Цмцерон - Пьер Грималь

Таковы были в те годы взгляды Цицерона; он считал себя посредником между гражданской общиной и миром богов, а также, во всяком случае на время магистратуры, хранителем Фортуны Рима. Можно, конечно, сказать, что такая оценка своей роли — лишь проявление тщеславия, в действительности же совсем другие магистраты ведали религиозной жизнью города, и роль эдила была более скромной, так как заключалась главным образом в организации народных развлечений. Что ответить на это? Цицерон, бесспорно, рассматривал себя как подлинного служителя богов, а не как специалиста по развлечениям, но дело здесь не сводилось к одному только тщеславию. Он знал, что политическое бытие Рима определяется в конечном счете чувствами, общественными инстинктами, эмоциями граждан и во многом зависит поэтому от тех особых убеждений и верований, которые объединяли словом religiones, означавшим совокупность религиозных представлений народа. Они преисполняли души страхом перед гневом богов, но они же внушали и надежду, веру в священную нерушимость клятв и незыблемость принятых обязательств, в могущество обрядов — словом, во все те ценности общественной жизни, которые в конечном счете и составляли гражданскую нравственность.

Верность Цицерона принципам справедливости и милосердия, столь ярко сказавшаяся в речах против Верреса, особенно на второй сессии, оказалась под сомнением, когда начался суд над Марком Фонтеем, пропретором Нарбонской Галлии. Он тоже обвинялся в вымогательстве, и процесс на первый взгляд имел тот же смысл, что процесс Верреса, но... на этот раз Цицерон выступал в роли обвинителя пострадавших! Значит ли это, что он допускал существование двух моралей, одной — если речь шла о сицилийцах, другой — когда дело касалось галлов?

Процесс Фонтея состоялся, насколько можно судить, в 69 году, сразу после вступления в действие нового закона о судах. Как и процесс Верреса, он должен был проходить в две сессии, но сохранилась лишь часть той речи, что Цицерон произнес в ходе второй.

Марк Фонтей, почти ровесник Цицерона, родом из Тускула, входил сначала в число марианцев и пытался продвигаться по служебной лестнице с их помощью, но позже перешел на сторону Суллы, служил в Дальней Испании, а затем в Македонии, неизменно проявляя деятельную энергию и военные способности. Претором он стал, по-видимому, в 77 году, а в 76—74-м управлял Нарбонской Галлией, как раз в то время, когда Помпей вел в Испании войну против Сертория. В провинции, вверенной Фонтею, вот-вот готово было вспыхнуть восстание, и тогда проходы в южной Галлии, соединявшие Италию с Испанией, оказались бы перекрытыми, а коммуникации Помпея и его коллеги Метелла перерезанными. В обязанности Фоитея входило поддержание спокойствия в тылах действовавшей в Исиании армии, и роль, ему отведенная, была в этих условиях стратегически ключевой. Уже одно это отражало принципиальную разницу между положением Фонтея в Галлии и Верреса в Сицилии. К тому же Фонтей имел дело с воинственно настроенными племенами, а не с сицилийцами — людьми полисной цивилизации, знавшими, что такое коллективная нравственная ответственность, признававшими моральные нормы, внятные всем людям, достойным этого имени, Фонтей, как представляется, обращался очень сурово с местными галльскими племенами, обитавшими между Пиренеями и холмами современного Руэрга, и, напротив того, весьма благосклонно относился к римским городам, вроде Тулузы или Нарбона, и к городам свободным, таким, как Марсель. В защитительной речи Цицерона есть аргумент, на котором стоит остановиться. Оратор дает как бы поименный перечень наиболее видных сенаторов и комментирует его; люди, способные к военному командованию, замечает он как бы мимоходом, в курии не слишком многочисленны; что это? — ловкий ход адвоката, дающего понять судьям, что необходимо оправдать его подзащитного, поскольку он принадлежит к этой редкой и столь важной для государства категории? Не только. Совсем недавно завершился ряд восточных кампаний, в которых бездарные командующие сменяли один другого, но так и не сумели добиться победы. Рим, усыпленный долгим миром, казалось, в самом деле растерял своих полководцев, которым не было числа вплоть до конца предыдущего века. Бесконечные судебные преследования способных государственных деятелей, вызывавших своими успехами ненависть и зависть политических противников, истощили в конце концов человеческие ресурсы правящего класса. Тут и кроется одна из причин, почему Цицерон согласился участвовать в этом процессе. Он взялся защищать человека, который на деле доказал, будь то в боях с фракийцами, вольсками или аллоброгами, сколь нужен он Риму. Фонтей оказал государству реальные услуги, и на их фоне незаконная раздача винных откупов и реквизиции зерна или денег, необходимых для снабжения действующей армии, или выплаты жалованья солдатам казались пустяками. Фонтей — не Веррес. В заключительной несохранившейся части речи Цицерон стремился это доказать. Удалось ли ему убедить судей, вынесли ли они Фонтею оправдательный приговор, сведений у нас нет.

Процесс Фонтея не носил политического характера, но обладал тем не менее определенным государственным содержанием. Процесс же Цецины, в котором Цицерон выступал скорее всего в 69-м или, может быть, в следующем году, был чисто гражданским. В результате многочисленных передач состояния от одного наследника к другому создалось положение, при котором право на владение оспаривали Цецина и некий Эбуций, действовавший ранее как доверенное лицо Цезенции, жены Цецины, ко времени процесса скончавшейся. Дело было очень запутанное, и разбор его велся на основе правовых норм, нам теперь далёко не всегда понятных. Спор касался, в частности, истолкования выражений, встречавшихся в преторском эдикте, который был основополагающим документом дела. Выступая перед членами суда в третьей и последней сессии, Цицерон блеснул изощренностью диалектики и показал, что владеет всеми тонкостями юриспруденции.

Речь в защиту «малого человека» Деция Матриния, претендовавшего на должность писца при эдиле, принято относить к 67 году. Писцы составляли коллегию, пополнявшую свои ряды путем кооптации. Цензоры отнесли Матриния, до тех пор принадлежавшего к сословию всадников к эрарным трибунам, то есть к разряду граждан, более низкому, чем всадники, и следовавшему непосредственно за ними. Обстоятельство это смущало писцов, они колебались, не решаясь принять Матриния в свою ассоциацию. Цицерон, кажется, сумел рассеять их сомнения — если, конечно, эдил Матриний, упоминаемый в одном из писем Цицерона Целию от 50 года, то же лицо, что истец в процессе 67 года. Что заставило Цицерона выступить с защитой человека, не обладавшего ни значительным состоянием, ни властью? Точных сведений нет, но не из Арпина ли родом герой процесса?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});