пересказах до той степени, что исчезли из них и последние обрывки правды. Простые жители империи давно перестали чувствовать себя в безопасности, едва завидев на простых кожаных доспехах со стальными наплечниками знаки отличия, единственно выделяющие кассаторов в их каждодневном облачении. Деятельность Ордена в мирное время перестала восприниматься простыми людьми как защита от какой-либо угрозы, периодические аресты абаддонов стали естественным порядком вещей, вошли в привычную каждому имперцу колею наравне с казнями воров и прочих мелких преступников на городских площадях. Но стоило парню лицом к лицу столкнуться с одним из чудовищ, взглянуть в его глаза и понять, что не у кого искать защиты, как единственная мысль о чудом явившихся на выручку кассаторах в секунду поселила надежду и ощущение безопасности в его душе.

— Так точно он помер? — с испугом переспрашивает мальчишка. — Не прочухается? Он не просто колдун, мессир, упырь настоящий! Таром клянусь! Беды все не оберемся, ежели не добили!

— Точно, — сквозь зубы перебивает Коннор. — Говори, кто такой.

— Мы с папкой, — взгляд мальчишки никак не может перестать метаться по сторонам, а в голосе прорезается дрожь, — р-рыбаки. На судне мелком ходим, — Коннор невольно переглядывается с тоже начавшим понимать в чем дело Ричардом, но спешно отворачивается, — ночью этой я сети проверял — перед самым выходом, стало быть, а тут он. Не видал, как пришел, услышал только, что говорит папке, мол в Пасть ему надо, а ежели мы его, стало быть, туда не доставим, он и корабль спалит, и нас как свиней изжарит. Папка и согласился его довезти, не стал артачиться, а что еще делать? Он старый уже, у него окромя меня и корабля нет уж ничего за душой, уловом одним и живем, — он запинается на мгновение и продолжает рассказ: — так вот, довезли мы его досюда. Папка ему правду сказал, дескать не пройти дальше, на Клыки налетим, до Языка на шлюпке только, а тот не поверил. Сказал, мол дурит его, чтобы, стало быть, деру дать, как он с борта сойдет. Сказал еще, что на шлюпке поплыть он поплывет, да только не один — меня с собой возьмет, чтобы папка без корабля его не бросил посреди моря. Ну я и полез в шлюпку с ним, что еще оставалось? Поначалу гладко плыли, я на веслах сидел, пока русалки нас не заприметили. Хуже акул, со всех сторон повалили: шипят, зубьями щелкают, а он...

— Хватит, — Коннор поднимает руку, останавливая его, — сами все видели.

Тот растерянно смаргивает, но вмиг находится:

— Мессир... Вы ж добрый, я вижу...

— Можешь обратно валить, — Коннор кивает в сторону тоннеля, по которому все они добрались до пещеры, — никто держать не станет.

— Прямиком к пиратам, — недобро ухмыляется Блез, — любители маленьких мальчиков среди них быстро отыщутся, может и заслужишь обратно шлюпку свою.

Глаза мальчишки испуганно округляются, то ли от новости о визите пиратов на Язык, то ли от последнего заявления наемника.

— Не нужно к пиратам, прошу, мессир, — испуганно лепечет он, облизывая обветренные губы, и поворачивается к Блезу, узнать акцент которого сумел бы, пожалуй, и глухой. — Ради Беленуса!

Тот на миг замирает, но почти тут же Коннор замечает блеснувшую в его улыбке полоску зубов.

— А ты хитрый гаденыш, да?

Почуяв лазейку парень спешит представиться:

— Меня зовут Ро...

— Никаких имен, — грубо перебивает его Коннор и мысленно со вновь всколыхнувшимся волнением отмечает странную безучастность Ричарда ко всему происходящему. — Выберешься с нами, забудешь, что видел, и увинчивай на своей шлюпке.

— Спасибо вам! — радостно кричит мальчишка в его уже удаляющуюся спину. — Да хранит вас Тар, мессир!

— Шевелись давай, жополиз, — пресекает его дальнейшие рассыпания Адан. — Будешь мешаться — сам тебе кишки выпущу. И Беленус тебя не услышит, покуда в эту дыру солнце не проберется.

Он и словом не поминает произошедшее за все время, что говорит, и Коннор радуется этому одновременно злясь на самого себя. Невольно в голову взбредает нелепая мысль, будто так продолжится и дальше. Все они сделают вид, что ничего и не было, а следом и вовсе обо всем позабудут. Словно не было на их пути расплавленных стен, обезумевшего абаддона, желавшего убить всякого, кто встанет у него на пути, и не было чудом сохранившейся до этого дня стрелы в его колчане. Но все его наивные надежды вмиг рассыпаются прахом, когда посчитавший его куда сильнее прочих заслуживающим доверия и склонным к жалости мальчишка вновь оказывается за спиной.

— Я как только сообразил, что окромя нас кто-то в пещеру пробрался, так сразу допер, что вот оно, спасение-то! — чуть задыхаясь сообщает он с гордостью. — И прав оказался! Правильно вы его, мессир, тварям этим не место среди людей. И Орден, стало быть, доброе дело делает, что их отлавливает да нас защищает. Я и не думал, что дело это хорошее такое, это... ну... благородное, ага! А вы хоть не из Ордена, а тоже, стало быть, человек благородный, раз людей защищаете, вовек вас не забуду, честное слово! — он ненадолго умолкает, чтобы перевести дыхание. — Слышал, твари эти как переродятся, так даже имени своего не помнят — потому и прозвища себе заковыристые придумывают, а уж откуда им помнить тогда, каково человеком-то