Цмцерон - Пьер Грималь

Так думал, наверное, и Цицерон, поскольку позже сам похвалялся, как ловко сумел «пустить пыль в глаза» судьям.

Как видим, исполнение преторских обязанностей не мешало Цицерону принимать участие в многочисленных судебных делах — и далеко не все из них нам известны. Он чувствует себя на форуме господином, берется защищать людей, невиновность которых далеко не очевидна, и, по-видимому, с удовольствием виртуозно пользуется методом доказательств in utramque partem, которому некогда научился у Филона из Лариссы и владение которым считал одним из непременных условий успешной деятельности судебного защитника. Публика восхищалась его искусством, как восхищалась талантливым гистрионом или гладиатором, умеющим ловко наносить удары и не менее ловко увертываться от них.

Из речей, произнесенных в годы, отделявшие претуру Цицерона от его консулата, нам известны еще две — «В защиту Гая Орхивия» и «В защиту Квинта Муция Орестина». Первая (произнесенная, по-видимому, в 65 году) была чем-то вроде жеста солидарности по отношению к бывшему коллеге, который в предшествующем году отправлял обязанности претора совместно с Цицероном. Не исключено, что он помог Цицерону в процессе Фавста Суллы. Теперь Гая Орхивия обвиняли в мздоимстве; Цицерон добился его оправдания и тем навсегда снискал его признательность. Об Орхивии нам известно немного, но нет сомнения, что «друзей», на которых можно рассчитывать, у Цицерона было немало. Их голоса на предстоящих выборах — еще один шаг, приближавший его к вожделенному консульству. Гай Орхивий и его «друзья» упоминаются в «Кратком наставлении», которое мы цитировали ранее. Имя Орхивия фигурирует там наряду с именами трех других лиц — Квинта Галлия, Гая Корнелия, Гая Фундания, которые, как пишет Квинт, также обратились к Цицерону в трудную минуту и «доверили ему защиту своих интересов».

В процессе Фундания, судя по нескольким сохранившимся отрывкам из речи Цицерона, рассматривалось дело, связанное с подкупом избирателей; Цицерон воспользовался этим процессом, чтобы высмеять претензии аристократов, возводивших свою генеалогию к бесконечной древности, подобно жителям Аркадии, «рожденным, когда еще и луны не было». Отсюда делался вывод, что «новые люди», то есть подобные самому Цицерону, имели не меньшее право на магистратуры, чем знать.

В процессе Квинта Галлия дело шло о подкупе. В речи своей Цицерон говорил о непостоянстве толпы, о ловкости ораторов, выступающих на сходках, упоминал Луция Сергия Катилину, друга Галлия, который поддерживал Катилину в его борьбе за консулат летом 65 года. Так впервые прозвучало в устах Цицерона имя человека, которому предстояло стать злейшим его врагом. Возможно, однако, что они встречались и значительно ранее, если правда, что Катилина в молодости служил, как и Цицерон, в преторской когорте Гнея Помпея Страбона. Если учесть, что Катилина стал претором в 68 году, то есть двумя годами раньше Цицерона, он был, видимо, и старше его. Катилина участвовал в гражданской войне сначала в войсках Страбона, а после его смерти на стороне Суллы, преодолев искушение стать марианцем. Политические взгляды привели Катилину в лагерь победителей, он сделался убийцей, одним из тех, кому Сулла поручал устранение своих противников, и предавался этому занятию с яростью и страстью. Еще в самом начале похода, которому суждено было завершиться у Коллинских ворот Рима победой Суллы, Катилина убил собственного брата и, чтобы избежать суда, внес его имя в проскрипционные списки, прибегнув к маневру, уже известному нам по делу Росция из Америи. По приказу диктатора Катилина подверг пытке Марка Мария Гратидиана из Арпина. Гратидиан умер под пыткой. Сам же Гратидиан несколькими годами ранее принудил к самоубийству Квинта Лутация Катула, бывшего мужа своей сестры. Во время проскрипций Катилина подстроил также убийство Квинта Цецилия, мужа своей сестры. Такого рода преступления позволили ему скопить немалые богатства, особенно привлекавшие этого выходца из разорившейся аристократической семьи.

Алчность Катилины подогревалась постоянной жаждой все новых и новых удовольствий. Он любил окружать себя юношами, которые принимали участие в его оргиях. В 73 году Катилине предъявили обвинение: он соблазнил весталку Фабию, сестру Теренции, то есть невестку Цицерона. Дело получило огласку, было передано в суд, и спас Катилину лишь консул 78 года Квинт Лутаций Катул; в жертву манам его отца Катилина принес в свое время Мария Гратидиана. После претуры Катилина получил в управление провинцию Африку, где проявил самые черные стороны своей натуры. Он грабил жителей так, что они не вытерпели и послали делегацию с жалобой в сенат. В 66 году наместник вернулся в Рим и был привлечен к суду по обвинению в вымогательстве. Обвинителем выступил Публий Клодий — человек, с которым нам вскоре предстоит познакомиться; в ту пору он едва вышел из юношеского возраста. Цицерон предложил взять на себя защиту Катилины. Катилина, насколько можно судить, отклонил предложение, либо потому, что не хотел быть обязанным человеку, который будет конкурировать с ним на консульских выборах, либо потому, что не придавал серьезного значения обвинению и не видел надобности в защите. Почему, однако, Цицерон предложил помощь человеку, чья вина не вызывала сомнений? Было ли то данью воспоминаниям о совместной военной службе? Иди Цицерон стремился заранее обезоружить самого сильного конкурента? А, может быть, не хотел бередить старые раны, надеялся установить мирную атмосферу, в которой растаяли бы воспоминания о гражданских распрях, разлагавших жизнь государства? Предлагая помощь Катилине, Цицерон не отступал от своих принципов, в соответствии с которыми он несколькими месяцами ранее согласился защищать Фавста Суллу. Очень часто предъявляемый Цицерону упрек в непостоянстве, как видим, не столь уж обоснован, если более внимательно вглядеться в многообразие политической жизни тех трудных лет, когда главная задача состояла в устранении социальных конфликтов, всего, что могло повлечь за собой новую гражданскую войну. Цезарь выбрал, по-видимому, противоположную линию. Мы знаем, как он нападал на бывших сотрудников Суллы, и еще узнаем, как помогал он сторонникам Красса подрывать авторитет сената. В дальнейшем путям Цезаря и Цицерона суждено расходиться все дальше и дальше. Цезарь сосредоточит все усилия, чтобы сломать правовую систему государства, Цицерон будет бороться за уважение к законам и за возрождение мира в общине. Именно это стремление заставляло Цицерона совершать поступки, которые на первый взгляд кажутся противоречивыми.

До нас не дошел текст речи, которую Цицерон произнес в защиту Гая Корнелия, народного трибуна 67 года и последнего из четырех «клиентов», о которых писал Квинт в своем «Кратком наставлении». На протяжении всего года своего трибунства Корнелий вел упорную борьбу с сенатом, подробности которой нам известны из Аскониева комментария к «Речи в защиту Корнелия», к счастью, сохранившегося. Чтобы воспрепятствовать прохождению проектов Корнелия, выражавших интересы его клики, сенат использовал верного нобилитету трибуна Публия Сервилия Глобула. По завершении магистратуры в 66 году Корнелий был обвинен по закону de majestate, то есть об оскорблении величия римского народа, но обвинитель в суд не явился (не исключено, что его подкупили). На следующий год обвинение предъявили снова. Цицерон взял на себя защиту и выступил против тех, кого Асконий называет «первыми людьми государства». То были члены все той же группы — Квинт Гортензий, Лутаций Катул, Квинт Цецилий Метелл Пий, Марк Лукулл и Маний Лепид. Эти «олигархи» ставили в вину Корнелию, что он игнорировал интерцессию Глобула и, вопреки ей, прочел с ростр текст своего законопроекта.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});